Александр Самойленко - Долгий путь домой
– Это опасно?
– Найдут – убьют, – конкретно ответил Грим. – Но – не найдут. Значит, не убьют. Короче, делаем так, – он решительно пресек пустой женский разговор на тему «ох-ах». – Мне нужен час. Максимум один час. Сидите, пейте чай, торгуйте. Только никуда не уходите, сидите на деньгах! Книжку возьмите, читайте… – Грим сунул ей книгу, осмотрел созданную им диспозицию и остался доволен. Сидит женщина, продает свое рукоделие, почитывает книжку. Рядом сидят, толкутся такие же. Глазу зацепиться не за что. И он споро двинул к центру Города.
Три обменника Грим оббежал за полчаса, продав в каждом по тысяче евро. Обменники только открылись, в каждом сидела, изнывая от безделия, сонная девка. Трижды повторилось одно и тоже, у него просили паспорт, прогоняли купюры через инфракрасный детектор «Dockesh», проверяя их подлинность. Грим с удовлетворением отметил, что деньги были хорошие, настоящие. И выталкивали ему корытце с рублями, паспортом и чеком. Рубли он кидал, не пересчитывая, в заветный целлофановый мешок, накидав в него по курсу евро сто сорок четыре тысячи «деревянных». Затем в магазине «Всё для путешествий» он купил попросторнее умыкнутого им кейса респектабельный чемодан, серый, прошитый по швам толстой ниткой цвета спелой вишни, на колесиках, с выдвижными ручками, схватил такси.
Лядов подъехал к кафе Данияра «Учкудук», как и назначил, ровно в девять утра. Клычов уже ждал его. По тому, как он тяжело вылезал из машины, шел к двери «Учкудука», смотрящий понял, что шеф пребывает в мрачной озабоченности. Он не ошибся. После отъезда Клычова Лядов до утра не сомкнул глаз. Бродил по кабинету, крутился в кресле, вскакивал, прикладывался к бутылке. Его начала терзать и затем неотступно вцепилась в мозг одна мысль: где и каким боком эти деньги могут вылезти, и чем это ему грозит. А в том, что деньги всплывут, Лядов не сомневался, на то они и деньги… Следом накатилась паника, которая не покидала его по сию минуту. Лядов понимал, что он оказался в некоей клетке.
За столом он посмотрел на овсянку с выражением лица, которое говорило: «Этого дерьма мне еще не хватало!» Сорвал злость на Данияре:
– Диетолог хренов! Плов давай. И водку. Лимон порежь!
Полфужера водки и кислющий лимон несколько взбодрили местного олигарха и депутата заксобрания. Матвей Алексеевич посмотрел на Клычова так, будто обнаружил его рядом с собой только что. Начал с того главного, что терзало его:
– Лучше бы они исчезли бесследно. Но они ведь всплывут, это ж деньги. Большие деньги! Где-то они вылезут. Каким боком? Это ж всему делу конец. Ну и нам с тобой хана будет…
– Это вряд ли, – сказал Клычов, пытаясь успокоить паникующего шефа.
– Что вряд ли?! – психанул Лядов. – Не выпендривайся, излагай конкретно!
– Будем думать логически. Деньги уволок человек, это бесспорно. Кейсы с валютой не летают. Просто этот чел оказался в нужное время в нужном месте, такое бывает. Из наших никто ничего не заметил, потому что была большая суета, этот Борей со стволом, стрельба, вертолет, менты уже подъезжали… Людям надо было делать ноги, а не шарить по кустам. Ситуация мне понятная. Теперь об том шустрике… Кто мог оказаться на кладбище да еще вечером? Бич. Алкаш. Побирушка… Никто другой, только из таких. Это тоже бесспорно. Михалыч сказал мне, что этот сброд, случается, забредает на кладбище. Всегда вечером появляются, после посещения могил. Он их гоняет, но они лезут, бутылки собирают, объедки… Вот такая сволочь нам и нагадила.
Лядов оприходовал еще полфужера водки и занялся пловом.
– И что это значит? – Он несколько успокоился и слушал внимательно. Клычов говорил дело.
– А это значит, что деньги находятся на кладбище. Матвей Алексеевич бросил вилку на стол, медленно отстранился на спинку стула. В нем вспыхнула искорка облегчения, свободы, Лядов словно увидел, что клетка открылась.
– Поясни…
– Ну теперь все просто. Этот мудак уволок кейс подальше на кладбище, конечно, тут же открыл его. Открыл и испугался. Обязательно испугался. Что он сделал дальше? Потащил кейс в город? Исключено. Чтобы алкаш пошел в город с кейсом, полным валюты?! Нет, он его спрятал тут же, где-то среди могил. Может быть, взял одну пачку на обмен. И это хорошо, будем отслеживать именно такие купюры в обменниках. Отследим – получим его паспортные данные. И за бичами будем следить, что начали пить-есть… А когда они всё пропьют-прожрут, он побежит на кладбище за евриками. Так что деньги на кладбище. Быть им больше негде. И я их найду. Теперь все просто, – повторил Клычов, уверенный, что он не ошибается.
