Владислав Кетат - Дети иллюзий
Девушки молча переглядываются. Че смотрит на меня с плохо скрываемым удивлением, я же отвечаю на его взгляд страшными глазами, в которых аршинными буквами написано: «Уйди, я её первый увидел!»
– Что же до нашего четвёртого друга, – показываю рукой на Дона Москито, – то, как вы уже догадались, он – поэт.
– Да, мы догадались, – кивает головой Татьяна.
– Слышали, – подтверждает Анна, – и видели.
– От лица компании прошу его извинить, – мёртвым голосом произносит Че, – он сегодня немного не в форме. Перебрал-с. Обычно Коля себе такого не позволяет, но сегодня, видимо, что-то не так на небосводе.
Услышав своё имя, Дон Москито поднимает на нас мутный, полный страданий взгляд, но уже через пару секунд его мокрая голова поникшим бутоном снова свисает с плеч. Девушки, чуть скривив лица, отворачиваются.
– Судя по содержанию его стихов, – на вдохе сообщает Анна, – у него личная драма. Возможно, в этом причина.
– Очень даже может быть, – соглашается Че, – он у нас нежный. Не мужчина, а облако в штанах.
Анна мечет на него негодующий взгляд, на что мы с Татьяной, предварительно переглянувшись, реагируем улыбами.
– Не вижу ничего смешного! – фыркает Анна.
– Я что-то не так сказал? – удивляется Че.
– Анна считает, что Маяковский убил русскую поэзию, – поясняю я, – и поэтому ненавидит всё, что с ним связано.
– Не совсем так, – чуть успокоившись, произносит Анна, – но, по сути, верно.
– Простите великодушно. – Че прикладывает сложенные руки к груди. – Не знал, что это для вас так важно. Чем я могу искупить свою бестактность?
– Разве что смертью, – сощурив глаза до щёлочек, сообщает Анна после секундного раздумья. – Скажите, а в театре, где вы служите, ставят Маяковского?
– Это «Клопа», что ли? – уточняет Че. – Или эту, как её, «Баню»?
– Не только, – кивает Анна, – ещё бывают спектакли по мотивам его поэм.
Че сосредоточенно трёт лоб.
– Нет, ничего такого у нас не ставят. Раньше, может быть, но не теперь. Сейчас идут: «Мария Стюарт», «Гамлет», «На бойком месте» и «Мастер и Маргарита». Я в нём, кстати, задействован…
– «Мастер и Маргарита»? – в унисон спрашивают девушки.
Видимо, почувствовав интерес к себе, Че принимает академическую позу.
– Да, да, я знаю, спектакль очень сложный, – с апломбом вещает он, – но в нашем театре ставили и не такое. Может быть, вы слышали, в восьмидесятые был такой спектакль…
Анна перебивает его.
– А кто играет Маргариту?
– Воробьёва, – удивлённо отвечает Че, – Гиена, в смысле, Елена Львовна. А что?
– Эта та, которая в «Гусар-девице», что ли играла? – спрашивает Татьяна.
– Она, – кивает головой Че.
– Так ей же сто лет в среду! – кричит Анна. – Какая из неё Маргарита?
Че разводит руками:
– Какая есть. У нас говорят: «Возраст для актрисы не главное, главное, чтобы её муж был директором театра».
Девушки задорно смеются, а вот мне не до смеха. Ревность тонюсенькой, но чертовски острой шпажкой колет меня под ребра слева после каждой удачной реплики Че, который подводит свой спич про театр к логическому завершению.
– Кстати, если у вас есть желание лицезреть госпожу Титову в образе Маргариты Николаевны, – вкрадчиво начинает он, – а заодно и вашего покорного слугу в роли третьего легионера в пятом ряду, буду счастлив устроить вам контрамарки.
Девушки снова переглядываются. По выражению их лиц я пытаюсь понять, какова будет реакция на предложение Че, что у меня, разумеется, не получается.
– Мы на секундочку вас покинем, – объявляет Татьяна, делая глазами знак Анне.
– Да, надо припудрить носик, – откликается та. – Мы быстро.
Девушки встают и, взяв сумочки, направляются в сторону уборной. Мы провожаем взглядами их удаляющиеся тылы. Девушки движутся строем «пеленг», давая нам возможность всё внимательно рассмотреть и сравнить. После того, как они выходят из нашего поля зрения, Панк Петров также отбывает в, как он выразился: «тронный зал», оставляя нас с Че наедине. Чуть тёплый Дон Москито не в счёт.
– Ну и чего ты завёлся? – вопрошает Че после долгого и неудобного молчания.
– Ревность, – отвечаю я, чувствуя приливающую к лицу кровь.
– Понятно, – кивает головой он, – запал, что ли?
– Ещё не знаю, – честно признаюсь я, – просто, понимаешь…
Че делает снисходительный жест рукой:
– Валер, это называется: «чувство собственника».
