Лариса Матрос - Социологический роман
-- Ребята, а помните Шубкина в те годы и его любимое: "Наша многострадальная планета в три слоя покрыта анкетами социологов", и "что мы сделали для людей?" -- процитировал Виктор, встав Из-за стола и облокотившись о спинку стула. -- Я помню его выступление в Доме ученых, которое он начал со слов: "Никому не придет в голову "делать" физику на общественных началах, и только социологию хотят развивать без денег. Вообще, он был балагуром и любил устраивать всякие социологические штучки, опросы... -- А если говорить серьезно, то советская социология ему очень многим обязана. А его знаменитая "Пирамида" по существу явилась главным толчком революционных изменений в отношении проблем молодежи в нашей стране. Сколько постановлений и решений было принято на основании его исследований. Ведь до него у нас даже в обиходе не было слов "профессиональная ориентация" и "жизненные планы молодежи". Его книжка "Социологические опыты" по сушества была бестселлером. Он один из первых наших социологов был включен в мировое сообщество. Он еще тогда в шестидесятых объездил весь мир. И один из его приездов из Франции совпал с каким-то праздником. Ребята из его сектора сочинили от его имени юмористический приказ, который начинался со слов: "Сижу я в Сорбонне и, размышляя на вершине "пирамиды", приказываю"... В его секторе был сотрудник по фамилии Лисс. Так вот, одним из пунктом приказа было "Лиса назначить львом" и прочие штучки в таком духе. -- А мне из тех времен запомнилась Татьяна Ивановна Заславская, -- сказал Вадим. -- Я считаю, что наша социология многим ей обязана. Ее работы, посвященные системным исследованиям деревни, выполнены на высочайшем методологический уровне анализа социологических проблем в подлинном смысле этого слова. Все началось с того, что она занималась традиционными исследованиями проблем миграции из деревни в город. Уже первые обобщения показали, что проблемы миграции не могут быть поняты сами по себе и требуют анализа всего комплекса проблем деревни в целом. Отсюда выросла проблема нового уровня, которая у них в отделе называлась "системное исследование деревни". Но Заславская на этом не остановилась, поняв, что проблемы деревни не могут быть поняты вне их анализа в контексте всех проблем общества, и она вышла на новый уровень анализа, то есть исследования всего хозяйственного механизма страны. Гдето, помоему, в начале восьмидесятых годов она организовала закрытый семинар, где приглашенным строго по списку был выдан текст ее доклада с грифом "Для служебного пользования". Оставшиеся экземпляры текста были заперты в сейфе, и их сохранность лично контролировалась секретарем Заславской. Однако неизвестно как один экземпляр пропал и на другой же день был прочитан по радио "вражескими голосами". Тогда ей и Аганбегяну досталось по партийной линии, а Татьяне Ивановне было запрещено заниматься хозяйственным механизмом.
-- Да, кажется, президент США Рейган назвал ее самой смелой женщиной СССР, -- сказал Сергей, перебив Валеру. -- И это правда. А сколько сил она потратила на организацию хоть какого-то социологического образования в стране... -- Ребята, из серии шуток: кто помнит текст телеграммы, которую якобы получил откуда-то с Кавказа Аганбегян -- он был тогда директором Института экономики, -- когда Заславскую избрали членкорром? -- спросил Юра. -- Помню, помню, -- засмеялся Вадим. -- Текст, по слухам, -- я его, естественно, не читал -- был таков: "Поздравляем новым членом корреспондента"...
