Михаил Салтыков-Щедрин - Том 16. Книга 2. Мелочи жизни
Впервые — BE, 1887, № 3 (вып. в свет 1 марта), с. 58–98, под заглавием «Мелочи жизни. IX. В среде публичности».
Сохранились рукописи ранней редакции всех четырех этюдов (ИРЛИ). Первоначальное заглавие этюда «Газетчик» — «Газетчик Кубарев». Затем фамилия «Кубарев» зачеркнута и заменена на «Непомнящий». Впоследствии обе фамилии были зачеркнуты карандашом.
Окончание работы над главой определяется письмом Салтыкова к Стасюлевичу от 26 января 1887 года: «Посылаю при сем, для мартовской книжки, 9-ю главу «Мелочей жизни». Будьте так добры уведомить меня о получении, а насчет «Газетчика» поступить как было условлено». По цензурным соображениям, вместо этюда «Газетчик» в журнале напечатано лишь его заглавие и четыре ряда точек. Впервые «Газетчик» был опубликован в Изд. 1887, несмотря на опасения Салтыкова, что он может привлечь внимание цензуры (см. письма Салтыкова к Стасюлевичу от 18 мая и 15 августа 1887 г.).
Журнальный текст отличается от рукописного дополнительной стилистической правкой и сокращениями. Приведем шесть вариантов рукописи[120].
Стр. 210, строка 15. После слов: «…приступаю к рассказу» —
Каким образом Савва Кубарев сделался обладателем большой и распространенной газеты — он сам хорошенько не мог себе объяснить. Прошлое его ничего в этом смысле не обещало. Был он беден, как Ир, и пробавлялся за умеренное вознаграждение фельетонцем в чужой газете. В обыкновенные дни сплетничал, лгал и клеветал; в большие праздники — настроивал себя на возвышенный лад. Так, в Рождество писал, что скоро начнется катанье на тройках; на масленице — что все равно, что в море купаться, то блины с икрою у Палкина есть; на Светлой неделе — что в городе уже начинают появляться признаки весны. Все это носило наименование остроумия и бойкости, и очень возможно, что деятельность этого рода длилась бы и поднесь, если б не вмешались совершенно неожиданные обстоятельства. Кубаревскую фельетонную деятельность заподозрили в вольномыслии, и автору ее совершенно случайно создали репутацию, о которой он и не мыслил. Пришлось из легкомысленного сделаться вольно-мысленным, и так как Кубареву терять было нечего, то он и стал с каждым фельетоном больше и больше «наяривать». Разумеется, наяривание не прошло ему даром.
Это было самое славное и в то же время самое тесное для Кубарева время. Ходил он осиянный ореолом, но куда ни обращался с предложением работы, всюду его признавали опасным. Это, конечно, льстило его самолюбию, но не пропитывало. Как вдруг одному из знакомых, принимавшему искреннее участие в постигшем его бедствии, пришло на мысль:
— А что, Кубарев, не хотите ли издавать газету?
— Как газету? — изумился Кубарев, словно с колокольни спрыгнул.
— Да, настоящую большую газету. Простыню. Вас знают, многие сожалеют об вас, пишете вы бойко и легко — вот и все, что требуется.
— Но ведь меня…
— И это можно устроить. Номинально газета будет выходить за маркой подходящего лица, а хозяином будете вы. Можно это и контрактом оформить.
— Но на газету ведь деньги нужны?
— И деньги будут. Главное, нужно пользоваться временем, покуда сочувствие к вам живо. Согласны?
Стр. 214, строка 7. После слов: «…великая держава» —
Стол для своего местопребывания он ставит посредине комнаты с таким расчетом, чтобы собеседник сидел напротив и можно было бы, в случае надобности, уклониться от возмездия, бегая кругом стола, пока не подоспеет помощь. В так называемые рабочие часы он облачается в соответствующий костюм и непременно надевает на голову шапочку: все французы-писатели так работают.
Стр. 218, строка 25. Вместо слов: «На другой день <…> забыл о вчерашнем» —
— Что такое с нашим «Фаустом наизнанку» сделалось? — недоумевают сотрудники, перешептываясь между собой.
— Так, мехлюдия какая-нибудь в голову вошла. Лишний раз убедился, что он знает, что ничего не знает, и что все его старые фельетоны — Nichts. Ничего, пройдет. Завтра же все требования будут удовлетворены, только надо его проучить. Сегодня я просил сто рублей, завтра — буду просить двести.