– Не ошибаешься? – спросил в великой надежде Лядов. Он желанно расслабился и тотчас начал быстро хмелеть.
– Логически других вариантов нет. По нашей ситуации расклад только такой. Так что концы денег вылезут. Всенепременно. Красиво жить не запретишь! Человека присматривать на кладбище я поставил. Ночью будет дежурить розыскная собака. По бичам и обменникам начнем работать через пару дней, пусть этот чел обозначится.
Лядов наслаждался уверенностью и покоем, как человек, которому удалось, ухватившись за соломинку, выбраться на твердь земную. Ему захотелось безмятежно заснуть.
– Найдешь бабки – коттедж в Заречье твой. Отвези меня к Матильде. Устал я.
Клычов погрузил умиротворенного шефа на заднее сиденье своего джипа, набрал номер, сказал одно слово: «Везу!» и покатил по проспекту. Пока ехали, Лядов лениво скользил взглядом по людям, домам, витринам, ничего не замечая в хмельной полудреме, будто перед глазами у него текла одна сплошная стена.
У дверей офиса «Нирвана» стояла, ожидая своего благодетеля, красота русского калибра – телесно роскошная, рыжая, зеленоглазая Матильда. Лядов начал выбираться из салона машины, но Клычов, не поворачивая головы к шефу, остановил.
– Грустная новость у нас…
Лядов откинулся обратно на сиденье, при этом коротко ругнулся:
– Б…, никакой жизни нет! Что еще?
– Нас постигла невосполнимая утрата. От нас ушел Борей…
– Куда ушел? – не понял поначалу Лядов, но быстро врубился. – Когда успел?!
Против воли Лядова этот его вопрос прозвучал двусмысленно. Непонятно, кому он был адресован, так быстро – едва одна ночь прошла – ушедшему Борею или Клычову, который как тот пострел, который везде поспел. Клычов уловил в этой двусмысленности намек на свою причастность к «невосполнимой утрате». Сохраняя горестный тон, рассказал шефу, что Борей застрелился в три часа ночи в своем гараже. И оставил записку. Клычов процитировал ее – «Это мое решение. Прошу никого не винить. Не трогайте семью».
Второй раз за это утро Лядов испытал облегчение. Он опасался, что Борей будет трепаться по сторонам о случившемся у кладбища и хотел поговорить с Клычовым о том, как бы «построить» этого придурка. А вот надо же, все так удачно построилось само… Однако обсуждать этот момент с Клычовым Матвей Алексеевич не стал – не царское это дело. Только спросил:
– Откуда ты всё это знаешь?
– Работа такая…
– Что значит «не трогайте семью». Он кого имел в виду?
– Ну… просьба у него была такая.
– И ты уважил, да? Ладно… Эх, каких товарищей теряем!
– Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы, – процитировал Клычов товарища Сталина. Говорить шефу, что он лично продиктовал Борею текст записки и проконтролировал самоубийство, он не стал, они работали вместе давно и почти всегда понимали друг друга без лишних слов.
Лядов поразмыслил над изречением вождя народов.
– Хорошо сказано. Мудро! – и в прекрасном расположении духа, на редкость проворно устремился к Матильде.
Без Борея среда обитания Матвея Алексеевича стала значительно чище, приятнее.
Дожидаясь, пока Матильда уволочёт Лядова в свою «Нирвану», Клычов смотрел в его спину, и на лице его возникла гримаса брезгливости. Клычов не уважал Лядова. Шеф во всем и уже давно, с тех пор, как сдал Клычову под охрану всё своё «хозяйство», фактически зависел от него, но как-то подзабыл, перестал учитывать это бесспорное, как дважды два, обстоятельство. Матвей Алексеевич как всякий большой человек и воротила забронзовел – вёл себя с Клычовым по-барски, не упуская случая, язвил, покрикивал. Клычов же держался неизменно учтиво, даже покорно, и Лядов совсем распоясался. Клычов был человеком гордым. Не так чтобы до полной фанаберии, но возить Лядова к бабе – это было слишком! Он давненько давал волю – утешал себя – фантазии на тему «на чем бы кинуть Лядова». Не до полного беспредела, конечно, но так, чтобы Лядов закорчился, заметался, начал умоляюще просить. Теперь Клычов смутно почуял, что этот момент пришел. Он сел в машину, сунул в рот барбариску, прикрыл глаза и обострил свою чуйку… Тотчас внутренний голос спросил его: «А как Блядов узнает, что ты нашел деньги, если ты не скажешь ему об этом?»
