Ина Кузнецова - Зона милосердия (сборник)
– Вот, ведь я говорил этому идиоту – начальнику лагеря, что при моем росте полагается двойная порция. Не послушал. И вот результат.
Позднее появились рассказы в юмористическом тоне о том, как он, работая на шахте под землей, при своем росте умудрялся переползать из одного штрека в другой.
Немного окрепнув, через своего лечащего врача он попросил аудиенции у начальника госпиталя.
Елатомцев пришел к нему. И услышал вопрос:
– У вас есть врач-стоматолог?
– Нет, – ответил Елатомцев, даже не успев удивиться.
– Я стоматолог, – произнес больной, – хочу у вас работать.
Виктор Федосеевич оглядел его, едва сдерживая улыбку. Перед ним стоял невероятной длины скелет, обтянутый кожей, ни волос, ни зубов.
– Вы сначала поправьтесь, – сказал он, – а там увидим.
– Я поправлюсь, – ответил доктор Лиин.
Был сделан запрос по социально-политической линии. Препятствий не оказалось.
Через два месяца доктор Лиин приступил к работе. В госпитале был зубоврачебный кабинет. Им заведовала Анастасия Ивановна Лясота. Солидная женщина лет 55, жена начальника рентгеновской службы – Вартана Карповича Баранянц. Веселый, остроумный и обаятельный, он был антиподом своей серьезной неулыбчивой жене. Она держалась отстраненно. В разговор вступала редко, мнения свои высказывала категорично, возражений не принимала. Ходила медленно, с гордо поднятой головой. Любивший всегда пошутить, Елатомцев, встречая ее удивленный, непонимающий взгляд, замолкал.
Под ее начало и поступил темпераментный доктор Лиин. С первых дней он накинулся на работу, как изголодавшийся на пищу. В 65 лет он был неуемен, неисчерпаем. Уже через неделю Анастасия Ивановна заявила, что у нее нет работы – все забирает доктор Лиин.
Под огнем его темперамента изменилась сама структура их работы. Доктор Лиин уже не ждал, когда больной по собственной инициативе придет в их кабинет, жалуясь на зубную боль. Он регулярно ходил по всем отделениям, заглядывал в рот каждому больному и, при необходимости, тащил его в зубоврачебное кресло.
Через несколько месяцев доктор Лиин вновь попросил аудиенции у начальника. На этот раз его привели в кабинет Елатомцева.
С порога наш энтузиаст заявил:
– Давайте заниматься протезированием зубов.
Начальник был озадачен. С одной стороны, предложение ему явно понравилось. Но с другой…
В госпитале для военнопленных подобное направление не предусмотрено. В нескольких инстанциях различного уровня придется доказывать его необходимость. Хотя он многого добивался, но каждый раз предсказать результат было невозможно.
Предположим, он получит разрешение. А дальше? В госпитале для этого вида работ нет условий. Нет специального помещения, нет оборудования и инструментария, нет специальных материалов. Все надо начинать с нуля. А главное – у Елатомцева не было уверенности, что доктор Лиин владеет методикой настолько, чтобы организовать новое дело.
Доктор Лиин ушел подавленный. Анастасия Ивановна поддержала идею. Но переубедить Елатомцева не удалось. Да, по правде говоря, она не очень старалась.
Вмешалась судьба. И ситуация в корне изменилась.
В очередной партии больных оказался молодой человек с множественными переломами костей, и нижней челюсти, в том числе. Доктор Лиин с блеском показал, на что он способен. Проведенная им репозиция и фиксация отломков и сложный режим послеоперационного ведения обеспечили полное восстановление целостности кости. Больной стал нормально питаться и говорить.
Новый раунд разговоров на тему о протезировании зубов шел уже совсем в другом ключе. Аргументы в его пользу теперь уже были неоспоримы. Елатомцев согласился.
Преодолев на разных инстанциях длинный ряд всевозможных «нельзя», «не положено», «не предусмотрено», Елатомцев, наконец, одержал победу.
Сколько было всеобщей радости, когда открылись двери нового кабинета, и очень скоро образовалась своеобразная очередь.
Выражение лица Анастасии Ивановны стало еще более гордым, а улыбка – еще более снисходительной. А энергия доктора Лиина словно нарастала. Именно в это время неожиданно в жизнь еще раз вмешался господин Случай.
На рассвете Елатомцеву позвонили. Изменившимся голосом уже знакомый нам начальник лагеря сообщил, что от зубной боли с высокой температурой и распухшей физиономией еле дожил до утра. Просит у Виктора Федосеевича разрешения показаться нашему стоматологу.
