Алексей Олексюк - А76 (сборник)
«Ну и где здесь что?» – подумал слегка оглушённый нахлынувшей тишиной Андрюха, оглядывая ряды типично провинциальных домишек, которые, слегка подбоченясь, в свою очередь с нескрываемым любопытством изучали приезжих глазницами подслеповатых окошек. На небе не было ни единого облачка; полуденный жар плавил густую синеву, стекавшую к горизонту дрожащими полосами горячей краски. Лёгенький, едва ощутимый ветерок робко шуршал в тополиной листве, но толку от его шуршания было мало. Посёлок вымер. Только на скамье в тени дощатого забора сидел одинокий гражданин весьма сомнительного вида: весь какой-то помятый – и лицо, и старый, потёртый на локтях пиджак, и стоптанные кроссовки, и даже клетчатая кепка на голове.
– Ты это серьёзно? – спросил Грис, уловив направление взгляда своего товарища.
– Абсолютно.
Ни малейшего доверия «помятый» гражданин у Андрюхи не вызывал, но поскольку больше вокруг не виднелось ни души, волей-неволей приходилось иметь дело с тем, что было в наличии.
– Простите, вы не подскажите, где находится дом престарелых? – спросил Андрюха, придав своему голосу максимальную степень дружелюбия.
Нагловатый воробышек, дотоле увлечённо клевавший шнурок на кроссовке «помятого» гражданина, вспорхнул на ближайший куст сирени. Сам же гражданин с ощутимым физическим усилием поднял взгляд, и Андрюха сразу же пожалел о заданном вопросе.
– У-уди-и-и! – кулак с сизой татуировкой на костяшках завис в сантиметре от Андрюхиного лица, а затем обессилено рухнул вниз.
– Простите, – зачем-то извинился Грис, оттаскивая друга на середину улицы.
Смачно рыгнув, «помятый» гражданин принял первоначальное расслабленное положение. Нагловатый воробышек соскочил наземь и стал бочком подбираться к его кроссовку.
– Пойдём дальше: может, кого-нибудь ещё встретим, – предложил Грис, обливаясь потом от неимоверной жары.
– Так нет же никого! – съязвил в сердцах Андрюха, но пошёл-таки вслед за другом по не асфальтированной улице к видневшейся вдали небольшой площади, окружённой одно и двухэтажными купеческими особнячками, едва различимыми за плотной садовой зеленью.
«Что ж, Гришка прав: в центре посёлка больше вероятность встретить прохожих», – подумал Андрюха.
Намокший воротник его рубахи, как наждак, нестерпимо тёр шею. Капли горячего пота то и дело скатывались по спине. Тяжёлый дремучий воздух наваливался ватной тяжестью сзади на плечи, дышал в затылок перегаром. На душе было муторно, как после дневного нездорового сна. Андрюха облизнул пересохшие губы и почувствовал солоноватый привкус. Теперь он шёл впереди, а Грис сосредоточенно пыхтел сзади, отгоняя от себя соблазнительное видение зеленоватой бутылочки «спрайта».
Впереди, у перекрёстка, показалась колонка. Андрюха направился к ней, но его опередила женщина с красным пластмассовым ведром. Скрученная в тугую косицу струя воды, сверкая на солнце, гулко ударила о дно порожнего ведра, и Андрюха почувствовал на своём лице и руках холодные мурашки тонкой водяной пыли.
– Вы не знаете, где здесь дом престарелых?
Баба недоверчиво оглядела парней; ткнула толстым пальцем с пожелтевшим ногтем в тихую, заросшую тополями, улочку:
– Там, за оврагом.
– Спасибо, – съёжился под её пристальным взглядом Андрюха.
– Ты чей будешь?
– Я?
– Ты, случаем, не Пал Ваныча родич?
– Внук.
– То-то гляжу – похож! Опоздал ты малость, схоронили уже твово деда.
– Я знаю. Я телеграмму получил.
– Святой человек был, хоть и коммунист. Истинно святой: всю жизнь о других радел, – женщина машинально перекрестилась. – Пусть земля ему будет пухом.
И уже уходя с наполненным ведром, махнула свободной рукой:
– Вон там, за оврагом.
Хлебнув студёной водицы, Андрюха с Грисом почувствовали себя бодрее. Они пересекли небольшую площадь, где в колдобине с застоявшейся дождевой водой плавали серые комья, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении стайкой чумазых утят под бдительным присмотром дородной мамки, прошлись в тени тополей по маленькой милой улочке, миновали по шаткому деревянному мостику сырой, поросший ивняком овраг и увидели белый двухэтажный дом, огороженный невысоким бетонным заборчиком. Подойдя ближе, друзья поняли, что немного ошиблись: из-за того, что дом стоял на склоне, двухэтажным он был лишь со стороны, обращённой к оврагу, с противоположного же боку у него имелся всего один этаж. На лавочке у ворот сидел молоденький милиционер, чем-то неуловимо похожий на Аль Капоне, – и курил.
