Владимир Качан - Юность Бабы-Яги
– Как бежали? – спокойно поинтересовалось лицо.
Вета поняла, что тут нужна правда. Умолчав о Марио, она рассказала, что бежали весело. Познакомились с ребятами из команды гольфистов, там же у себя на работе, рассказали им про свою беду, и те со смехом предложили мотануть с ними в Стокгольм. Ну а оттуда уже в Москву.
– Вот и все. Честно, – закончила Виолетта, переводя дух.
И тут официальное лицо попросило подругу Лену временно выйти за дверь. Что там происходило дальше, мы не знаем. То ли неземная Ветина красота подействовала, то ли ее колдовские чары, то ли две тысячи зеленых денег, которые Вета приготовила отдельно и отложила на всякий случай еще в самолете… Однако когда Лена вышла, она услышала за собой щелканье запирающегося замка и криво ухмыльнулась, закуривая. Вета отрабатывала за двоих, и это было ее последней услугой своей, уже бывшей, подруге.
Тут мы с Леной и простимся. Ее функция исчерпана, и следить дальше за перипетиями ее существования в Москве нам нет никакой нужды. Нас интересует только стремительное продвижение нашей героини от очень красивой девушки – прямиком к Бабе-яге, а также противоположное движение по жизненной тропе поэта Саши от полного раздолбая к хорошему и достойному человеку. Так что вперед, господа! В дорогу, в дорогу!
Саша
Привезти с собой Зина застенчиво попросила всего, что удастся, ибо у них самих на отмечание Нового года только-то и было, что бутылка молдавского «Каберне» и медицинский спирт, общепринятый во всех медицинских же учреждениях. Переодевшись в смокинги, побрив свои приятные, не лишенные резких мужественных черт лица, надушившись вадимовским «Хьюго Боссом», присовокупив ко всему белые рубашки и галстуки-бабочки, друзья за каких-нибудь полчаса приняли вид денди, собравшихся на торжественный прием по случаю вручения им обоим орденов Почетного легиона. В этом-то и был прикол, а друзья были по этой части большими мастерами. Что Зина и ее подруга попросили конкретно, так это гитару. И, прихватив с собой гитару, на которой Вадим плохонько, но все-таки умел и любил иногда побренчать, два джентльмена в смокингах тронулись в свой нелегкий путь к сумасшедшему дому, или, скажем иначе, к медицинскому учреждению им. Кащенко, многократному фигуранту анекдотов и баек.
Нелегким путь предстоял быть по двум причинам: объяснения Зины, как туда проехать кратчайшим путем, Саша пропустил мимо ушей, понадеявшись на то, что если «язык до Киева доведет», то уж до известной всем психбольницы – тем более. Вторая причина заключалась в том, что Вадим за рулем своей «Шкоды» был хоть и не сильно, но все-таки пьян. Во втором случае надеялись только на удачу и на узнаваемость Вадима, как киноартиста. А взять с собой решили водки, шампанского и все простые закуски, которые покоились до времени в вадимовском холодильнике, – колбасу, ветчину, кусок осетрины горячего копчения, пару банок икры, хлеб и сыр. Пакеты в руках и гитара без чехла плохо гармонировали с парадной одеждой и вересковой трубкой в уголке благородно очерченного вадимовского рта, но приятелей в данный момент это, что называется, не колыхало. Напротив, их внешний вид в сочетании с адресом, по которому они отправлялись, придавали всему предновогоднему вечеру веселый и озорной колорит. Веселье росло и по мере того, как спрашивали у запаздывавших прохожих дорогу до психбольницы.
– Куда-куда? – переспрашивал очередной прохожий, думая, что ослышался.
– Как доехать до «Кащенко», не знаете? – внятно и трагично повторял Шурец вопрос.
У прохожего округлялись глаза, он оценивал внешний вид незнакомцев, сопрягал его с вопросом и как-то сразу понимал, что надо бежать. Друзья хохотали. Прохожие шарахались от них, но время шло, а пути к искомому адресу так и не узнали. Стали спрашивать на светофорах у водителей ближайших машин, прикидывая предварительно, кто может знать. Несколько раз вопрос звучал так: «Брат! Как доехать до дурдома?» Реакция у водителей была разной, но преимущественно либо злой испуг, когда в ответ на вопрос водитель поднимал стекло, сопровождая это действие крепкими словами, либо смех, а иногда и то, и другое.
– В дурдом?! – переспрашивал очередной водила, всем своим видом показывая, что его на такие приколы не купишь.
– Ну да, в «Кащенко», – уточнял Саша с места пассажира.
– Ты что, совсем спятил? – смеялся водила, крутя пальцем у виска.
– Так о том и речь, – вдохновенно продолжал Шурец, поправляя бабочку и надеясь на сочувствие.
– Делать вам, козлам, больше не хера! – подытоживал водила их неконструктивный диалог, отворачивался и нажимал на газ.
И все же нашелся человек доверчивый и сострадательный. Понимающий, короче, человек нашелся.
