Татьяна Алферова - Рефлексия
Жена продолжала ругать мужа на чем свет стоит. Хозяин, скорее неживой, чем живой, сполз со стола с их помощью, потер грудь, проговорил: — Ох, тошно-то как, плохо как, — в очередной раз протяжно застонал. Женщины заставили его немного походить, жена все убеждала дождаться сентября, а там, дескать, как знаешь, а колдунья продолжала выпаивать ему почти наполовину опустевший стакан. Понемногу на лицо хозяина вернулась бледность вместо запавших зеленоватых теней, глаза его принялись закрываться, теперь уж сонно; женщины уложили его на постелю, колдунья вылила на едва порозовевшие губы последние капли своего снадобья.
Меня тоже неудержимо потянуло в сон, несмотря на ранний, ну как ранний — обеденный, час. Я поднялся к себе, лег и проспал до следующего утра. Ранним утром выглянув в узкое окошечко, увидел хозяйку, несущую на правом плече две косы, а в руке беленький узелок и хозяина, с явным усилием бредущего следом. Домой в тот день они вернулись прежде прочих, хозяин был еще слаб и плох, но через пару дней оклемался вполне и косил исправно.
В первый же день, как хозяева ушли, на двор шмыгнула опрятная старуха в кокетливом передничке из тех, что раньше носили старшеклассницы в школе и, заговорщически подмигнув, прошамкала: — Ну что, оживел сам-то? Видели, как Она приходила.
Хозяйка не просила меня молчать о происшедшем, непонятно почему я не ответил старухе, не сказав даже обязательное в деревне «Здравствуйте». Хотел, было, развернуться и уйти в дом, но старуха продолжила:
— Оживел, знамо дело. Только зря Клавдея грех на душу взяла, как рассчитываться станет? У Нонешней-то (почему-то все деревенские избегали прямого называния, не говорили «колдунья» или "ведьма") наследников нет, кому передаст дар? Не умрет ведь, пока не передаст и всех намучает. Я предыдущую еще помню, да не так давно и было, лет сорок тому, двоюродная бабка Нонешней; как взялась помирать по осени в октябре, как пошли грозы, виданное ли дело, чтоб грозы в октябре, прямо светопреставление, пока Эта не приехала. А ведь совсем навроде в городе обосновалась, кабы Та не призвала, прожила бы жизнь нормально.
Тут старуха испуганно присела, перекрестила рот и забормотала:
— Это, батюшка, ты внимания не обращай, так болтаю, язык, чай, без костей у бабы. А все ж у Клавдеи-то две дочери в городе, внуков трое. Я бы хорошо подумала. Ведь сестры они, хоть и троюродные, но все родня. Клавдея-то Ей ни к чему, считай, ровесницы, а ну, как к внучке прицепится? Сам посуди.
И старуха, мелко тряся головой, испуганно, как впервые увидела, оглядела двор, отступила назад. Громким шепотом добавила, обращаясь не столько ко мне, сколько к низенькому колодцу в середине двора:
— Так и похоронят за оградой.
Кого похоронят за оградой, колдунью или хозяина, я так и не понял.
— Он, действительно умер в сентябре? — тоже шепотом, спросил Алик.
— Что? — пробуждаясь к жизни переспросил Володя, — Нет, не знаю. Я уехал через неделю, как-то мне там поднадоело, словно все время мешало что-то, как гвоздь в ботинке. Уехал, и сразу отпустило.
Валера. Среда.Та, которая пока училась наблюдать сверху, отправилась по знакомому маршруту на угол Типанова и Космонавтов. Мелкий снег, таявший на лету, не мешал ей, свободно пронзая пространство, которое она занимала, и не встречая преграды, чтобы мелкими каплями усеять дорогу, ребристую крышу автобусной остановки, потерявший прозрачность кусок полиэтилена, прикрывающий книги на лотке.
День походил на предыдущие, как одна пустая рюмка на другую.
Придется опять у Тиграна просить глоток-другой, — снисходительно решил Валера. Он привык к серой полосе дней, когда скверное настроение сменяется наутро ровно таким же, крупные неприятности наверняка доставили бы хоть какое-то развлечение, но не стоит призывать их, лучше поскучать без разнообразия. Поход в кафе к Алику засел в мозгу занозой, опять Алик сумел устроиться в жизни лучше Валеры, причем не прилагая никаких к тому усилий, задарма, можно сказать. Сидит в тепле в развеселой компании под музычку с водочкой. Скорей бы Тигран с хозяином прикатил. Вот и «каблук».
Вместо Тиграна под мокрый снег выскочил Юрасик, которого Валера недолюбливал сильней, чем прочих сослуживцев. Мелкий, тоненький, как изящный червячок, Юрасик раздражал суетливостью, угодливостью и неприкрытым обожанием начальства. Валера мог бы не хуже него втереться к Борису в доверие, но есть же мужская гордость, самолюбие. За Юрасиком из машины вылез Борис — что-то небывалое. И лица у обоих постные, словно редьки без майонеза поели.
