Мария Метлицкая - Ее последний герой
Завтра, пообещала она себе, завтра – или пошлю его ко всем чертям. Достаточно! Неврастеник. То позвал, то послал. Передумал. Ну и черт с ним! Пошлю их на пару – Городецкого этого и Попова, любимого шефа.
Она нервно вела машину. На работу возвращаться не хотелось, и она позвонила секретарше Милке и сказала, что «на задании». Милка беспечно отмахнулась: шеф, мол, рванул в Тамбов к заболевшей теще и вернется дня через три, не раньше, по редакции брошен клич «расслабляйсь», и она, Милка, тоже «сваливает на хрен, потому что достали».
Домой совсем не тянуло. Видеть бойфренда Сильного – тем более. На дачу к отцу… Ну уж нет. Никого не хочется видеть, слышать, слушать и утешать.
Анна припарковалась у итальянского кафе и с удовольствием устроилась в глубоком кресле, наслаждаясь тихой музыкой и слабым жужжанием кондиционера. Кальцоне, гигантский итальянский чебурек, была прекрасна. И капучино, и панна котта – все свежайшее и вкуснейшее. Жизнь показалась не такой непереносимой.
Анна вышла из кафе и достала телефон, звякнувший эсэмэской. «Простите и не сердитесь, если получится», – высветилось на дисплее.
Она довольно усмехнулась и громко сказала:
– Получится! Скажи спасибо хорошему итальянскому повару.
* * *Ему и вправду было неловко. С девицей все понятно: суп сварила в корыстных целях, Тимур и его команда ни при чем. Он ей нужен – она и канкан спляшет, и гопак. А вот он… «Нехорошо, ей-богу! Истерик какой-то, а не мужик. Чего я боюсь, спрашивается? Ее вопросов? Так не понравится – пошлю подальше. Я же не детектору лжи отвечаю. Да и чего бояться? Только своей совести. А не этой соплюхи. Хотя поколение, конечно, – не чета нашему. Другие. Совершенно другие. И друг друга нам понять сложно. Конфликт поколений. А ей – пятерку! Нет, правда, с такой «недурой» приятно иметь дело».
Он стал припоминать лицо журналистки. Вроде ничего примечательного, но притягивает. Нежные, высокие скулы. Смуглая кожа. Серые глаза. Хорошие волосы, густые, блестящие. Почти никакой косметики: чуть блеска на губах и чуть-чуть румян. Одета просто: светлые брючки и майка на бретельках. Понятно, жара. Да и все они не заморачиваются: нацепят джинсы, рубашку, тапки на ноги – и вперед.
Он вспомнил, как девушки его поколения выходили из дому. Боже мой! Сколько почти нечеловеческих усилий! Стрелки на глазах до висков. Полкило туши, словно мех на ресницах. Начесы и шиньоны. Алюминиевые бигуди на всю ночь. Тонны лака «Прелесть». Шпильки. Колючие чулки на резинках (бр-р). Узкие синтетические юбки и платья. Все колкое, во всем жарко. А они держались. Да еще и шествовали как королевы. А эти… Шаркают, загребают, летят, торопятся. Ни грации, ни беспокойства об изъянах наряда. Всем своим видом показывают: я хороша, и я себя устраиваю. Но это все не про нее. Есть в этой девочке какая-то прелесть. Тихая женственность, что ли. Как ни старается она ее скрыть. А скрыть это нельзя. Это или есть, или нет. Он выпил холодного квасу, поднял крышку кастрюли (о-о-о! супу хватит еще на пару дней. Класс!) и лег на диван.
Пенсионер. Правильно. Он ничего не придумал. Не обманул. Поел – надо поспать.
Анна все-таки отправилась домой. Приехав, с удовольствием встала под холодный душ. Потом, не вытираясь – жарко, – пошла на кухню и достала из холодильника бутылку холодной «Эвиан». Матушкина школа: вода должна быть хорошей – это и здоровье, и кожа. Интересно, что такие познания маман обрела в глубокой зрелости. А раньше пила из-под крана и была счастлива. Хотя нет, не очень, не была она счастлива ни со стаканом из-под крана, ни с ее отцом…
Она уселась с ногами в кресло и включила телевизор. Под очередную белиберду и заснула, почувствовав перед сном жуткую усталость. Даже странно, от чего. Вампир этот Городецкий, что ли?
* * *«Вампир» Городецкий с утра побрился, вылил на себя остатки одеколона (подарок Женькиного Славки ко дню рождения), выпил крепкого кофе, достал из шкафа голубые джинсы, зеленую рубашку поло «Адидас» (классика никогда не выходит из моды), влез в кроссовки и оглядел себя в зеркало. На него смотрел подтянутый и довольно симпатичный дядька зрелого возраста. В глазах – ум, опыт и знание жизни. Совсем неплохо. Живот над брючным ремнем не нависает. Руки крепкие, ноги стройные. Волосы, спасибо отцу и генетике, еще очень даже есть. Морда, правда, помятая, ну, не то чтобы, но… Зубы тоже почти свои, за незначительным исключением. Да и вообще, на такую зрелую фактуру всегда есть желающие.