Его привезли утром, действительно еле живого. От громадного отека закрылся одноименный глаз, а рот был смещен на противоположную сторону. Анастасия Ивановна и доктор Лиин обихаживали его долго. Придя в себя, он рассмотрел кабинет, в котором находился, и буквально обомлел. О существовании зубопротезирования в госпитале он еще не знал.
Последствия этого эпизода не замедлили сказаться. Как из рога изобилия посыпались на Елатомцева заявления, просьбы от лагерной администрации, сотрудников шахт, а далее и от местных жителей. Все они, их близкие и дальние родственники вдруг захотели полечить зубы, удобно есть и красиво улыбаться. Елатомцев отказывал всем. На пути стояла неприступная Зона.
И тогда уже не Елатомцев, а начальство лагеря и шахт, с присоединившейся к ним общественностью стало добиваться стоматологического кабинета вне Зоны.
И добились.
Кабинет был построен и начал функционировать.
И с тех пор два раза в неделю, утром, любопытная группа из шести человек (четверо в белых халатах) выходила из Зоны. Они шли по тропинке, ведущей к небольшому вновь отстроенному одноэтажному зданию рядом с жилыми корпусами: впереди полноватая с высоко поднятой головой Анастасия Ивановна, на полшага от нее тощий, сутуловатый доктор Лиин, за ними две более мелкие фигурки сестры и санитарки. Два солдата с винтовками предшествовали и замыкали процессию. Не торопясь, они направлялись в наружный кабинет зубопротезирования, где уже успели скопиться пациенты.
Было интересно наблюдать за работой этих двух таких разных людей – Анастасии Ивановны и доктора Лиина. Внимательно, сосредоточенно они делали свое дело. Все казалось очень гармоничным, словно обо всех действиях они условились заранее. А между тем, Анастасия Ивановна не знала ни слова по-немецки, равно как и доктор Лиин – по-русски. Они изобрели свой собственный язык. Мимика, неопределенные звуки различной высоты и длительности, жесты заменяли им слова. И как великолепно они понимали друг друга.
Наше общение с немецкими врачами было довольно тесным. Они регулярно присутствовали на обходах, каждый в своем отделении. Невропатолога, дерматолога и окулиста часто приглашали на конкретные консультации. Все врачи, пожалуй, кроме офтальмолога, пытались изучать русский язык. К сожалению, преуспевали они мало. Поэтому я, как правило, выступала в роли переводчика.
В целом, все они были достаточно симпатичными людьми, интеллигентными, воспитанными, вполне доброжелательными. Они были одинаково подчеркнуто корректны со всеми сотрудниками – от начальника до санитарки. Но в этой корректности не было и тени подобострастия. Свое привилегированное положение, созданное Елатомцевым, они принимали с чувством собственного достоинства, считая это вполне заслуженным. Соответствующей была и манера держаться.
И действительно, в своих белоснежных накрахмаленных халатах и таких же колпачках они даже отдаленно не напоминали людей, живущих за колючей проволокой.
Однако их внутренние взаимоотношения были весьма своеобразны. При беглом взгляде со стороны в отделении, при совместном осмотре или обсуждении больных могло показаться, что это дружная компания специалистов, хорошо понимающих друг друга. В действительности это было не так.
Знание языка открыло мне истинное положение вещей: каждый из них плохо переносил остальных. Они часто ссорились. Поводом к тому обычно служила какая-нибудь бытовая мелочь. Она явно не могла быть причиной ссоры. Она лишь обнажала тлеющее раздражение.
Удивительной была, если так можно выразиться, и сама форма ссоры. Говоря друг другу обидные, иногда очень оскорбительные слова и получая такие же в ответ, никто никогда не поднимал голоса. Лица не выражали ни озлобленности, ни раздражения. Не зная языка, можно было подумать: беседуют друзья. Если столкновение двоих случалось в присутствии третьего, тот никогда не вмешивался, делая вид, что ничего не происходит. И вместе с тем, если при обсуждении больного возникал серьезный, принципиальный спор, они умели абстрагироваться от личного, терпеливо и уважительно выслушать мнение оппонента, в том же тоне продолжить спор или спокойно согласиться с приведенными доводами.
Слушать их научные дискуссии, понимая каждое слово, было настоящим удовольствием. Временами я была так увлечена, что забывала роль переводчика, за что мне доставалось, особенно от Фаины Александровны.
Это был удивительный, прекрасный период моей жизни. Вся жизнь состояла в работе. Работа была самой жизнью. Между ними не было границы.
