Лариса Матрос - Социологический роман
-- Так вот, вернемся к знаменитой "защите", перебив Юру, продолжал Виктор. -- Смысл выступления первого оппонента состоял в том, что, употребив все принятые в отзывах оппонентов штампы, не оставив мокрого места от самой диссертации, он так же штампованно заключил: "учитывая тот факт, что соискательница -- великолепная женщина, она бесспорно заслуживает присуждения ей ученой степени". Второй оппонент -- биолог, излагала свой отзыв так, что у нее "по ошибке" слова "социологические" и "социалистические" заменялись словом "биологические". Это звучало, примерно так: "С первых дней возникновения нашего биологического государства" или "в условиях биологических производственных отношений", биологические анкеты", "биологические опросы" и другие перлы. После каждой такой "ошибки" она подобострастно извинялась и потом продолжала в том же духе.
-- Друзья, а кто помнит, что дальше было? -- перебил Сергей. -- А дальше было следующее. В общем, этот сценарий, конечно, был заранее подготовлен, хотя и импровизации было немало, но все же она была как бы в рамках сценария. Но тут вдруг произошло нечто неожиданное для всех. Когда "защита" уже подходила к концу, длясь часа четыре, один мужчина из зала поднял руку и попросил слово. Никто не был к этому готов, но аура остроумия и веселости настолько охватила зал, что ему без колебаний предоставили слово. Этот простоватого вида, коренастый, лет тридцати пяти мужичок, с каким-то беретом на макушке, развалистой походкой вышел к трибуне и представился одним из членов той футбольной команды, где соискательница "работала", согласно ее "биографии", массажисткой. Он такое нес про ее достоинства, что зал умирал... -- Да, ребята, -- вставил Володя мечтательно, -- тогда в Городке во всем царил молодой задор и приподнятость.
-- А любимые анекдоты тех лет, кто помнит? -- спросил Сергей, смеясь и подливая всем водку. -- Я помню вот этот, о конкурсе между пионерами и академиками. Значит, так: был конкурс, в котором победу одержали пионеры. Академики, конечно, возмутились и обратились в жюри. "Ладно, -- сказал председатель жюри. -- Сейчас разберемся. Так, вопрос первый: какое слово из трех букв пишут на заборах? Пионеры написали: "мир", а вы, академики, что написали?.. Вопрос второй: какой женский орган самый популярный? Пионеры написали: Международный женский комитет по защите мира. А вы, академики, что написали? Вопрос третий: в каком месте у женщины самые кудрявые волосы? Пионеры ответили: в Африке, а вы, академики, что написали?" Ну что вспомнили? -- спросил Сергей, сделав глоток из стакана. -- А кто помнит любимый анекдот Деда, то бишь Михаила Алексеевича Лаврентьева? -- спросил, смеясь, Валера и, не дожидаясь ответа, сам продолжил: -- Между прочим, анекдот нас, гуманитариев, непосредственно касается. Значит, так. Рынок, продаются мозги ученых. Подходит покупатель к ряду, где продаются мозги физиков. "Сколько стоит килограмм?" -- спрашивает. Торговец отвечает: "Десять рублей". Идет покупатель дальше, где продают мозги гуманитариев. "Сколько стоит килограмм?" Торговец отвечает: "Тысяча рублей". -- "Ого! -говорит покупатель, -- почему такая разница?! Физиков мозги только десять рублей, а гуманитариев -- тысяча?" -- "Так знаете, -- говорит торговец, -сколько гуманитариев нужно забить, чтоб получить килограмм мозгов". Вот так, ребята... -- Да, дед Лаврентьев гуманитариев не жаловал, -- сказал громко Виктор. -- Потому в Новосибирском университете нет ни философского, ни юридического факультетов.
-- Ну так зачем, спрашивается, нужно было чтить гуманитариев? -вставил Вадим. -- Помните знаменитую дискуссию в "Комсомолке" о физиках и лириках? "Нужна ли нам ветка сирени в космосе?". А Борис Слуцкий прямо заявил:
что-то физика в почете, что-то лирика в загоне. Дело не в сухом расчете, Дело в мировом законе. -- Да, Вадим, молодец, что вспомнил, -сказал Сергей.
