Антон Чехов - Том 8. Рассказы, повести 1892-1894
В том, что Чехов так долго занимался повестью, «стриг и подновлял», вероятно, прежде всего сказались опасения цензурного свойства.
Не увидело света и задуманное отдельное издание повести. Суворин и ранее высказывал сомнение в возможности публикации повести. 22 октября 1891 г. Чехов писал Альбову: «В Москве недавно был Суворин и, когда я прочел ему первые 20 строк повести и рассказал сюжет, то он сказал: „Я бы не решился это напечатать“». Чехов также сомневался в возможности появления отдельного издания «Рассказа неизвестного человека» (см. письмо Суворину 4 марта 1893 г.). Однако в «Русской мысли», несмотря на опасения автора и редакции, повесть прошла без цензурных затруднений.
О. К. Куманина, издательница журналов «Читатель» и «Театр» и серии «Театральная библиотека», обратилась 19 ноября 1896 г. к Чехову с просьбой позволить ей перепечатать «Рассказ неизвестного человека» в журнале «Читатель» (ГБЛ). Повесть была перепечатана в журнале «Читатель» за 1897 г., № 1, заняв собой почти целый номер.
При включении повести в собрание сочинений Чехов значительно переработал весь текст. При этом были учтены — в равных аспектах — высказанные в письмах корреспондентов Чехова и появившиеся в печати отзывы.
Значительной переработке подверглись образы героев повести — «неизвестного человека», Орлова, Зинаиды Федоровны. При редактировании Чехов снял ряд фраз, в которых образ «неизвестного» представал несколько сниженным, приземленно-бытовым. Зачеркнуты слова «неизвестного человека», содержавшие намек на то, что пребывание в доме Орлова имело для него и некоторый практический смысл (см. стр. 384, строки 22–31). Чехов снял и ряд мест, в которых отмечалась близость «неизвестного человека» с Орловым. Так, в окончательном варианте отсутствует сообщение о телеграмме, которую хотел послать «неизвестный человек» Орлову из Ниццы: «„Мы погубили“ — я зачеркнул: „Мы обманули…“ — зачеркнул». В собрании сочинений сняты слова «неизвестного человека», обличающие Зинаиду Федоровну и в какой-то мере близкие по тону высказываниям Орлова (см. стр. 389, строки 37–40). Сняты также отдельные слова и фразы, характеризующие «неизвестного человека» излишне чувствительным, сентиментальным, жалким, в частности, в конце повести (см. стр. 399, строки 24–26).
Значительно более развернуто были представлены в тексте «Русской мысли» взаимоотношения «неизвестного человека» с Полей. Вначале он надеялся «спасти эту девушку, зажечь в ней потухшее или никогда не горевшее человеческое чувство», «длинно» беседовал с ней о том, «как грешно воровать и оскорблять», и только после многих безуспешных попыток наставить Полю «на путь истинный» убеждался в ее безнадежной испорченности, приходя к мысли — «убить эту девку».
Таким образом, в правке, касающейся характеристики «неизвестного человека», видна определенная тенденция — сокращение тех мест, которые содержали элемента отрицательного, критического отношения автора к этому герою.
Изменения, внесенные в обрисовку Орлова и его кружка, носили иной, противоположный характер. Сокращены, в частности, в X главе критические высказывания Орлова об окружающей среде (стр. 382, строки 15–18). Чехов снял и слова Орлова во время последнего свидания с «неизвестным человеком»: «Нашему поколению — крышка. С этим мириться нужно». В тексте «Русской мысли» это категорическое высказывание Орлова как бы подводило черту в его последнем споре с Владимиром Ивановичем и было ошибочно воспринято критикой (И. Иванов и др.) и некоторыми читателями как идейный итог повести.
Чехов внес существенные изменения и в характер Зинаиды Федоровны. Сняв налет некоторой романтической окрашенности образа, серьезной увлеченности Зинаиды Федоровны высокими идеями, писатель подчеркнул, наоборот, ее женственность, мягкость, незащищенность.
Многочисленны изменения и сокращения, касающиеся второстепенных персонажей — Поли, Грузина, эпизодических лиц.
Сохранились три черновых автографа (см. т. XVII Сочинений), которые можно отнести к первоначальным наброскам повести. Обоснованием является тематическая близость «Рассказу неизвестного человека». Отрывок «Внутреннее содержание этих женщин…» можно отнести к III главе, стр. 149, строка 31 (см. З. С. Паперный. Записные книжки Чехова. М., 1976, стр. 298–299).
