Татьяна Булатова - Счастливо оставаться! (сборник)
Вдали за деревьями белел разгуливающий на свободе Трифон. Ольга вошла во двор и направилась прямиком к бане. Села на скамеечку, по-старушечьи положила руки на колени и замерла. Гусак, заметив передвижения в саду, очевидно, ими заинтересовался и, влекомый любопытством, поковылял в сторону Оли. Остановилась птица где-то за метр от застывшей в печали девочки. Вытянула шею и тоже застыла.
– Дед умер, – сообщила Ольга Трифону.
Тот в ответ издал какой-то гортанный звук, отчего его длинная шея раздулась, и по ней словно прокатился какой-то ком.
– Там все, – продолжала Оля. – Мама, папа, Вовка, даже ведьма Косых. Гроб привезли. На машине. Большой.
Трифон внимательно смотрел на скупо роняющую слова девочку и беззвучно разевал клюв.
– Что молчишь? – обратилась к нему беглянка. – Одна я теперь осталась.
Ольга ткнула пальцем в уродливое пятно. Гусак, уловив жест хозяйки, сделал шаг назад и агрессивно задрал плоскую голову.
– Дурак ты, Трифон, – неожиданно произнесла девочка и поднялась со скамейки. – Дурак, он и есть дурак. Я ему рассказываю, рассказываю, а он молчит да молчит.
В этот момент Ольга как две капли воды напоминала свою мать. По-Ираидиному воткнув руки в бока, она набирала обороты и заводилась от звука собственного голоса:
– Молчишь? – наступала она на Трифона. – Молчишь?
Гусь попятился.
– Что ты можешь? – кричала Оля. – Ну что ты можешь? Король называется! Это ты-то король?!
Низложенный монарх трусливо развернулся и заковылял на перепончатых лапах к родному загону.
– Иди-иди! Коро-о-оль несчастный!
Трифон прибавил шаг. А Ольга еще какое-то время размахивала руками и отрывисто выкрикивала вслед гусаку. За этим делом ее и застала соседка, держащая за руку присмиревшего Вовку.
– О-о-оль! – прокричала она, входя в калитку. – Ты чего шумишь? Напугал, что ли, кто?
Вова поторопился ответить за сестру:
– Это Трифон.
– Какой еще Трифон? – не поняла Таня.
– Король… – пояснил мальчик.
– Кто-о-о? – изумилась соседка.
– Его ведьма заколдовала, – продолжал разбалтывать секрет Вова. – Теперь он на Ольке женится и человеком станет. А если не женится, то не станет. И Олька нам не родная. Вот.
Сначала, слушая этот бред, Татьяна была готова поднять Вовку на смех, но увидев, с какой серьезностью тот излагает «семейную тайну», удержалась. События сегодняшнего дня изрядно утомили ее, ну а детей, думала она, тем более. Поэтому с такой готовностью откликнулась она на просьбу Ираиды отвести мальчика домой и присмотреть за ним. Это на случай, если старшей нет дома.
Все складывалось как нельзя кстати – Ольга была дома. Значит, задание выполнено, и вполне можно заняться делами гораздо более приятными, чем отдание последнего долга усопшему. Татьяна свою подругу любила, хотя, между прочим, изрядно ей и завидовала. В соседкиной голове как-то не укладывалось: «Ну за что Ираиде такое счастье?!» И муж, и дети, и, наконец, свекор со свекровью – и те не как у людей! Зависть двум подругам общаться не мешала, но Ираида не раз замечала, как оживляется Татьяна в момент сообщения о каких-то проблемах и неприятностях семьи Звягиных и однозначно скучнеет, когда речь идет о событиях приятных во всех отношениях. Вот и сейчас соседка была как-то не траурно возбуждена и размышляла о собственной жизни с плохо скрываемым удовольствием. Правда, отдаться этому чувству полностью что-то мешало: то ли Вовка, несущий околесицу про заколдованных принцев и принцесс, то ли еще кое-что.
Ольга, чья тронная речь завершилась благодаря неожиданному вторжению, вышла навстречу соседке и поздоровалась:
– Здрасте, теть Тань.
– Привет, Ольга. Что у тебя случилось? Кричала как оглашенная, я подумала, может, испугалась чего? Тебя никто не обидел?
Татьяна видела девочку не первый раз в жизни и всякий раз ловила себя на мысли, что смотреть в лицо ребенку ей неприятно, ибо не получалось сосредоточить взгляд ни на чем другом, кроме как на этой ужасной родинке. Поэтому во избежание неловкости соседка предпочитала при разговоре с Ольгой смотреть куда-то поверх ее головы, а если возможно, то и не смотреть, и не встречаться, и не разговаривать.
Оля такое отношение чувствовала и поэтому неоднократно спрашивала Ираиду:
– Мам, а почему меня тетя Таня не любит?
– Да что это за ерунда! – всякий раз вскидывалась Ираида Семеновна и торопилась успокоить дочь: – Ну, с чего ты это взяла? Ну почему не любит?
