Мария Голованивская - Знакомство. Частная коллекция (сборник)
Обзор книги Мария Голованивская - Знакомство. Частная коллекция (сборник)
Мария Голованивская
Знакомство. Частная коллекция (сборник)
Частная коллекция
Часть I
И ты, подобно бабочке, слегка касаешься крылом то одного, то другого цветка, раздвигаешь заскорузлые шторы, долго ищешь открытую форточку и в конце концов вылетаешь на воздух и успокаиваешься, попав в одну из теплых загазованных струй. Потом так же долго пытаешься найти хоть какую-нибудь щель, чтобы протиснуться и увидеть нечто ранее невиданное… Каждый раз рискуешь, потому что неизвестно, удастся ли выбраться наружу. Хочется, чтобы глаз поглощал как можно больше разного, но при этом нужно умудриться сохранить бережность касания, легкое прикосновение эфемерного крылышка, а не набрасываться, брызгая слюной и обламывая себе ногти.
Самое вредное – это надолго сосредоточиваться на чем-нибудь. Становишься похожим на птицу с длинным клювом и крошечными глазами-бисеринками. Этот тонкий и длинный клюв очень удобен, чтобы им орудовать в расщелинах коры и доставать насекомых из их крошечных гнездышек. Что ж, это, наверное, очень азартное занятие. Азартный человек похож на крота. Это такой черно-коричневый зверек с длинными неуклюжими коготками.
До чего же много в природе всяких рассеянных тварей, медленно поворачивающих голову и моргающих через раз. Среди них – и змеи, и птицы, и огромные животные вроде жирафов и слонов. Среди них – хищники и великаны, ленивые, наблюдательные, вглядывающиеся, а не моргающие без толку.
Грубый человек не умеет доставить себе удовольствие. Все, что он предпринимает, никогда окончательно не удовлетворяет его. Грубый человек зол, раздражителен и несчастен.
– Я всегда готов помочь вам, – говорит внимательный доктор с черной бородкой.
– Да, да, помогите мне, – кивает дама в расползающейся вязаной кофте и в смешной, с огромным помпоном неказистой вязаной шапке, на которой поблескивают капельки дождя.
И вот ты видишь, как она разевает огромную пасть, хватает стакан с водой и готовится проглотить все прописанные ей таблетки.
– Вот вам четыре рецепта, – говорит доктор мягким голосом, – принимайте регулярно, по схеме, и, я уверен, это поможет вам.
* * *Что может сравниться с красотой лимона, лежащего на тонком фарфоровом блюдце? Что может быть прекрасней тонких, полупрозрачных его ломтиков? Что может быть изысканней лимона, с которого наполовину снята кожица, которая лежит здесь же, образуя божественную золотую спираль?
Весь мир любуется лимоном уже много веков подряд, и еще никто не сказал, что лимон – это некрасиво. Вот только вкус. Одним он ласкает нёбо, другим – нет. Хотя все согласны, что лимон кислый.
Стоит ли забывать, что безудержная, часто напрасно вспыхнувшая злоба быстро проходит, и от нее остается только зудящее чувство досады: а стоило ли так горячиться?! И все равно, каждый раз снова и снова. Мне показалось тогда, что лимон был самым красивым предметом в нашем доме, самым нежным, самым добрым, самым неагрессивным. Мы стали резать его маленьким зубчатым ножом, капли потекли по лезвию, потом побежали по руке и застыли где-то у локтя.
Раз и навсегда запомни, твержу я себе, нет смысла так раскочегариваться. Только идиоты так заводятся. А идиоты так часто бывают сентиментальны. Приторно сентиментальны. Так, что даже в горле пересыхает. Главное, чтобы идиот не начал рассказывать о себе: ничего так не боюсь, как глупых собеседников.
* * *Бояться собак – глупо. Наша жизнь в наших руках. Каждый – сам кузнец своего счастья, и кует его огромным молотком, изо всей силы ударяя по наковальне. И что бы ни легло на эту наковальню – разлетится вдребезги, потому что кузнец знает, что кует, и ничто не сможет помешать ему.
Я должен был ухаживать за отцом. Он вот уже много лет жил самостоятельно в однокомнатной квартире неподалеку от меня. Это такой чистенький, подтянутый старичок, аккуратный в мелочах, и поэтому ему всегда было трудно уживаться с другими людьми, ведь они, как водится, нарушали царивший вокруг него порядок. Он много раз в жизни менял работу, был инженером на каком-то заводе, потом технологом, потом уже, перед самой пенсией, стал заведовать отделом кадров в никому не известной конторе. Мне он совершенно не нравился. Я уже увлекался театром, подумывал о собственной труппе, и вид и мысли имел соответственные.