Все расхохотались, а Сергей сказал: -- Предлагаю попить кофеек. Раз уж мы так разговорились, значит, скоро не разойдемся. Сейчас одиннадцать вечера. Кто знает, когда еще встретимся. Вся ночь еще впереди. Так что я думаю, нам нужно зарядиться энергией. Митек, будь добр, организуйка кофе. Ты знаешь, где кипятильник и все прочее, -- обратился он к незнакомому Инге Сергеевне молодому коллеге. -- Будет сделано, -- с готовностью и весело ответил Митя, высокий худой парень. -- А помните, какие семинары были вокруг Аганбегяна? -- снова оживившись заговорила Инга Сергеевна. -- Сколько спорили вокруг каждого понятия. Что есть "предмет" социологии, что есть "свободное время", что есть "текучесть кадров", что есть "личность", что есть "культура", что есть "методология"... А как красив был Аганбегян. Казалось, что он сошел с иллюстраций к восточным сказкам. Он был почти ровесником многих из нас, и многие говорили ему "ты". Но его титул: членкорреспондент в тридцать один год! Его эрудиция, смелость мысли и божественная красота определяли масштаб дистанции между ним и нами, и мы все признавали его подлинное лидерство. Весь женский пол буквально млел, хотя Аганбегян не давал повода для кокетства. -- Вместе с тем один из сотрудников института, -- вставил Юра, -- в неформальной обстановке любил шутить, спрашивая каждую женщину: "А ты бы влюбилась в Аганбегяна?". Обычно этот вопрос заставал всех врасплох, и однажды был получен такой ответ: "Влюбиться в Аганбегяна -- это слишком тривиально, потому что не влюбиться в него нельзя". Вообще-то его судьба, с моей точки зрения, полна драматизма. Природа его одарила щедро -- и талантом, и могучей энергией. Когда-то за ним пошли все энтузиасты хрущевской волны, жаждущие экономических реформ, подлинного анализа экономической ситутации в стране. Многие побросали насиженные места в Москве, Ленинграде, Киеве, на Кавказе... -- Так, кофе подано, -- прервал Митя. На маленьком холодильнике, использованном в качестве столика, стояли чашки, стекляные и пластмассовые стаканы, наполненные горячим ароматным кофе. Разобрав кофе, все снова сели за стол.
-- Спасибо, Димочка, -- сказал Сергей, -- садись, -- он подвинулся на диване, указывая место рядом с собой. -- Да, да садись и слушай. Это, между прочим, очень поучительно для тебя, -- сказал Виктор, обращаясь к молодому ученому. -- Ведь тебе сейчас примерно столько, сколько нам было тогда. И эта перестройка сейчас в ваших руках. Упустите, как мы когда-то в хрущевские времена, и вы и ваши дети окажутся потом в еще худшем дерьме, чем мы. Так что слушай и извлекай уроки. Да, да, извлекай уроки. А об уроках стоит подумать всем нам. Вы только вдумайтесь в то, что происходит?.. Началась перестройка, гласность и вдруг, когда, казалось, за семьдесят лет была на корню задавлена свобода не только слова, но и мысли, с первых дней нас потрясла публицистика и литература своей абсолютной готовностью к анализу нашего общества в прошлом, настоящем и будущем. Какие шедевры анализа нам представили журналы и газеты. Я помню, статья Шмелева "Авансы и долги" в "Новом мире" для меня была откровением. А феномен "Огонька", "Московских новостей", "Аргументов и фактов", телевизионных программ "Взгляд" и других... Я все думал: когда это они успели сформироваться? Когда? Как? Без подготовки, с первых дней буквально, когда ни руководство страны, ни мы, простые смертные, не успевали даже подготовиться к перевариванию этой новой, будоражащей информации. Мы даже боялись ее. Казалось, что она нас на что-то провоцирует. -- Да, да, помните тогда появился анекдот? -- перебил Юра смеясь. -- Звонит старый приятель и говорит: "А ты читал, что сегодня в "Правде" напечатано?" -- "Да, знаешь, я потрясен. Надо же так открыто", -говорит второй. "Ну ладно, прощай, -- прерывает первый, -- это не телефонный разговор...". -- Так почему же, -- продолжил Виктор, перебив Юру, -журналисты, публицисты встретили гласность во всеоружии? Да потому, что они работали, думали ранее. Они работали "в стол", "в ящик", иногда не надеясь при жизни увидеть свои труды напечатанными. Но у них было чувство долга перед будущим, ответственность. С их помощью еще туманная, неясная идея перестройки стала материализоваться и приобрела зримый характер. А что вынула из столов и ящиков гуманитарная наука? Где наши идеи, анализ, предложения по поводу того, какое общество мы построили и куда мы идем? А потому, уважаемые, -- продолжал Виктор, встав Из-за стола, чтоб подлить горячего кофе, -- что никто из нас, гуманитариев, не может изложить ни академически, ни научнопопуляр но стратегию развития общества, чтоб каждый понял, что иного пути, кроме как к кардинальной реформе, нет. А не может изложить, потому что ничего нет за