Элеонора Кременская - Пьяная Россия. Том первый
Русские привыкают к ухабам и рытвинам на городских дорогах; им не в новинку узкие пыльные дороги, ведущие к деревням, потерявшим со времен советской действительности почти всех жителей, правда, их можно обнаружить, но уже мирно спящими под крестами на тихом кладбище. Русские привыкают к заброшенным фермам, к заросшим сорняками пахотным землям. Привыкают к проржавевшим насквозь длинным металлическим ангарам. Привыкают к бешеным клещам, не бывало расплодившимся по садам, полям и лесам. Привыкают к смене милиции на полицию и только называют, во всяком случае ФСБ – ГОСТАПО, потому что на такую идею наводит само звучание: Государственная тайная полиция. Сельские же жители со свойственной им одной иронией, завидев стража порядка, тут же стаскивают шапки и униженно кланяются, бормоча:
«Господин полицейский!»
А вслед шепчут, угрожающе, морща губы:
«Дожили до полицаев»…
Правда, смена табличек с милиции на полицию не проходит бесследно, во многих городах и селах таблички бьют, залепливают грязью, закрашивают краской, рисуют оскорбления. Разрисованные таблички тут же сменяются на прежние, старые, с привычной надписью: Милиция. А «медвепуты» с надеждой поглядывают в сторону телевидения, авось, говорят они в кулуарах Кремля, русский народ привыкнет за год к слову Полиция и не станет бушевать. И сами с экрана вещают, что, мол, форма для полицаев еще не готова и пусть пока полицаи ходят в старой ментовской форме. А байкеры тут же вспоминают и декламируют хором стихи Д. Д. Минаева опубликованные в газете «Московский телеграф» еще в 188.. годах:
«Мы все надеждой занеслись —
Вот-вот пойдут у нас реформы.
И что же? Только дождались —
Городовые новой формы!»
И русские им аплодируют, но «медвепуты» надеются на привычку русских привыкать. Правда, при этом понимают, что полицаи от смены вывески и пересдачи экзаменов нисколько не изменятся, только хуже станут. Когда полицаи смотрят на человека, они его подозревают. Абсолютно каждый для них виновен, невиновных просто нет. Они жалеют только об одном, что нельзя большинство поймать. У них в глазах читается разочарование, когда они выходят из своих тусклых кабинетов на многолюдную улицу, с тоской оглядывая людей, думают всегда одно и то же:
«Столько народа и на свободе!»..
А русские привыкают, например, не только к полицаям или к гостаповцам, но и к необходимости жить без холодильников, потому что электроэнергия слишком дорога, а зарплаты и пенсии слишком малы. И видят с оптимизмом всех русских людей даже плюсы в создавшемся положении. Не надо больше заполнять ряд углублений в верхней части дверцы холодильника, маниакально закупая яйца. Привычка – дело страшное. И одна из привычек – холодильник и его заполнение.
«Все для холодильника!» – было девизом советского человека, но не русского или, как говорят «медвепуты» – «дорогого россиянина»… И нет больше привычным окорочкам и хвостам минтая, требующим места в морозилке; нет триста граммам докторской колбасы; нет блюдечку с каемочкой с белым куском сливочного масла; нет литру молока; нет яблокам в ящике для овощей! Русский человек привыкает к тишине, без рокота и треска старых моторов советских холодильников, привыкает к макаронам и рыбным консервам.
«Нам не привыкать!» – застенчиво улыбаются привычные ко всему старики, а хмурая молодежь только еще начинает вникать в происходящее беззаконие и обходится пока пельменями, лапшой быстрого приготовления да жареными семечками.
Русские привыкают и это хорошо видно байкерам, разъезжающим на ревущих мотоциклах по всей стране. К сожалению, среди них не нашлось ни одного журналиста, но они, как хорошие музыканты запоминают вариации настроения народа, которые звучат для них музыкой. И, конечно, переносят эти вариации за собой, из деревни в деревню, из села в село, из города в город, выслушивая по пути множество индивидуальных звуков, которыми уже до предела наполнена душа России.
И только одна особинка всегда радует байкеров в их путешествиях. Всегда и неизменно. Природа. Она встречает их запахом умытой теплым летним дождем травы, перемешанной со сладковатым запахом клевера и черной взрытой земли. Непрерывным пением веселых птичек. Порхающими над полевыми цветами разноцветными бабочками. Мягкими дорогами и тропинками, ведущими вглубь русских лесов. Запахом земляники, чудесным вкусом голубики и черники, грибным духом и мокрыми коленками, когда в азартном подвиге поиска лешьего мяса байкеры плюхаются на четвереньки и бойко ползают вокруг невозмутимых деревьев.
