Валерий Попов - В городе Ю (Рассказы и повести)
- Вот - бровь вчера сжег: электропилой кость пилил! - усмехается Ромка. Да... жизнь!
- Тебя тут один клиент хочет видеть.
Геныч! Наконец-то!
Идем по коридорам, проходим стеклянную солнечную галерею, дальше просторные залы, больных нет. Во Геныч устроился!
- ... Что с ним?
- Да - обычная местная штука: слоновье яйцо!
- ... Слоновье?
- Ну, да. Крохотная местная мошка, даже без крыльев, забирается в мошонку по струе и вьет в яйце гнездо. Предпочитает правое.
Геныч! Прости меня! Это ж я тебя сюда упек!
У высоких стеклянных ворот - охранники: в темных масках с узкими прорезями, не поймешь даже, местные или наши.
Ромка произносит гортанную фразу - и они отстраняются.
Геныч!..
С кресла тяжело поднимается Мбахву. Мы обнимаемся.
- А помнишь, как в общагу ходили, - улыбается он с натугой. - И ничего! А тут!.. Хочешь, покажу яйцо?
Выражаю нетерпеливое желание...
Да, курсантская дружба не ржавеет. Вспоминаем, кстати, одно посещение общаги "с вытекающими последствиями". Было дело!
Оба понимаем, что от общаги разговор пойдет к самому главному, но Мбахву начинает издалека:
- Ты знаешь, кто я?
- А хули не знать? Ты - царь!
- Нет, я не царь. Я блад.
- Кто?
- Блад!
Не совсем понял его, но больного царя переспрашивать неудобно.
- Почему? - вежливо спрашиваю.
- Потому что я поступил как блад! Знал, что ты Нелли любишь, но взял ее сюда! Политика, блад!.. Теперь она убежала от меня. Я знаю, где она... но не трогаю. Бладом работает!
- Слушай. Ты все говоришь: блад. Это что, английское слово?
- Нет. Это русское слово!
- Хочешь увидеть ее? Поехали!
Мы выходим через низкую дверку в грязный хозяйственный двор. Здесь стоит два тарантаса, таких, как возят туристов - сплошь в кисточках и бубенчиках. Лошадки, светлеющие от коричневого хребта к желтому паху, хватают из кучи длинную ярко-зеленую траву. На козлах сидят грязные темнокожие мальчишки.
И это все! Тарантас, скрипнув, скособочивается под Мбахву - мы с Ромкой кое-как уравновешиваем его. Мбахву опускает бурнус на лицо неофициальный выезд.
Задребезжав, трогаемся. На втором тарантасе - единственный охранник с узкой прорезью для глаз.
Мы враскачку катимся по узкой глинобитной улочке, и взгляд сзади прожигает мне спину - столько ненависти в нем!
Кто здесь может так ненавидеть меня? За что?..
Геныч!!
Я вскакиваю. Ромка мгновенно усаживает меня.
- Тихо ты! Он шуток не понимает!
Мы проваливаемся в яму и с трудом выползаем из нее.
Геныч! Я оборачиваюсь, но с опаской. Он сидит, как изваяние, поставив автомат на колено.
Мы выезжаем на набережную. Серое слепящее море. У всех причалов стоят огромные наши рудовозы, высотою до неба. Удивительная советская ханжеская привычка - называть огромные океанские корабли именами городков и поселков, никогда не видевших моря, с населением наверняка меньше, чем на этих кораблях! Воробьевск, Кратовск, Устюжна, Соть! Но сердце все равно сжимается.
Огромные краны гребут из вагонов руду, уносят в небо.
- Я блад! - снова с отчаянием произносит Мбахву, но сейчас он имеет в виду другое.
Едем. Гляжу по сторонам. За портом начинаются совсем жуткие улицы. Глинобитные мазанки. Дети в язвах кидаются с криками к повозке, хватают за обитые медью спицы, ямщик радостно бьет их кнутом.
На грязной площади останавливаемся.
- Все! Дальше не могу! - произносит Мбахву. - Давайте пешком!
Колесницы, звеня, разворачиваются и уезжают. Геныч с поднятым автоматом остается на улице, но не приближается ни на шаг. Безвольно, безуспешно машу ему рукой - и следуем дальше.
- Понял, где она живет? - говорит Ромка. - Я, конечно, пользую ее... по старой дружбе.
Я останавливаюсь... Что значит - пользую?.. Как врач или?..
- Здесь! - показывает Ромка.
Маленькая глинобитная хатка с отбитым углом: солома торчит из стены, сделанной из засохшего навоза. Двери нет! Только темный проем, прикрытый оборванной занавеской!
Я зажмуриваюсь. Вот и собралась опять наша команда! Но как!!
Я резко оборачиваюсь. Ненависть бьет из глаз Ге-ныча - даже, кажется, расширяя прорезь!
- Геныч! - Я кидаюсь к нему.
- Стой! - кричит Ромка, но тормознуть я не успеваю.
Автомат начинает дергаться. Горячие спицы прожигают меня.
Геныч!
Я падаю на него... и вижу, что кожа возле глаз - черная!
Это не Геныч! Вот так! Не удалось Артему устроить своего брата в депо!
