Вячеслав Бондаренко - Вяземский
Обзор книги Вячеслав Бондаренко - Вяземский
Друг Карамзина и Жуковского, Пушкина и Мицкевича, Тютчева и Стендаля; один из крупнейших русских поэтов Золотого века, прошедший 70-летний творческий путь; мастер журнальной полемики, историк литературы и русского быта, переводчик, мемуарист; советник и собеседник Александра I и Александра II; блестящий светский лев, остроумец и сердцеед… и одна из самых драматических судеб за всю историю русской литературы. Любимейшим жанром князя П.А. Вяземского были записные книжки, с которыми он на закате дней сравнил самого себя: «Я просто записная книжка, / Где жизнь играет роль писца…»
Первое полное жизнеописание поэта, основанное на материалах Остафьевского архива, дает возможность заглянуть в эту «записную книжку» и по достоинству оценить уникальность талантов князя П.А. Вяземского.
В.В. Бондаренко
ВЯЗЕМСКИЙ
Автор и издательство выражают благодарность за помощь в работе сотрудникам Российского государственного архива литературы и искусства, Российской государственной библиотеки, Государственного литературного музея, а также О.Я. Барановской, С.Ю. и Т.В. Зайцевым, А.А. Звозникову, о. Лазарю, Р.А. Макарову, В.В. Пугану, Е.И. Пазухину и И. Я Скакун.
На переплете: князь П.А. Вяземский. С акварельного портрета П.Ф. Соколова. 1818 (?); вертикаль: Остафьево. Аллея «Русский Парнас»; горизонталь: Остафьевский дворец.
Посвящаю моим родителям
Я — маленькая Россия…
Князь П.А. ВяземскийГлава I.
МОСКВА, ОСТАФЬЕВО, БОРОДИНО…
Я желал бы славы себе, но не для себя, а с тем, чтобы озарить ею могилу отца и колыбель моего сына.
Вяземский, 1819Дворянство наше хорошо поняло и применило к действию прекрасный смысл французского изречения: дворянство обязывает (noblesse oblige).
Вяземский, 1851В конце XVIII — начале XIX века одна из центральных московских улиц, Волхонка, еще нередко по старинке величалась Ленивкой, а нынешняя тихая Ленивка — Всехсвятской, или проездом к Каменному мосту: по ней сплошным потоком текли пешеходы и экипажи, направлявшиеся через мост в Замоскворечье. От Волхонки параллельно друг другу, резко ломаясь в колене, идут к Знаменке два близнеца-переулка — Большой и Малый Знаменские. Названы они по уничтоженному в 1931 году храму Знамения Пресвятой Богородицы (отсюда и сама улица Знаменка). Вообще это место Москвы славно своими храмами. Был тут и государев Конюшенный (затем Колымажный) двор — уже в конце XVI века отмечен он на подробных московских планах. Сейчас на его месте высится всем известное здание Музея изобразительных искусств имени Пушкина, построенное в 1898—1910 годах архитектором Р.И. Клейном. До музея (1882—1898) был там пустырь, еще раньше — пересыльная тюрьма (1863—1882), а до 1863 года — манеж, где занимался верховой ездой цвет московского дворянства. Манеж — это и была последняя память о «государевых конюшнях», Колымажном дворе. Стояли там множество маленьких одноэтажных домишек для конюхов и солдат, большой амбар, конюшни, навес, под которым сушились экипажи. На Малый Знаменский переулок выходила ложа для благородной публики, откуда можно было любоваться выездкой, «московской каруселью», как тогда говорили.
В этом уголке Москвы издавна жили представители самых известных русских фамилий. В Малом Знаменском переулке в 1790 году поселился с женою генерал-поручик князь Андрей Иванович Вяземский. Он купил у Голицыных на имя супруги большой участок земли и двухэтажный дом с садом, который занимал собой острый угол переулка (сейчас это дом № 5, а тогда адрес звучал так: Тверская часть, 5-й квартал, № 490). Из окон этой городской усадьбы можно было видеть манеж с нарядными юными всадниками, узенький тихий переулок, а дальше — оживленный Каменный мост, сияющие главы женского Алексеевского монастыря, полукруглый купол новенькой Голицынской больницы и Нескушное — вотчину Орловых… Левее, в каких-то пяти минутах ходьбы, — Кремль. На праздники радостный трезвон поднимался над Колымажным двором — все многочисленные храмы Волхонки и Знаменки возносили хвалу Господу… Ближе всего к дому Вяземского стояла приземистая и довольно скромная церковь Святого Антипия, епископа Пергамского, целителя от зубной боли. Ее тоже было хорошо видно из окон усадьбы. Храму Святого Антипия уже тогда было свыше двухсот лет. Называли его еще «Антипий, что в Чертолье» или «Антипий у старых конюшен». В его честь назывался Антипьевский переулок, хотя по московской традиции было у него и еще два названия — Лукинский (ближе к Пречистенскому бульвару) и Колымажный (ближе к Волхонке). Храм стоял в лесах — к нему пристраивали придел Иоанна Предтечи, колокольню и трапезную.
Колымажный двор, Чертолье, Волхонка, Каменный мост… Сердце Москвы, где все так и дышит историей. Своя история и у владельца дома в Малом Знаменском переулке — князь Андрей Иванович Вяземский принадлежал к древнейшему и знатнейшему русскому роду.
* * *Классики Золотого века русской литературы высоко чтили своих предков и гордились ими. Нет никакого сомнения в том, что и П.А. Вяземский испытывал такие же чувства. Но напрасно искать у него аналог пушкинской «Моей родословной». Дело, наверное, в том, что более знатного человека, чем Вяземский, в русской поэзии за всю ее историю не бывало, и с его стороны странно было бы во всеуслышание гордиться такими пращурами, как Рюрик, Святой Равноапостольный Владимир Креститель, Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. Перед таким происхождением никли «древа» всех прочих дворян-литераторов. А сам князь Петр Андреевич относился к своей ослепительной генеалогии, достойной королей, с обезоруживающей аристократической простотой. Истинный Рюрикович, он никогда не упоминал всуе своих славных предков, хотя можно не сомневаться — знал и помнил их деяния превосходно. Например, в 1840 году он лично написал подробную генеалогическую справку об отце для «Российского Родословного сборника» князя П.В. Долгорукова…
С течением времени древних княжеских родов в России становилось все меньше. Они медленно, но неизбежно теряли прежнее значение в государстве и к 1830-м годам, к правлению Николая I, были представлены лишь немногими заметными личностями. Иронический монолог Русского в пушкинском отрывке «Гости съезжались на дачу…» (1828—1830) исчерпывающе полно воссоздает мысли подлинного аристократа, принадлежащего к чахнущему древнему роду: «Наша благородная чернь, к которой и я принадлежу, считает своими родоначальниками Рюрика и Мономаха… Корень дворянства моего теряется в отдаленной древности, имена предков моих на всех страницах истории нашей. Но если бы я подумал назвать себя аристократом, то, вероятно, насмешил бы многих. Но настоящая аристократия наша с трудом может назвать и своего деда. Древние роды их восходят до Петра и Елисаветы. Денщики, певчие, хохлы — вот их родоначальники. Говорю не в укор: достоинство — всегда достоинство, и государственная польза требует его возвышения. Смешно только видеть в ничтожных внуках пирожников, денщиков, певчих и дьячков спесь герцога Monmorency, первого христианского барона».