– Брателла, – как к своему обратился к одинокому водителю «Лендровера» Шурец, – не подскажешь, как проехать в дурдом, ну в «Кащенко», в смысле.
Поскольку в кругах неаккуратно пьющих людей было известно, что «Кащенко» – один из стационаров, в которых выводят из запоев и купируют белую горячку, а, видимо, среди коллег водителя джипа или даже у него самого этот недуг был нередким явлением, он как-то сразу проявил сочувствие и спросил:
– Друг, наверное, лежит, да? По этому делу? – он хлопнул себя по шее ладонью размером со среднюю кастрюлю, отчего сам чуть не попал в нокдаун. Качнулся, встряхнул головой и улыбнулся.
– Ну да, – обрадовался Шурец такой своевременной подсказке, – запой был дикий, но вывели. Навестить надо, с Новым годом поздравить.
– Твой босс небось? – спросил тот, невольно в рифму. Сам он этого не понял, но поэт Шурец оценил и отметил про себя, что надо запомнить.
– Ага, командир наш, – застенчиво ответил он, якобы немного смутившись от своего приступа доброты и сострадания, столь нетипичного для суровой братвы.
И водитель объяснил, внятно и доходчиво, обращаясь уже к Вадиму за рулем.
– Ну с богом, пацаны, – вздохнул он на прощанье и укатил вперед на скорости, недоступной для скромного вадимовского авто.
Когда наконец добрались, было уже половина двенадцатого, но у ворот ждало еще одно неожиданное препятствие. Вахтер, а точнее полупьяный сторож, не пускал. Учреждение закрытое, открыть ворота мог только он, и надо было договариваться. А не пускал он, как оказалось, лишь потому, что принимал их за группу отпущенных вчера на волю психов. Тихих психов, не представляющих опасности для общества, иногда отпускали на праздники. Вольноотпущенные обязаны были вернуться к назначенному сроку. Их вывозил обычно старенький автобус, с ним же они возвращались обратно. Что группа почему-то сейчас состояла из двух человек в смокингах на своей машине, – сторож во внимание не принял, поскольку вменяем он был лишь частично.
– Чего вы явились, дурье? – вопрошал он заплетающимся языком. – Вас же до завтра отпустили. Все! Никаких разговоров, езжайте назад! Сюда не пущу! Не пущу, я сказал! – конфликтовал он сам с собой, поскольку ребята пока молчали. – Нельзя! Нельзя, я сказал!
– Да ты вглядись повнимательней, – подал наконец голос Шурец, – какие мы психи. Мы не отсюда. У нас врачи тут знакомые, хотим их с Новым годом поздравить.
– Нету врачей, – упорно сопротивлялся сторож. – Поворачивайте!
Саша, не чужой в шоу-бизнесе человек, всегда имел при себе цветные календарики со своей фотографией. Календарики были за прошлый год, но как сувенир, указывающий на принадлежность Саши к «элите» российского искусства, – вполне годились.
Сторож взял календарик, мельком глянул на Сашино изображение, почему-то не стал сравнивать с оригиналом и требовательно сказал: «Еще!» Саша вытащил из кармана всю тоненькую колоду календариков и дал пьяному дядьке еще один. Он самонадеянно подумал, что прием сработал, и сторож, польстившийся на календарик, берет теперь и для своих близких. Сторож лишь на секунду перевел мутный взгляд с Сашиного лица на его же глянцевое изображение и вновь требовательно и азартно выкрикнул: «Еще!» Сашина популярность быстро росла в его собственных глазах. Он даже немного удивился, но потом подумал: «А почему бы и нет? Мужик, может, меня по телевизору видел. Теперь для подруги берет, наверное. Интересно, что за подруга у такого упыря». Но когда «упырь», поколебавшись (что Саша принял за проснувшееся смущение) – попросил еще два, – Саша почти возмутился, но дал. Тот развернул веером все пять картинок в левой руке, посмотрел на Сашу хитро и вдруг сказал:
– Теперь себе!..
Шурец опешил. Вадим, с интересом наблюдавший за происходящим, от хохота согнулся пополам. Саша недоуменно глянул на друга, но через секунду понял все сам. Сторож, видимо, напившийся сегодня до синих чертей, принял Сашин скромный подарок за игру в очко, надо полагать – любимую свою игру, так как включился в нее сразу, без разбега и предложения. Сашины календарики он как-то сразу и без сомнения принял за карты, а Сашино глянцевое изображение означало, что эта карта король. Пять подряд королей даже не удивили сторожа, важен был подсчет очков, а их у него, стало быть, оказалось двадцать. При наличии 16 он рисковал, конечно, но при двадцати мог смело рассчитывать на выигрыш. Популярность в народе банкомета, то есть Саши, упала столь же стремительно, сколь и возросла минуту назад. Саша стоял растерянно, а Вадим давился от смеха. Сторож стоял с немым вопросом во внезапно заблестевших и протрезвевших от азарта глазах. Вадим, со стоном «ой, не могу», вытирая слезы на глазах, решил все-таки завершить инцидент полюбовно.
