Иннокентий Омулевский - Попытка - не шутка
Минут через пять к Матову вошла с чайным прибором на подносе молоденькая девушка лет двадцати, одетая в розовый ситцевый сарафан. Она была такой поразительной красоты, какую можно встретить между простонародьем разве только как весьма редкое исключение. Шелковистые светло-русые волосы, с густой, гораздо ниже пояса, распущенной косой, совершенно бирюзового цвета глаза, немного смуглые румяные щеки и пышные пунцовые губы — все как-то удивительно гармонировало между собой в этой красивой девушке; даже некоторая деревенская угловатость манер нисколько не отнимала прелести у ее роскошно развившихся форм, придавая, напротив, всем их движениям какую-то своеобразную, чарующую грацию. На лице красавицы то и дело мелькала заразительно-лукавая усмешка.
— Здравствуй-ко! — поздоровалась она с доктором, оригинально кивнув ему головой вместо поклона и ставя на стол поднос.
— Здравствуйте! — не вдруг сказал Матов, очевидно, залюбовавшийся ее пленительным взглядом. — Вы не дочь ли здешнего хозяина?
— Дочка.
Она зарумянилась вся как маков цвет.
— А зовут вас? — полюбопытствовал Лев Николаевич.
— По имени-то как зовут?
— Да.
— Авдотьей.
— Ну, так вот познакомимтесь же, Авдотья Никитьевна, — радушно молвил доктор, подавая ей руку, — нам ведь теперь частенько придется встречаться. Прошу любить и жаловать.
Девушка покраснела еще больше, но глаза ее смотрели бойко и без смущения, когда она, не взяв протянутой ей руки и торопливо уходя, насмешливо проговорила:
— Ужо вот дай управиться…
Матов проводил ее глазами до двери. «Какая королева мне прислуживает!» — невольно подумал он, когда через минуту она вернулась с тяжелым самоваром в руках, вся раскрасневшаяся от напряжения.
— Вы, кажется, за ягодами ходили сегодня, Авдотья Никитьевна? — обратился к ней Лев Николаевич.
— Ходила, да мало набрали: Евгенья Александровна помешала.
— Как же так она вам помешала?
Доктор совсем было насторожил уши.
— Да ну тя с разговорами-то! — круто обрезала она его вдруг. — Тятенька вон соломы велел еще сюды принести. Тут-то чего не спишь?
Девушка указала на постель.
— Жарко будет, — отозвался Матов.
— Вишь ты какой прохладный! — улыбнулась она не без насмешки и опять торопливо вышла.
Лев Николаевич принялся хозяйничать около стола, нетерпеливо поджидая ее возвращения; но ожидания доктора не оправдались: перестилать постель явилась толстая, неуклюжая работница, представлявшая совершенный контраст с хозяйской дочерью, которая почему-то не соблаговолила больше показаться в этот вечер приезжему. Дождавшись окончательно переустройства своего ложа, Матов раскупорил привезенную с собой бутылку рома и через работницу пригласил к себе хозяина на чашку чаю.
— Признаться, мы уже спать хотели укладываться, — сказал Никита Петрович, помещаясь за самоваром, напротив доктора. — А знатный у тебя ромец! — похвалил он через минуту, с видимым удовольствием отведывая горячий пунш из предложенного ему стакана. — Видать, што с собой привез.
— Да здесь, я думаю, и совсем не достанешь, — заметил Лев Николаевич.
— Достать-то оно пошто не достать, достать можно; да только здешний-то супротив твоего не выгорит. А што, ежели я, к примеру, вашу милость спрошу: он тепериче, надо быть, от простуды пользителен, эвтот самый ром?
— Да, согревает хорошо.
— Зимой эвто прошедшей я в наледь попал, а Петр Лаврентьевич, дай ему бог здоровья, мне и присоветовал: рому, говорит, напейся горячего, дак как рукой сняло!
— Кто же это Петр Лаврентьевич?
— Да управляющий здешнего заводу, Терентьев по фамилии-то он показывается; уж такой до нашего брата душа-человек, што не знаю, как тебе и сказать.
«А ведь я где-то уже слышал это имя… только когда же, в самом деле?» — подумал Матов, усиленно напрягая память, и ему вдруг пришло в голову то место рассказа князя, где последний упоминал между прочим о сомнительном ливрейном лакее, сопровождавшем за границу его загадочную тетушку. «Да, без сомнения, это должно быть одно и то же лицо, и мне, как теперь оказывается, пожалуй, действительно придется распутывать здесь некий романтический узел», — опять подумал Лев Николаевич, чрезвычайно заинтересованный настоящим открытием.
— Хороший, вы говорите, человек этот Терентьев? — громко переспросил он хозяина. — И давно управляет заводом?
— Да как вам сказать, не соврать? Надо быть, больше году: с год-то уже тепериче прошло, как я здеся, а он до меня еще был.