3. Романс об испанской жандармерии
Страж порядка (строго): Куда идём?
Андрюха: Туда.
Тишь. Улица пустынна.
Страж: А точнее?
Андрюха: В дом престарелых.
Страж: Зачем?
Жарко. Тёмно-синий мундир выгорел местами на солнце.
Андрюха: А вам не всё равно?
Грис (придушённым шёпотом): Не лезь на рожон…
Страж: Что-то вы идёте как-то неровно. Не пили?
Жарко. В горле пересохло от жажды.
Андрюха: Я не пью.
Страж: Почему тогда качаетесь из стороны в сторону, словно пьяный?
Корабль качает в бурю. Потоки воды рушатся на палубу. Ветер рвёт паруса в клочья. В трюме открылась течь.
Андрюха: Устал.
Страж: Устали?
Андрюха: Мы долго ехали. Потом долго шли по жаре.
Жарко. Слюна загустела во рту. Хочется сплюнуть.
Страж: Приезжие, значится… А документы имеются?
Боже, как хочется сплюнуть!
Страж (из-под козырька фуражки): Фе-де-ри-ко-вич? Очень странное отчество.
Странный сегодня день. Всё плывёт в горячем мареве.
Андрюха: Вас это смущает?
Грис (тихо): Не кипятись.
Страж: Первый раз встречаю человека с таким отчеством.
Андрюха: Я не виноват. Оно досталось мне от отца.
Где-то у горизонта вскипает грозовая туча.
Грис (умоляюще): Тише… Нас же арестуют…
Страж: А у отца откуда такое странное имя?
Андрюха: Дед назвал в честь погибшего друга… По-моему, ваши вопросы не относятся к делу.
Грис: Какая муха тебя укусила?
Жара. Изумрудные мухи кружат над коровьим mierda.
Страж: Вы слишком агрессивно настроены. Милицию нужно любить.
Грис: Мой друг расстроен, господин офицер. У него недавно умер дед…
Страж: Тот самый?
Грис: Да, тот самый.
Страж: Он жил здесь?
Грис: Да, он жил здесь.
Страж: Значит, я его знал.
Грис: Да, вы должны были его знать.
Страж: Я всех здесь знаю.
Андрюха: Мы можем идти?
Страж (возвращая документы): Примите мои соболезнования. Честь имею.
Тёмно-фиолетовая туча над горизонтом бесследно растаяла в горячем мареве. Только ветерок донёс лёгкий запах озона.
4. Полковнику никто не пишет
Короткий щелчок дверного замка, и они вошли в небольшую комнату, стены которой были выкрашены бледно-зелёной краской. Тусклая, в 60 свечей, лампочка под потолком заливала помещение неверным, несколько сентиментальным светом.
– Не разувайтесь, – сказал сопровождавший Андрюху и Гриса сухонький старичок с вытянутым книзу лицом и голубовато-серыми острыми глазками.
Никаких признаков траура в комнате не было. Только зеленоватый запах чистого, свежевымытого пола ещё стоял в воздухе.
– Я тут вроде старосты или коменданта на общественных началах, – улыбнулся старик. – Зовут меня Константином Егоровичем. Впрочем, так меня давно уже никто не завёт. Для всех я просто дед Костей.
– Как? – переспросил Грис.
– Дед Костей. Так меня зовут.
– Круто, – констатировал Грис, но тут же получил тычок андрюхиным локтём под рёбра.
Единственное окно выходило в овраг, в тень. Круглый столик, покрытый жёлтоватой бахромчатой скатертью, был придвинут вплотную к широкому подоконнику. На противоположной стене висела неплохая репродукция картины Ивана Шишкина «Рожь», а под ней – деревянные «плечики» с парадным мундиром, украшенным орденами и медалями. Ещё ниже стоял покрытый пледом кожаный диван и парное ему кресло. Справа возвышался шкаф, за стеклянными дверцами которого виднелись горки фарфоровой посуды. На шкаф было водружено чучело совы. В углу стояла тумбочка с телевизором. Напольный ковёр был свёрнут рулоном у стены, и от этого комната казалась по-детски уязвимой. Небрежно измазанные карминной краской половицы кряхтели, прогибаясь от тяжести ступавших по ним, отчего, в свою очередь, робко позвякивала посуда в шкафу.