Природе наплевать, кто у власти. Ей абсолютно все равно, сколько народу вымрет и сколько останется жить. И, как стоял вон тот холм поросший иван-чаем, так и будет стоять уже без людей, равнодушный и спокойный. И, как заливался вон тот соловей, так и будет заливаться, даже, если все русские внезапно сгинут с лица Земли. Да и какое соловью дело до людей? Лишь бы была соловьиха, зеленые кусты и полная Луна со звездами…
Байкеры, как и все русские люди, неразделимы с природой своей страны. И бывает, взобравшись на какой-нибудь пригорок, они останавливаются и обозревают в немом восхищении открывшийся вид на извилистую голубую речушку и камыши, и лесочек вдали, и маленькую деревеньку. Они смотрят из-под шапок густых волос, загребая задумчиво в кулаки темно-русые бороды и рассеянно проходя по ним пальцами:
– Да! – тянет один.
– Россия! – вздыхает другой.
Остальные молчат, вполне согласные с репликами друзей.
Судьба
В просветы рваных туч, временами, выглядывало солнце, и словно даря надежду, скользило оранжевыми теплыми лучами по земле и тогда в каждой капле падавшей с неба, на всех мокрых листьях, на свежей траве сверкало отражение большущей радуги, сейчас же появляющейся над землей.
Надежда стояла на краю крутого обрыва. Земля, под ногами резко обрывалась, а внизу, очень далеко внизу протекала темная небольшая речка, закручивалась вокруг выступающих из воды больших темных валунов, она струилась дальше и, вдруг, превращаясь в небольшой водопад, прыгала со ступени на ступень и так, и тянуло повторить эти прыжки самостоятельно. Хотя с высоты обрыва все казалось возможным, а спустись-ка поближе и окажется, что ступени вовсе не ступени, а громадные камни, брошенные в реку, может брошенные неким великаном и вода реки глубока, а полноводный поток, несомненно собьет с ног и начнет переворачивать, будто куклу, а потом выплюнет, измочаленную, где-нибудь, за поворотом, и хорошо бы живую…
Надежда вытерла слезы и попыталась улыбнуться. Улыбка не вышла, она сама это почувствовала.
Надежде перевалило уже за сорок пять. Была она близорука, толстощека, краснолица, но несмотря на неказистую внешность побывала замужем четыре раза. Всех своих мужей она привлекала роскошным бюстом, которому позавидовала бы любая заморская красавица, увеличивающая малые формы своих грудей за счет силикона. Грудь у Надежды была, конечно же, своя, природная, так сказать…
Первым мужем у нее был инженер. Вспоминая о нем, Надежда пригорюнилась и по-бабьи, подперла щеку рукой. Инженер много ел, но оставался тощим и злым. Надежда пришла в его коммунальную комнату и сразу же столкнулась с неразрешимой проблемой.
Замечено, тараканов привлекает энергетика сумасшедших и пьяниц. Так что, если у вас на кухне живут и плодятся тараканы, есть смысл задуматься, особенно, если вы чистюля.
Тараканов привлекает черная энергетика ненормальных и, если вы нормальный человек и можете контролировать свои эмоции, значит, вы или, к примеру, ваши родственники, а может соседи за стеной, погибаете в пьянстве. Беспросветность и отчаяние – любимая пища тараканов. Они потому и динозавров пережили, что подпитались их ужасом и безысходностью перед гибелью мира.
Тараканы жили в комнате ее первого мужа повсюду. Они выскакивали из-под кип старых газет и технических журналов, сваленных по углам комнаты. Они смотрели на нее черными глазками, глубокомысленно шевеля усами, с книжных полок, выползая из томов толстых энциклопедий. Они гнездились за старинным громыхающим на всю коммуналку холодильником. Они, рыжей и черной тучей сыпались на нее с карниза, и она уже боялась тронуть края обтрепанных вылинявших занавесок, чтобы не спровоцировать случайно этот необычный тараканий дождь.
Инженер тараканов не замечал, он, кажется, едва замечал даже присутствие молодой жены, на ту пору, Надежде едва исполнилось двадцать лет. Он был отрешен и задумчив. На творческую приборку Надежды инженер смотрел сквозь пальцы и проявил полное пренебрежение к ее порывам на счет чистоты и порядка. А через месяц после свадьбы и вовсе пришел, пьяным. Неделю Надежда боролась уже с мужем, позабыв о неистребимых тараканах. Муж пил и бывал в пьянстве чрезвычайно обидчив, раздражителен и буен. Брызжа слюной, он орал, чтобы она сейчас же собирала свои манатки, и выкатывалась к черту или к своим родителям, в деревню.