— Вы сами-то разве не здешний, хозяин?
— Нет; мы издалече — сибирские.
Несмотря на пунш, разговор, однако же, как-то не клеился между ними, и Никита Петрович, видимо, поддерживал его из одной учтивости, осторожно и сосредоточенно глотая ароматный напиток. Всматриваясь в энергическое лицо своего собеседника, доктор заметил теперь, что оно в некоторых подробностях поразительно напоминало хозяйскую дочь: те же бирюзового цвета глаза, только немного потускневшие, та же лукавая улыбка, только значительно смягченная добродушным выражением губ; в очертаниях выпуклого лба и красивого носа, с небольшой горбинкой посредине, сходство это было еще разительнее. Матову ужасно хотелось развязать язык старику; он усердно подливал ему ром и наконец, после четвертого стакана, прямо спросил:
— А здешняя помещица, должно быть, большая нелюдимка?
— Как тебе сказать? Насчет мужского пола она, точно, что горда маленечко… ну, а насчет баб тепериче — ничего, обходительна.
Ответ был, заметно, крайне сдержанный.
— Вот и ваша дочь мне рассказывала, что Евгения Александровна помешала им сегодня ягоды собирать… — вкрадчиво заметил доктор.
— Да балует она: не любит, коли девки ягоды берут, рассыпает у них.
— Что же ей, жаль ягод, что ли?
— Пустое эвто дело, говорит: труда с ним много, а толку от него мало, — уклончиво пояснил хозяин. — А только ее девушки любят, — прибавил он, помолчав.
— Стало быть, заслуживает того, если любят… — сказал как-то неопределенно Матов.
— Должно быть, што так, — еще неопределеннее подтвердил Балашев.
Очевидно было, что ром не особенно действовал на его скрытную, чисто сибирскую натуру; напротив, с новым стаканом старик становился как будто сдержаннее. Это еще больше подстрекало любопытство Льва Николаевича.
— Давно она здесь живет? — снова спросил ои, немного помолчав.
— Вы эвто про кого же спрашиваете? — видимо, схитрил хозяин.
— Да вот все вашей помещицей интересуюсь.
— Сказывали как-то про нее тутошние-то, што, мол, одновременно с Петром Лаврентьевичем прибыла сюды, да я, признаться, хорошенько-то и не полюбопытствовал; все года с полтора, надо быть, есть. Да оне не знакомы ли тебе, Евгения-то Лександровна?
Предлагая последний вопрос, Никита Петрович как-то уж очень подозрительно посмотрел на Матова.
— Нет, я совсем ее не знаю, так спросил: вот разве, может быть, здесь придется познакомиться; не всю же неделю сидеть дома да гулять, захочется и в обществе развлечься… — пояснил доктор.
— Вестимо, што так: только ты как же думаешь тепериче попасть-то к ней? — несколько насмешливо осведомился у него Балашев.
— Пойду просто и познакомлюсь: доктора везде примут, он всегда пригодится, — с неуловимой улыбкой ответил Лев Николаевич и хотел было подбавить рому в стакан собеседнику.
Никита Петрович нахмурился и накрыл стакан ладонью.
— Будет, побаловался… Што же такое, што дохтур?! — порывисто заговорил он, все больше и больше горячась теперь. — И дохтур здесь ни при чем. Уж истинно я вам скажу: и не думайте вы лучше об эвтом: на порог она тебя к себе не пустит, вот што! Тут у ней свой дохтур есть — из немцев, дак и тот глаз к ней без просу показать не смет, а не токмо што проезжающий какой… Штоб на свой стыд идти… да сохрани тебя господи! Эдак вы и меня на всю деревню осрамите под старость-то: вот, скажут, какого человека Балашев у себя примат, что насильно в чужой дом лезет…
— С чего же вы взяли, хозяин, что я… — стал было оправдываться Матов, заметно обрадовавшийся сперва неожиданной горячности собеседника, но теперь ясно уразумевший, что, на первый раз, зашел слишком далеко в своей откровенности.
— С того… — не дал ему договорить Балашев, — вон уж от нее следом за тобой и то прибегали узнавать: какой, мол, такой проезжающий у меня остановился и Евгенью Лександровну у ихних ворот спрашивал? Нет, уж ты, милый человек, коли хошь у нас жить, так живи смирно, а не то лучше поезжай с богом дальше! — заключил Никита Петрович, тревожно поднявшись с места и направляясь к выходной двери.
— Постойте, хозяин, вы, по крайней мере, скажите мне, почему… — еще раз попытался заговорить доктор.
— Што тут много сказывать-то! — снова перебил его Балашев. — Потому: тебе с дороги спать надо, а мне тоже завтра чом свет вставать — вот вам и сказ весь! Затем спокойно опочивать! Прощения просим!