И вот я сижу в прокуренном свитере в крошечной прихожей на каком-то сундуке, покрытом потертым покрывалом украинского происхождения, и жду врача. Отец заболел, ему плохо, и я должен за ним ухаживать. Он лежит в постели на двух подушках, покрыт одеялом, сверху которого лежит уютный клетчатый плед. Он спит. Разные мысли лезут в голову: как хорошо, что я не похож на него ни вообще, ни сейчас. Что еще нужно кузнецу, как не свободные руки? Главное, чтобы руки были свободны, все остальное приложится.
Попадая в этот подземный переход, невольно начинаешь оглядываться: страшно. Мало ли кто там идет за спиной. Переходы – это самое неуютное место во всем городе. Поднимаешь выше воротник, утыкаешься носом в шарф, пытаясь компенсировать отсутствие уюта в этом серо-желтом плиточном переходе.
Замечательно, когда день кончается так. Есть своя прелесть в преодолении этого перехода в последний раз. Выскакиваешь из него и радуешься, что сегодня ты туда больше уже не пойдешь. Только завтра утром. Кузнец – делу венец.
В столичном городе ты один в толпе, в провинциальном городе – ты один в пустыне. Темнеет рано, народу нет совсем, такси не поймать, кажется, что вот просто сгинешь сейчас и никто тебя здесь не найдет, не откопает. Но потом, смирившись, что в провинциальных городах совсем нет движения, ты отправляешься пешком по гулким пустым улицам, постепенно приходишь в себя и превращаешься в эдакого столичного странника, превозмогающего великие просторы. Но тут-то и оказывается, что пришел, потому что провинциальные города очень маленькие, спешить некуда, и вообще путешествовать надо любить.
Разговоры – тоже своеобразная форма путешествий. Иногда приходится путешествовать в скафандре, иногда в противогазе, иногда на костылях. Нужно быть большим любителем путешествий, обладать крепким здоровьем, а главное – мужеством, чтобы отправиться в такое путешествие. Есть, конечно, возможность поступить так, как поступают беглецы, влюбленные и деловые люди: выбежать на проезжую часть, поймать таксомотор и укатить куда подальше. Но часто цена такого бегства может быть намного более высокой, чем это будет показано на счетчике.
Красивая женщина – истинное украшение мира. Часто и мужчина бывает украшением, хотя высказать это прямо в глаза – рискованно. Всякая вещь может служить украшением мира, если в ней нет ничего безобразного, хотя и это не всегда так – все зависит от вкуса потребителя мира. Бывает, что и полуувядший срезанный цветок вдруг на несколько дней расцветает в стакане с водой.
Я только хочу сказать, что бывает по-разному, и в этом свобода мира, который является нашей средой обитания.
Ну и отлично!
* * *Эти огромные, как пресноводные рыбы, желто-зеленые огурцы, иногда с какими-то загадочными бурыми пятнами, так, кажется, и норовят разорвать стеклянные бока трехлитровой банки и выброситься на замусоренный капустными листьями и комьями грязи прилавок овощного магазина.
Когда, внимательно рассмотрев их, все-таки не обнаруживаешь ни глаз, ни жабр, ни плавников, закрадывается подозрение, что это не линь и не лещ, а обычный овощ-переросток, появление которого в банке с прозрачной желтоватой жидкостью является доказательством того, что и в природе есть безобразное, которое иногда способно привлечь человека.
Вот так и развивается в человеке неуверенность в себе. Всегда как-то невольно пасуешь перед тем, что не в состоянии съесть: перед большими животными, перед деревьями и скалами. Правда, все это рассуждение сразу же рушится, если вспомнить, что многие боятся пауков и тараканов. Но не на все следует обращать внимание. Любовь человека к самому себе должна победить страх, который он испытывает по отношению к окружающему миру. Так учат мудрецы, которым, вероятно, никогда не приходилось видеть подобных агрессивных, подсоленных овощей.
Подопри челюсть рукой, помотай головой, оботри крошки у рта, и давай – жми! Подумай и поступи правильно.
* * *Лучше бы удалось деться куда-нибудь, пойти, например, в кино. Сидишь в кино и в ус не дуешь. А так нужно участвовать в разговоре, хотя и нет никакого желания.
– Я так редко приезжаю, а тебя нет. Не стыдно?
Еще два года назад мне ничего не стоило бы сказать, что стыдно, а сейчас неохота. Мысленно я иду по улице, подхожу к кинотеатру, протягиваю тетеньке полтинник и покупаю билет в кино.
– Неужели ты не понимаешь, что, помимо твоих желаний, есть еще неумолимое, как жизнь, «надо»? «Надо», понимаешь?