– Я знаю… – роняла Ольга и отворачивалась.
Вот и сейчас Татьяна допрашивала соседскую девочку, не глядя той в лицо. Но сегодня все было иначе, чем всегда. Сквозь детское личико с огромным родимым пятном на носу проглядывало лицо покойного Зиновия Петровича Звягина, отчего соседке было неуютно и жутковато. «Господи, бедный ребенок!» – думала она, пытаясь подменить жалостью брезгливость, но это у нее плохо получалось. Дабы не вводить себя в очередное искушение, Татьяна попробовала осуществить все дела сразу:
– Слушай, Ольга. Мать сказала накормить вас и оставить у себя, если захотите. Не захотите – оставайтесь дома, только со двора ни ногой.
– Я не хочу есть, теть Тань. Вовку вот накормите, а я его здесь подожду.
Воодушевленный отказом сестры, Вовик последовал ее примеру:
– Я тоже не буду.
– Ну конечно, – не сдавалась соседка. – Про то, что ты не будешь, мы знаем! Никуда ты, дорогой мой, не денешься. Раз мама сказала, значит, накормлю.
Надо сказать, что отказ Ольги Татьяну обрадовал, от этого женщине стало стыдно, и она решила компенсировать чувство невольной вины с помощью вверенного ей Вовки. Тот уперся и замотал головой:
– Не буду есть!
– Матери тогда скажу, – настаивала на своем соседка.
Такая радужная перспектива Вовку не устраивала, и он с мольбой посмотрел на сестру:
– А он сытый, теть Тань, – пришла Ольга на выручку.
– Это отчего это он сытый? Он же не ест ничего!
– Ем, – пискнул Вова.
– Он ест, – подтвердила девочка. – Утром вот ел. Много. Целую сковородку…
– Желтков, – подсказал мальчик.
– Все желтки съел, – продолжала врать Оля. – И белки.
– И белки, – подтвердил Вовик.
– И теперь он, теть Тань, есть не может, потому что его вырвет. Обязательно.
– Вырвет. Меня всегда вырывает, когда я ем.
Такая перспектива Татьяну не устраивала. Не обремененная детьми соседка с превеликим бы удовольствием покинула звягинский двор, но мешало обещание, данное Ираиде. Молодая женщина на всякий случай предприняла еще одну попытку:
– Может, попозже?
– Попозже его тоже может вырвать, – печально прокомментировала Ольга. – Он же больной. Разве вам мама ничего не говорила?
– Не говорила? – изо всех сил помогая сестре, удивился Вова.
– Не говорила, – растерянно подтвердила соседка.
– Вы, теть Тань, не переживайте. Она вам скажет. Просто не успела, наверное. А Вовку можно и не кормить.
– Ну как же, Оль, не кормить?! Так ведь можно и с голода помереть.
– Не-е-ет, он не помрет, – засопротивлялась девочка.
– Да-а-а, я не помру, – обещал Вовик. – Честно.
– А что я вашей матери скажу? – прибегла к последнему аргументу Татьяна.
– Скажите ей, что накормили.
– Чего удумали! Зачем это я свою подругу обманывать буду?
– Так вы не обманывайте, – посоветовала Ольга. – Просто скажите: «Вова пил чай».
– Я не пил чай! – возмутился мальчик.
– Он же и правда не пил чай, – поддержала его Татьяна.
– Дома попьет, – отрезала Оля и свирепо посмотрела на брата.
– Дома попью, – уверил Вовка соседку и вытащил из ее руки свою.
Татьяна настаивать не стала:
– Может, я тогда и правда пойду? – обратилась она к девочке. – Справитесь тут без меня?
Ольга утвердительно мотнула головой.
– В общем, если что – поесть там, попить… Милости прошу – всегда пожалуйста!
– Спасибо, теть Тань. Мы уж тут сами.
– Сами, – подхватил Вовка и, уставший от разговора, побежал к дому.
Ольга плотно притворила за ушедшей соседкой калитку и направилась вслед за братом. Но в дом девочка не вошла, а села на крылечке лицом к улице. Вовка не выдержал внутридомного одиночества и примостился рядом с сестрой. Сидели молча, наблюдая за жизнью улицы. Обычно оживленная по субботам, сегодня она была пустынна. Вмещавшая в себя пять домов улица уводила к краю села, к кромке соснового леса, населенного, по словам заботливых матерей Коромысловки, лешими и прочей нечистой силой. Некоторых детей этот факт впечатлял настолько, что материнские заветы «не ходить», «не шляться», «не мотаться где попало» соблюдались неукоснительно. Иные, возрастом постарше, внимали словам взрослых, но искренно считали их «детскими сказками». Звягинские дети пока еще верили в таинственные истории об исчезновении своих собратьев, поэтому предпочитали в конец улицы Матросова не ходить и не испытывать судьбу. А вдруг?!