3В повести нашел отражение интерес Чехова к произведениям ряда крупнейших русских писателей, к тем проблемам их творчества, которые возбуждали живейшее внимание современников, вызывали споры. Здесь прежде всего следует назвать Тургенева. На его романы ссылаются неоднократно герои повести, соглашаясь с писателем или опровергая его взгляды, сочувствуя тургеневским героям или иронизируя над ними (см. об этом в статьях М. Л. Семановой «Тургенев и Чехов» и «„Рассказ неизвестного человека“ А. П. Чехова (К вопросу о тургеневских традициях в творчестве Чехова)». — «Ученые записки Ленинградского гос. пед. ин-та». Кафедра русской литературы, т. 137, 1957 и т. 170, 1958).
В повести Чехова видны следы творческого преломления произведений Л. Н. Толстого. Известно, с каким интересом читал Чехов «Крейцерову сонату» в 1890 г., отзываясь о ней вначале восторженно, а по возвращении с Сахалина критически.
Своеобразную перекличку с Толстым можно усмотреть в судьбе Зинаиды Федоровны, в описании ее несчастного замужества и трагедии ее любви. В журнальной редакции повести содержался ряд прямых указаний на автора «Крейцеровой сонаты» (см. стр. 373, строки 13–15). В повести были и другие ссылки на Толстого, в частности упоминалось об отношении к теории непротивления злу.
Идеи, близкие воззрениям автора «В чем моя вера?» и «Так что же нам делать?», высказывает Владимир Иванович, стремясь убедить Зинаиду Федоровну, что «назначение человека или ни в чем, или только в одном — в самоотверженной любви к ближнему. Вот куда мы должны идти и в чем наше назначение! Вот моя вера!» В последней фразе можно даже усмотреть прямой ответ на вопросы, поставленные в заглавиях религиозно-философских трактатов Толстого. Книга «В чем моя вера?» была в библиотеке Чехова (женевское издание 1888 г.). На ней имеется чеховская пометка — на стр. 150 подчеркнута фраза: «Люди, получив счастье, требуют еще чего-то» (Дом-музей А. И. Чехова в Ялте). Имелся в библиотеке Чехова и 12-й том собр. соч. Толстого 1886 г., где с сокращениями опубликован трактат «Так что же нам делать?» (С. Балухатый. Библиотека Чехова. — Чехов и его среда, стр. 301–302, 388). Критическое отношение к философским трактатам Толстого выражено в признании Владимира Ивановича, следующем за приведенными выше словами («…Я хотел говорить о милосердии, о всепрощении, но голос мой вдруг зазвучал неискренно, и я смутился»).
В то же время в повести можно увидеть влияние идейной направленности Толстого — художника и обличителя, а также самой «толстовской манеры выражаться» (из письма Чехова Суворину 27 марта 1894 г.). Чехов поставил своего героя в положение лакея, который особенно остро поэтому ощущает несправедливость существующих общественных отношений, логическую их несообразность. Среди наиболее «толстовских» мест повести можно назвать, например, описания завтрака Орлова (см. стр. 139, строки 24–29) и нового платья Зинаиды Федоровны (см. стр. 169, строки 27–36) — ср. с описанием обеда и бального платья в трактате «Так что же нам делать?» (Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. Т. 25. М., 1937, стр. 190, 304).
Представляет интерес также следующее: Ювачев явился одним из прототипов не только «неизвестного человека», но и главного героя рассказа Толстого «Божеское и человеческое» (см.: Е. М. Сахарова. Судьба революционера и ее отражение в творчестве Льва Толстого и Чехова. — В кн: В творческой лаборатории Чехова. М., 1974).
Что касается темы повести, то она получила в современной Чехову литературе достаточно широкое распространение. В 80-90-е годы на страницах журналов в большом количестве появлялись рассказы и повести о бывших участниках революционного движения. Но, как правило, это был сломленный, сбитый с толку, капитулирующий перед жизнью человек, нервный, размагниченный, оплевывающий свое прошлое. Таковы герой рассказа М. Н. Альбова «О том, как горели дрова» («Русская мысль», 1887, № 12), герой рассказа Я. Абрамова «Гамлеты — пара на грош» («Устои», 1882, № 12). Герой повести Юрко (Ю. Н. Говорухи-Отрока) «Эпизод из ненаписанного романа» («Слово», 1880, № 11) абсолютно счастливым почувствовал себя лишь когда поставил крест на своем прошлом. Герой другого рассказа Говорухи-Отрока — «Развязка» («Вестник Европы», 1882, № 10) — тоже социалист, нигилист, изверившийся в прошлых идеалах. В русле этой традиции воспринял «Рассказ неизвестного человека» Лейкин: «Не понимаю, почему Вы опасались, что его вырежут из книжки „Русской мысли“. Там ведь только намеки на социалиста, да притом и на социалиста раскаявшегося, а такие вещи у нас проходят» (Чехову от 27 марта 1893 г. — ГБЛ).