Душа моя с ликованием взлетает.
Свет без конца и без края, далекое, но приближающееся пение флейты... Неужели увидимся?
... Я поднимаюсь с подушки. За окном - широкий серо-гранитный простор Невы.
Покашливание. У постели, почему-то наклонной (я почти стою), звездопад на погонах: они настолько крупные, что сияют сквозь тонкий больничный халат.
Грунин! Алехин!
- Ну, наконец-то! - произносит, улыбаясь, Алехин, и в богатом его голосе слышно многое: и наконец-то я открыл глаза, и наконец-то есть, что увидеть: новое время!
Портрет Зайчика еще висит на стенке, но уже запыленный, забытый.
- Ну, все! - хрипит Грунин. - Хватит тебе под задом сидеть! Освободитель!
- Он прав! - улыбается Алехин. - Ваша голова занимала явно не соответствующее ей место. Такими людьми, как вы, теперь никто не позволит нам разбрасываться!
Чуть было не разбросались! Слезы умиления душат меня, но я все же трезво пытаюсь понять: по какому случаю такой парад? Неужто только ради меня? Ну, соображал вроде что-то... называли меня то "цифроед", то "шифроед"... дураков на ту технику и не брали!
- Поправляйтесь! - улыбается Алехин, и они уходят.
Потом так же торжественно, с целым консилиумом появляется Ромка. На петлицах у них, медицинские значки - змея над чашей, а не колесики с крылышками, как у нас.
- Ну, что, пузырь? - Ромка светится самодовольством.
Везет мне: выстрел в меня послужил сигналом к перевороту. И в больнице, уже под обстрелом, когда рушился последний Оплот Социализма, Ромка сделал мне уникальную операцию, извлекая пули, и теперь рассказывает коллегам о ней.
- ... Повернись! Нашел куклу!
- Все!
Консилиум удаляется с прохладным ветром.
... Больше желающих нет?
Неожиданно приходит Маркел. Под халатом у него - уже не тело, а словно бы мощи. Но по-прежнему полон злобы!
- ... Ну, как там наша установка? Фурычит? - спрашиваю я.
- "Наша"! Наша - тюрьма да параша! - злобно говорит Маркел, и я внутренне соглашаюсь с ним.
Лестница мертвых
И когда я выхожу из больницы, оказывается, что "тюрьма да параша" еще не самое страшное.
Сонькина Губа. База Стратегических Вооружений. Черная вода с торчащими мертвыми деревьями. Кто по своей воле попрется сюда? Думаю, даже шпиону, крепко получающему в валюте, и то надо всю волю собрать, чтобы продержаться здесь!
Скромную подводную лодку лепят на Адмиралтейской верфи, оттуда она, поскольку Балтийское море торжественно объявлено безъядерным, медленно плывет через Неву, Ладогу, Свирь - за обычным буксиром, замаскированная под сарай, скользит среди лугов и стогов. Так мы и плыли.
И, наконец, скрылись в темной Сонькиной Губе. Здесь мне предстояло ставить на лодку новую связь - какую, я даже сам еще не знал... У нас это принято: о том, что делаешь, узнавать в конце.
Алехин только намекал, что такого еще не было... Это уж точно!
Пока мы плыли, Грунин только говорил мне, что я законспирироваться должен - якобы поругаться с начальством, запить, загулять.
Запросто!
Для конспирации мне даже и жилья не дали, чтобы не заподозрил никто, как меня ценит начальство.
Ночевал в каюте на лодке, а в свободное время с моим новым другом Колей-Толей ездили на моем ржавом "москвиче", у него же и купленном, по пыльным проселкам, искали жилье.
Много повидал я развалюх, да и почти целых домов, но, в основном, в деревнях, где жизнь была убогая, но сердитая... еще и тут мне справедливость наводить?
Коля-Толя куражился:
- Ты шале, что ли, хочешь найти?
Ехали из одной деревни в другую - и вдруг за кустами мелькнул длинный деревянный дом с заколоченными ржавым железом окнами.
Сердце екнуло: то! Не скажу, чтобы радостное было чувство, скорее наоборот... Тишина. Зной. Мухи бубнят. Паутина светится на кладбищенских крестах.
- Выходим.
Бывший дом попа, как Коля-Толя объяснил. Поп сбежал отсюда лет десять назад - и не по политическим там мотивам, а просто семья не захотела здесь жить... И епархия почему-то отказалась от этой церкви. Уже полуразрушенная - в глубине, в зарослях, краснеет кирпичом. Вокруг нее витые чугунные кресты в крапиве. Ближе к дому сменяются современными деревянными, простыми, обходят дом с флангов. Тишина. Зной.
Здесь!
Что - здесь?
... С сельсоветом по поводу дома не возникло проблем...
Однако часто не приходилось там бывать: проклятая работа - заказ Щ-427, "Нырок". Замаскированная под обычный шельфоразведчик. Но обладающая одним неожиданным свойством: умением нырять на шестьсот метров. И "рогом", которым берет пробы грунта, нечаянно зацепляться за трансатлантический корабль. Любопытно все же: о чем они там говорят?