Он абсолютно прав, и от понимания этого мне становится ещё гаже.
– Называй, как знаешь, – бурчу я в ответ.
Че только пожимает плечами: мол, всё равно.
Напряжённое молчание продолжается. Смотрю на дверь женской уборной, в надежде, что та распахнётся и явит наших новых знакомиц, но та остаётся закрытой. Проходит ещё некоторое время в молчании.
– Интересно, чего они так долго? – наконец, не выдерживаю я.
– Надо полагать, общаются, – невозмутимо отвечает Че.
– Интересно, о чём?
– О нас, скорее всего. Распределяют цели.
– Может, и мы с тобой распределим?
Че смотрит на меня с неподдельным удивлением.
– Да не нужна она мне тысячу лет! И прекрати вести себя, как идиот, ладно?
Киваю в знак согласия. Я не верю тому, что он говорит, но правду выяснять не хочется. Через минуту возвращается помрачневший Панк Петров.
– Где бабы? – спрашивает он, зевая.
– Ещё не вернулись, – отвечает Че.
– Понятно, а вы чего такие кислые?
– Цели распределяли, – поясняю я.
Лицо Петрова вытягивается:
– А мне-е-е-е?
– У тебя рука в этом самом… – говорит Че совершенно серьёзно, – давайте решать, что будем делать с Колей.
Смотрю на Дона Москито, и понимаю, что он совсем плох, и с ним действительно надо что-то делать. Раньше он достаточно уверенно держался в седле, то есть на стуле, теперь же это получается у него совсем плохо – он вот-вот завалится на бок. Только поддержка подошедшего Панка Петрова спасает его от второго за сегодняшний день падения.
– Да, надо бы его на воздух, – заключает Че.
– Может, лучше сразу домой? – предлагает Панк Петров, с трудом удерживающий Дона Москито в состоянии неустойчивого равновесия.
– Согласен, – говорю я, – кто его повезёт?
– Один не справлюсь, – стонет Панк Петров, – он тяж-ж-жёлый.
– Если уходить, то всем, – подытоживает Че, – возьмём вскладчину мотор.
Я соглашаюсь, хотя такой исход дела для меня не особо выгоден – Татьяна будет для меня наверняка безвозвратно потеряна, хоть и не достанется никому из нас. В смысле, нас с Че. «Бесприданница», блин.
– Тогда давайте расплатимся, – говорю я, сжигая, таким образом, за собой мосты.
Че высоко поднятой рукой подзывает официантку. Та появляется довольно быстро с кислой миной на лице и какой-то тряпкой в руках.
– Девушка, посчитайте нас, пожалуйста, – произносит он, улыбаясь. – И, если можно, побыстрее.
– Оба столика вместе? – уточняет подобревшая «девушка».
Мы переглядываемся.
– Да, сделайте общий счёт, – уверено заявляет Че, и, обращаясь к нам: – Сделаем девушкам приятное.
– Ты уверен? – осторожно интересуется Панк Петров, когда официантка, лихо вильнув кормой прямо перед нашими физиономиями, уходит. – Может, они до этого «Курвуазье» пили?
– Честно говоря, я ни в чём не уверен, но, как говорится, кто не рискует… да и «Курвуазье» тут не подают.
Возвращается официантка со счётом. Че берет небольшую кожаную книжечку и с умным видом изучает содержимое. Мы с Панком Петровым замираем в ожидании.
– А девушки, оказывается, на диете, – объявляет Че, – два Мартини и пакетик арахиса.
Панк Петров облегчённо выдыхает.
– Джентльмены, с нас тысяча сто рупий за всё, из чего следует, что с носа примерно по триста. За Колю, так и быть, плачу я.
Мы лезем за бумажниками и отсчитываем требуемую сумму. Че вкладывает всё вместе в книжечку, и, подумав немного, добавляет ещё.
– На чай, – поясняет он.
Официантка забирает счёт ровно за секунду до того, как на горизонте появляются девушки. Татьяна идёт впереди, Анна следом. Мы поднимаемся.
– Дамы, ваше общество прекрасно, но долг зовёт, – говорит Че, когда те подходят.
– Что-то случилось? – спрашивает Анна.
– Ничего страшного, – отвечает он, – просто Колю нужно везти домой.
– Благородно, – говорит Татьяна.
– Да, очень, – поддакивает Анна, – нажравшихся друзей надо выручать.
Мы пожимаем плечами, мол, ничего не поделаешь.
– Тогда, до свидания, Лерик, – с грустью в голосе говорит Татьяна и протягивает мне ладонь.
Во второй раз за вечер прикасаюсь к её руке и вдруг чувствую, как мне в ладонь ложится что-то плоское и квадратное. Смотрю на Татьяну и вижу в её глазах знакомый лукавый блеск.
– До свидания, мадемуазель, – картинно раскланиваюсь я и сую то, что получил, в карман.