Господи, какая чушь! Причепурился, старый баран. Поводит плечиками. Играет мускулами. Хорохорится. Перед кем собираешься выступать, олух? Перед этой девицей? Да ей на тебя плевать. Ты для нее – материал. Пара тысяч строк, и забыли! Да и бог с ней. Он не для нее, для себя. Чтобы зайти в кафе или пройтись по парку было не стыдно. Захотел разозлиться, но отчего-то не вышло. Настроение было хорошее. Неплохое было настроение. Давно с ним такого не было.
Он набрал ее номер и почти пропел:
– Жду вас на Арбате. Через полтора часа. Успеете?
Она пролепетала:
– Да-да.
И нажала отбой. Видимо, заторопилась.
* * *Городецкий ждал Анну у театра Вахтангова. Она не опоздала, это он пришел раньше. Он видел, как она торопливо бежала – высокая, стройная, с развевающимися волосами. На ней тоже были голубые джинсы и легкая белая полупрозрачная рубаха. В ушах и на пальцах – крупные украшения из серебра. Тоже примета времени. Женщины его молодости серебра не признавали. Серебро считалось уделом бедных, все мечтали о бриллиантах. Ирма, его вторая жена, первое время все выклянчивала сережки и колечки. Он покупал с гонораров, ему было несложно. Однажды Фаечка, жена отца, подарила Ирме старинный серебряный браслет. Темный, массивный, тяжеловатый, но было в нем очарование старины. И безусловно, отличная работа. Жена презрительно фыркнула и бросила подарок в ящик стола. Ни разу не надела. Фаечка, конечно, обижалась. А он ее утешал: вкусы у всех разные, то, что нравится тебе, не должно нравиться ей. Как-то Фаечка, очень смущаясь, попросила вернуть ей браслет. Это было не в ее правилах, но он понимал: ей обидно и жалко семейную «ценность». Браслет вернул, а спустя полгода Ирма внезапно вспомнила о вещице и обвинила его «любовницу» в краже. Какую любовницу? Бред! А жена утверждала, что «спереть браслет могла только баба». Сказать про мачеху было неловко, и правду он утаил. А скандал тянулся еще долго, Ирма была злопамятная.
После смерти Фаечки он забрал этот браслет. Это было все, что осталось на память.
Женя, последняя жена, украшений вообще не носила, только обручальное кольцо. В период их странного брака.
– Зачем врачу кольца? – удивлялась она. – Только мешают.
Ей вообще было ничего не нужно, ни золото, ни меха. «Святая дура», – назвал ее кто-то из его знакомых.
«Господи! При чем тут эта несчастная Женя?» – подумал он и сделал пару шагов навстречу новой знакомой.
– Добрый день, – произнес он. – Неплохая погода.
Она улыбнулась и кивнула. Да и как было с этим не согласиться? Погода действительно была хороша.
Как, впрочем, и его спутница. Теперь он это разглядел окончательно. И она это поняла. Точнее, почувствовала. Женщины это чувствуют обязательно. Всегда. Неважно, что это за мужчина – подросток, не знающий ничего, кроме липких горячечных снов, или зрелый мужчина, поживший всласть.
– Пройдемся? – предложил он.
Она кивнула. Долго шли по Калошину переулку и Сивцеву Вражку.
У маленького особнячка в Плотниковом он остановился и чертыхнулся.
Она удивленно посмотрела на него:
– Что не так?
– Да все! – воскликнул он слишком громко и слишком горько. – Все, понимаете?
Она непонимающе мотнула головой.
– Был дом. Точнее, домик. Облупленный, конечно, но у него было лицо. Немолодое, усталое, милое, доброе. Возле домика рос маленький сад, садик, прохладный от сирени и жасмина. Темная лавочка, шаткий столик. Фонарь – желтый, уютный. Под ветром поскрипывал, как ворчливый старик.
Он замолчал и раскурил новую сигарету.
– И что? – спросила она с раздражением. – Нет сирени, нет скрипучего фонаря? Нет столика, где вы распивали портвейн или водку? Нет лавочки, где вы целовали своих подружек? Так?
Он кивнул:
– Так. Ничего нет. Есть безликий фасад, крыша из металлочерепицы мерзкого зеленого цвета. Нет сирени и дворика. Вместо дворика – стоянка для их авто, «новые» окна из белого пластика. А были чудные резные рамы и бронзовые шпингалеты на окнах.
– Да бросьте! – она махнула рукой. – Бронзу давно потырили. Старые рамы – сплошной сквозняк. Прежняя крыша наверняка протекала. Сирень жалко, но как парковаться работникам офиса? Улочка узкая, а машину поставить надо. Да и вообще…
Она с минуту помолчала.
– Вы не по сирени тоскуете – вон ее, сирени, кругом сколько угодно. И не по ветхому дому. Вы тоскуете по молодости, по всему тому прекрасному, что с ней связано. А этого наверняка было достаточно.