-- Вот и имеем сегодня то, что нашу перестройку кто-то уже красиво обозвал "дебилдингом", потому что как раз мозгов гуманитарных у нас нет. -Так, я протестую, -- сказал Вадим, встав и постукивая вилкой по бутылке. -Сегодня мы собрались, у нас праздник, с нами прелестная дама и потому говорим только о веселом. -- Он подлил всем немного в стаканы и сказал: -Пьем за любовь и дружбу.
Все, чокнувшись, выпили, и Юра, стоя со стаканом в руке, сказал: -Ребята, а кто помнит "Бал неучей" в Доме ученых?.. -- Да, да я помню -- это было, кажется, в ночь встречи шестьдесят восьмого года, -- перебил Юру Валера. -- Это было потрясающе. Только теперь начинаешь понимать, чем был Городок тогда для нас, когда души наших родителей еще были скованы цепями тоталитаризма и всеми связанными с этим правилами отношений. Мы -- немногие счастливцы -- попали в город Мечты, в город демократии, интернационализма и беспрецедентных условий для творчества. Инга Сергеевна видела, что собравшиеся однокашники получали истинное наслаждение от этих воспоминаний своей молодости. Присутствие новых, не связанных с их прошлой жизнью в Городке коллег, стимулировало эти рассказы, сюжеты которых они не просто пересказывали, но как бы анализировали этим самым свою юность, давали ей оценку и переоценку. -- А помните кафе "Под интегралом", -- оживившись, заговорил снова Юра. -- Первый этаж -- числитель, второй -- знаменатель. Кумир -- Толя Бурштейн -- президент клуба. Кто только туда не приезжал. Одна из запомнившихся встреч, о которой долго говорили, была с Аджубеем, тогдашим редактором "Известий". А выборы "Мисс интеграл"?! Но кульминацией деятельности "Интеграла", конечно, был фестиваль бардов. -- Да, -- сказала Инга Сегеевна, -- мне посчастливилось присутствовать там и слышать Галича...
-- С фестивалем было тоже связано много смешных историй, -- вставил снова Юра. -- Например, в его организации активное участие принимала Люда Борисова. Ее муж и однофамилец, тот самый, который был ученым секретарем на юмористической защите, Юрий Федорович Борисов, обладал удивительным способом выражения юмора. Его юмор был каким-то затаенным, и всегда трудно было распознать, где он шутит, а где говорит серьезно, потому, как он все говорил и делал с одной и той же неизменной улыбкой на лице. Однажды он сопоставил данные статистики, опубликованные в одной из централь ных газет, о производстве говядины и поголовье крупного рогатого скота. И получилось, что одна корова весит пять килограммов... Так вот, фестиваль его вначале абсолютно не интересовал. Но когда начался ажиотаж и все только о фестивале говорили, профессору тоже захотелось туда попасть, а билеты уже достать было невозможно. Тогда он подошел ко входу Дома ученых в надежде на лишний билет. И в этот момент как раз проходили в зал барды. Юрий Федорович тихо стоял в стороне и смотрел, как они запросто представляются: я Кукин, я Дольский и т. д. Борисов, не долго думая, направился вслед за ними и сказал контролерше своим тихим отрешенным голосом: "Я Новелла Матвеева"... К удивлению самого профессора, его пропустили. -- Да, Городод, Городок. Вся трагедия в том, что он упустил тот момент, когда мог выбрать ту единственную дорогу, которая бы обеспечила ему достойное развитие, -- сказала Инга с грустью.
-- А народ -- он мудр, сразу же стал улавливать динамику изменения Городка, которую выразил в анекдотах и поговорках, -- вставил Сергей. -Например: "Городок был сначала научным центром, потом стал вычислительным центром, а сейчас стал торговым центром". Когда первой задачей в Академгородке стало что-то достать поесть, народ также быстро отреагировал анекдотом: "Встречаются двое ученых на улице, один из них с большим толстым портфелем. Другой его спрашивает: "Это что, докторская?" (имелась в виду диссертация). -- "Семипалатинская", -- отвечает другой". В то время у нас только эти два вида колбасы и были в продаже, да и то лишь периодически.