— Где Тигран-то? — набычась поинтересовался Валера. — Поменялись, что ли?
— Ты же ничего не знаешь, — всплеснул руками Юрасик, ухитряясь ни на минуту не поворачиваться спиной к шефу, словно все его туловище обернуто фасадом, как подарочной бумагой. — Тиграна нашего убили! Какой мужик был, Боже мой! Таких нет больше!
Юрасик славился умением обобщать.
— А что случилось? — опешил Валера. Сделал вид, что до него не сразу дошел смысл сказанного. — Как убили? За что? Кто?
— Два подонка обколотых, представляешь? Вечером шел домой, наверное, выпил немного, ты же знаешь, какой он был компанейский, любил общество, а люди к нему как тянулись! — зачастил Юрасик.
— Так что, он с ними пил, что ли? — не понял Валера.
— Ну что ты такое говоришь! — Юрасик продемонстрировал справедливый гнев. — Они подошли ни с того, ни с сего…
— Потянулись, — добавил Валера.
— Кончайте, мужики, — разжал губы Борис. — Сейчас заберем Сергея и поедем, помянем, как положено. — Борис был мрачен и непохож на себя, разве что привычно немногословен.
— Подошли, потребовали снять куртку, помнишь, у него такая шикарная косуха была, он им ответил, как положено мужчине, — Юрасик так упирал на половую принадлежность Тиграна, словно это было самое важное в покойном, словно этим он отличался от прочих, — они его ударили по голове, и сразу все. А после, мародеры, принялись раздевать его, косуху снимать, деньги считать, что в карманах лежали. Тут их и забрали на месте.
— Что же они, идиоты, не могли позже деньги посчитать? Еще бы уснули тут же на месте, — пробурчал Валера, и та, что наблюдала сверху, хихикнула. Трагедия не касалась ее, то есть, для нее это вовсе не являлось трагедией.
Юрасик проворно суетился вокруг лотка, но стойки на самом деле собирал Валера, удивляясь до отвращения способности Юрасика развивать бурную деятельность, которая не давала результатов.
— Все, мужики, поехали, — Борис снизошел до того, что помог им занести коробки с книгами в машину.
— Куда? — поинтересовался Валера, и Юрасик зыркнул на него — чего, мол, спрашиваешь, когда шеф распорядился, поехали и все.
— Ко мне поедем, на конспиративную квартиру, — объяснил Борис, заметно расстроенный. Валера даже удивился: неужели, правда, так расстроился из-за нелепой гибели одной из своих шестерок. — Я на машине, и в кабак не хочется. Завтра не работать, все равно. Лучше на квартире помянем, в случае чего, там и обрубимся. А утром я вас развезу.
— Ну что ты, Борис, мы сами, мы сегодня разойдемся, зачем тебя стеснять, — занудил Юрасик, но Борис не счел нужным отвечать, прихлопнул дверцу «каблука», как нудную реплику.
— Давайте я пока в магазин слетаю, — предложил Юрасик, что выглядело совсем уж глупо — на машине явно быстрее, да им еще за Сергеем заезжать. И потом, раз Борис приглашает, должен и проставить, его же работник погиб.
Конспиративная квартира Бориса поразила Валеру, обычно не чуткого к такого рода вещам, вопиющей безликостью. Странно, неужели приходящие сюда дамы, а квартира наверняка содержалась Борисом для этих целей, не приносили с собой ничего, кроме собственного тела: ни запаха духов, ни забытой второй — зубной щетки в ванной на полочке, ни скомканного носового платка в углу дивана. Или кровати? Описать комнату казалось невозможным даже находясь внутри нее. А может быть, безликость жилья помогала Борису освободиться, пусть на время, от чересчур выраженной собственной индивидуальности. Но водка, которую Борис щедро разлил по стаканам, несомненно могла быть куплена только им, пусть бы ему даже пришла идея покупать ее в самом захудалом ларьке с треснувшими стеклами. Настоящая, как все у Бориса, водка, приготовленная, как положено, из ржаных, а не пшеничных зерен, с использованием воды из речек Зузы и Вазузы, на чем настаивал Похлебкин в незабываемой книге, которая, увы, теперь не редкость, мало редкостей в их деле, а до антиквариата Валере не добраться никогда. Вечно так, одним все, а другим ничего, — Валера привычно процитировал Аверченко, не подозревая об этом.
Борис поднял стакан, коротко взмахнул рукой и без лишних слов выпил.
— Ах господа! — неестественным тоном, неестественнее было только обращение, начал Юрасик, — какого друга мы потеряли! А сколько раз я предупреждал его, чтобы он поосторожнее…