И действительно, завтра Непомнящий уж совсем другой человек.
Стр. 219, строка 8. Вместо слов: «направо и налево сыплют анекдотами из жизни своих бесшабашных патронов» —
видят в нем счастливого шалопая, который бесконечно надоел им своим хвастовством и лганьем, в некоторых разновидностях Непомнящего переходящим в бесцельную и бешеную злобу. Анекдоты об этих исчадиях лганья и злобы услаждают немногие досуги, которые достаются на долю сотрудникам в продолжение времени, посвященного на сформирование завтрашней газетной простыни.
Стр. 241, строка 3 сн. После слов: «…земские школы» —
Дело пошло бойко и весело. Губернатор обещал быть снисходительным, и очень любезно, хотя иронически намекнул, что ему не безызвестно, что Краснов в своей речи на живоглотовском обеде упомянул о беспочвенности бюрократии и о намерениях его объявить войну.
— Почтеннейший мой, Николай Николаевич, — сказал он, — поверьте, что и под нами, и под вами одна почва. И мы слуги, и вы слуги, ничего больше. Что касается до военных замыслов, то хотя я и не полководец, но уверен, что и первое сражение, и последнее останется за мной.
Стр. 250, строка 11 сн. После слов: «…на месте» —
Но это ничего; Афанасий Аркадьич в этом не виноват. Когда он возвещал об X., последний — клянусь вам — имел вполне несомненные шансы на успех, и даже начал подыскивать для себя новую, более обширную квартиру; но вдруг подвернулась графиня Твердоонто и все дело перестроила на свой лад. И даже подробности этой внезапной перемены теперь известны.
Текст Изд. 1887 за исключением нескольких мелких стилистических поправок не отличается от журнального.
…данный журнал (по-нашему «газета»)… — Словом «journal» во французском языке называется ежедневное периодическое издание, соответствующее русской газете.
Он сам в основу своей литературно-публицистической деятельности всегда полагал дразнение… — Дразнение, то есть искусственное раздувание несуществующих, мнимых «злоб дня», Салтыков считал особенностью публицистики М. Н. Каткова.
Подписчик <…> приводит за собою объявителя. — Объявления составляли немаловажную статью дохода и занимали, даже в «солидных» газетах, значительную часть их листажа. Так, например, вся первая и часть второй полосы «Московских ведомостей» были заняты объявлениями и лишь затем следовали «руководящие» передовицы Каткова.
Если бы был под рукою Мефистофель, он приказал бы ему потопить корабль с грузом шоколада. — Салтыков иронически использует мотив из пушкинской «Сцены из Фауста», начинающейся словами Фауста, обращенными к Мефистофелю: «Мне скучно, бес», — и заканчивающейся приказанием Фауста Мефистофелю утопить
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата
Да груз богатый шоколата…
…он начинает коллекционировать. — Салтыков отмечает характерное для нарождающейся русской буржуазии пристрастие к собирательству, приобретавшее, впрочем, в иных случаях и вполне серьезные формы (например, собрание П. М. Третьякова).
…находит чашу, из которой пил Олег, прибивая щит к вратам Константинополя. — Имеется в виду хрестоматийный эпизод русской истории: в знак победы над Византией в 907 г. воины Олега водрузили свои щиты на Константинопольских воротах (ср. в «Песни о вещем Олеге» Пушкина: «Твой щит на вратах Цареграда»).
…дорогими эльзевирами — Эльзевирами называются издания XVII в. знаменитой голландской фирмы «Эльзевир», высоко ценимые библиофилами.
…в Италию, где продается замок Лампопд с принадлежащим к нему княжеским титулом. — Намек на русского миллионера-горнозаводчика П. П. Демидова, купившего в Италии за баснословную сумму титул князя Сан-Донато.
…о временном пребывании в нем Добрыни, или Осляби, или Яна Усмовича. — Названы герои русского былинного эпоса.
…на верху «крутой горы» <…> «знаменитый жил боярин по прозванью Карачун». — Слова песни Торопки из оперы А. Н. Верстовского «Аскольдова могила» (либретто М. Н. Загоскина).
…смотрит как на илотов… — Илоты — замледельческое население Древней Спарты, находившееся в крепостной зависимости от государства. В переносном смысле — закабаленные, всецело зависящие.