-- Городок представляет собой очень интересный объект для социальных психологов и социологов, -- сказала Инга Сергеевна. -- Он являет такие чудеса деформации социальнопсихологического климата, что диву даешься. Вам, ребята, уехавшим более десяти лет назад, уже и представить себе это трудно. Вот хотя бы эта антиалкогольная кампания. Ребята, вы не представляете, что было. В Академгородке буквально свирепствовал ДОТ -- Добровольное общество трезвости. А иностранцы, посещавшие в те дни Академгородок, спрашивали: "Здесь, что больше, чем везде пьют, раз эта борьба так необходима именно здесь?" Короче говоря, когда правительство приняло небезызвестные указы по борьбе с алкоголизмом, дотовцам не за что стало бороться и они остались не у дел. Кто-то тогда пошутил: "Теперь надо ждать, пока они сопьются"... -- И что? Спились? -- спросили одновременно Юра, Вадим и Володя? -- Этого можно было ожидать, -- продолжала Инга Сергеевна, -- так как большинство из них в прошлом неплохо выпивали. Но они нашли себе дело поинтереснее, более надежное. Они создали общество "Память". Знаете, ребята, -- продолжала Инга с грустью, -- я была на самом первом заседании и на последующих "мероприятиях" этого, так сказать, общества просто с познательной точки зрения, и мне было жутко и страшно. Я смотрела на них -- идеологов этого общества -- и думала: "До какой же деградации они дошли". Я пытаюсь понять, что здесь причина, а что следствие: Городок их сделал такими, либо они сделали Городок тем, чем он стал. -- Инга, расскажи о Грекове, как с ним такая деформация произошла? Он ведь был такой весь нашенский. Мы с ним не одну бутылку выпили, -- сказал Вадим. -- Ведь он такой проповедник идей интернационализма, весь из себя рубахапарень, живой, добродушный. На его сорокапя тилетие мы сочинили частушку: Философии марксизма обучил весь Городок, И при этом сохранился, как двадцатилетний йог. -- А сейчас он во всех ищет классовых врагов и несет ерунду про угрозу сионистов, про жидомасонский заговор, -- сказала Инга Сергеевна. -- А что он изрекал про Чернобыль... Я его встретила в Доме ученых спустя какое-то время после чернобыльской катастрофы, и он мне доказывая, что это -- результат заговора жидомасонов, всерьез говорил: "Если ты возьмешь газету "Говорит и показывает Москва" за двадцать шестое апреля, то увидишь, что в день аварии она вышла с красным числом. А если ты такую-то страницу посмотришь вверх ногами на свет, ты увидишь очертания взорванного реактора -- это масоны подали знак для диверсии". Но более всего в деятельности "памятников" меня поразило приглашение в Дом ученых небезызвестного Владимира Бегуна. До того я даже никогда не слышала этого имени. Страшно было слышать в Доме ученых Академгородка, еще недавно символе демократии и интернационализма, речи "о засилье евреев в ССССР и их тайных и явных всеобщих связях друг с другом и враждебными СССР центрами" и многое другое, заимствованное из гитлеровской "Майн кампф". Но еще страшнее было видеть в этом Доме ученых... реакцию зала, бурные аплодисменты, которыми сопровождалось выступление Бегуна. Потом Городок полнился слухами, что кассеты с этой речью ходили по рукам среди студентов университета... -- Инга Сергеевна остановилась с печальным выражением лица. -- А Петя Никольский... -- сказала она. -- Я с ним и в компании его истинных поклонников заседала на "ночных дирекциях" известной тогда на всю страну фирмы "Факел". Если бы вы видели эти лица: сколько огня, сколько смелых, дерзких мыслей, дел и решений. Петя был душой этой фирмы, истинным интернационалистом, борцом за самостоятельность молодежи и ее права. А сейчас он устраивает такие националистические, антисемитские "мероприятия", что кажется и не было вовсе ТОГО Никольского, не было знаменитой фирмы "Факел" -- символа демократизма, интернационализма Академгородка тех шестидесятых годов. -- Да, кстати, -- сказал, перебив Ингу, Юра, -- с помощью этой фирмы нам удалось тогда послать социологов, среди которых была половина молодых ученых -- небывалый случай для СССР -- в Польшу для изучения опыта польских коллег. Заславская и Аганбегян очень поддерживали эту идею, а денег на поездку такой группы не было. Тогда Люда Борисова пошла к Аганбегяну и сказала: "Остап Бендер знал четыреста способов честного приобретения денег. Я знаю один. Есть такая фирма "Факел", которая организована для того, чтоб дать возможность молодым ученым выполнять работы, которые не вписываются в основные проекты, по которым они работают в институтах. Мы сможем там работать по хоздоговорной тематике, выполнять социологические исследования по заказам промышленных предприятий. А на заработанные деньги поедем в Польшу. Аганбегян горячо одобрил эту идею. Более того, обещал еще помочь из институтского бюджета, что и выполнил. И группа из тридцати четырех человек в шестьдесят седьмом году отправилась в Польшу. -- А помните "драматическую" шутку тех лет? -- оживленно сказал Валера. -- В те годы по телевизору очень долго демонстрировался многосерийный польский бевик "Ставка больше, чем жизнь". И вот когда "Факел", который давал не только возможность реализовать творческие интересы, но и подзаработать к нищенской зарплате молодых ученых, ликвидировали, как и все демократические начинания Академгородка, появилась шутка "Полставки больше, чем жизнь". -- Друзья мои, -- сказал, встав Вадим, -- давайте о чемнибудь более веселом. Помните популярный тост, с которым так любили выступать академики на банкетах тогда? "Поспорили солнце с ветром: кто из них скорее разденет женщину. Сначала начал ветер. Он дул все сильней, пытаясь стянуть с нее одежду, а женщина, спасаясь, удерживала ее руками, что вынудило ветер сдаться и затихнуть... Тогда вступило в спор солнце. Оно грело все сильней, заставляя женщину раздеваться все больше и больше, пока она не осталась вообще без одежды... Так выпьем за самое теплое отношение к женщине. За тебя, Инга, -- закончил Вадим и, протянув к Инге Сергеевне стакан с водкой, чтобы чокнуться, стоя выпил его до дна. Все встали и чокнулись с Ингой, а Юра, так и не сев, мечтательно сказал: -- Помните лекции Александрова, Александра Данилыча, со студентами в Мальцевской аудитории НГУ по истории математики, по теме "Наука и нравственность"? Однажды на одной из лекций какой-то студент задал академику вопрос о том, верит ли он в коммунизм. Он посмотрел в упор своими раскосыми живыми глазами, почесал медленно пушистую белую бороду и произнес громко и ошеломляюще: "Ни в какой коммунизм я не верю!"... Зал буквально замер в оцепенении. И Данилыч, добившись ожидаемого эффекта и выдержав паузу, спокойно, как ни в чем не бывало продолжал: "Я ученый и должен не верить, а знать. И Я знаю, что коммунизм неизбежен", -- с ударением на букве "а" заключил он, глядя в сжавшийся от напряжения зал. Рассказывая это, Юра артистично подражал жестам и голосу академика. -- А еще мне помнится, -продолжал он весело, -- как его выдвигали на Ленинскую премию. После одной из организованных им встреч со студентами по поводу появившихся тогда проявлений антисемитизма в НГУ среди студентов он впал в немилость у власть имущих. В это время он ожидал двух событий: присуждения Ленинской премии и поездки на математический конгресс в Ниццу. И в обоих случаях в компании со своим любимым учеником Борисовым, тем самым, который назвал себя Новеллой Матвеевой на фестивале бардов.