душой, а если и есть, то скороспелые, сготовленные сегодня и на сегодня, часто в угоду популизму. Мы, которые более чем кто-либо должны были настаивать на научной проработке концепции реформ, их научно обоснованного социальноэкономического экспертного анализа и прогноза, чтоб хоть как-то спрогнозировать экономическое поведение разных социальных групп в обществе в процессе реформ, дать хоть какието наметки регулирования поляризации уровня жизни, которое неизбежно сопровождает движение к рынку, что мы предложили? А сейчас все делаем удивленное лицо, что, мол, сейчас, только сейчас, впервые в истории, мы, бедные, с этим столкнулись, и сейчас непременно чтонибудь придумаем для защиты стариковпенсионеров. Так что драма есть, и это -- драма нашего общества. Эта драма всей нашей системы, сформировавшей заколдованный круг: она формирует нас, мы укрепляем ее, она на новом витке, на новом уровне преданности ей формирует нас, мы ее на новом уровне укрепляем. Она, собственно, сама, как ничто другое опровергает марксистское решение основного вопроса философии: что первично -- что вторично. Что первично: общественное бытие или общественное сознание? Что, ребятки, али забыли основной вопрос философии? -- спросил Виктор саркастически. -- Надеюсь не забыли? Так вот, наша жизнь сегодняшняя полностью опровергает то, что вы вызубрили на всю жизнь. И забудьте, друзьяфилософы, об этом. Потому, как в нашем обществе все общественное бытие наше привычное рушится и меняется и то ли еще будет... А вот общественное сознание в основном такое же без малейших изменений, и оно-то является главным камнем преткновения на пути движения к цивилизованной жизни и еще долгодолго будет определять наше бытие. Потому как мы, гуманитарии, не способны были отстоять начатый с хрущевской перестройкой процесс прояснения нашего сознания. Вспомним тот знаменитый семинар по стратификации, кажется, где-то в шестьдесят шестом или шестьдесят седьмом году. Кто из вас там был? Помоему, ты, Вадим. Я тогда только прикоснулся к социологии, еще толком не зная, что это такое. Тогда с докладом о теории стратификации выступила Инна Рывкина. Я помню, что она сделала прекрасный обзор западной, американской литературы по социальной стратификации, рассказала о критериях выделения социальных слоев в западной социологии, сделав вывод, что теория социальной стратификации может быть использована как хороший инструмент для изучения глубинных механизмов социальной структуры. Я помню, каким нападкам она подверглась со стороны многих из нас же, социологов, за то, что посмела посягнуть на святая святых -- на ленинскую теорию классов и классовой борьбы. Многие выступающие обвиняли Рывкину в том, что она в своем докладе не дала должной критики этого буржуазного подхода к социальной структуре общества. Тогда мне стало ясно, что свободе исследований в социологии наступил конец. -- Да ее -свободы-то исследований -- в гуманитарных науках никогда и не было, просто Хрущев приоткрыл ей форточку. Друзья, а ведь действительно, давайте вспомним, как создавался первый у нас в стране Институт социологии, -сказал Вадим, снова встав Из-за стола и облокотившись о спинку стула. Он создавался уже в брежневские времена. Все, конечно, понимали, что создание этого первого в Великой державе института социологии, каких во всем мире пруд пруди, имеет, скорее, политическое, чем научное значение. Вопервых, мы -- члены Международной социологической ассоциации, и во всех ее конференциях, конгрессах наши ученые от партии должны были участвовать. Несмотря на весьма преклонный возраст, вечные Федосеев с Константиновым и иже с ними чопорно представительствовали там, где в основном доминировала лохматая джинсовая молодежь. И хотя это было предметом постоянных насмешек и фельетонов для западных журналистов, они не придававали этому значения, но для пущей важности им нужно было представлять данные Института социологии, "как у всех". Они внушали всем нам, что социологические конгрессы -- это арена острой идеологической борьбы, которая непосильна молодым, зеленым. -Надо тут отдать должное Заславской и Аганбегяну, -- сказал, перебив Вадима, Сергей. -- Они всегда, как могли, противостояли этому и делали все, чтоб туда ездила молодежь. -- Да, да я совершенно согласен с тобой -- поддержал Вадим. -- Так вот, хотя все понимали, что создание института -- это прежде всего политика, все же наши трудягисоциологи в лице Шубкина, Шляпентоха, Ядова, Левады, Шкаратана и других, подобно Остапу Бендеру, который считал, что для того чтоб реализовать свой план, ему нужна хоть какая-то контора, были рады самому этому факту создания института, волейневолей дающего права гражданства их любимой социологии. Поэтому, засучив рукава, они стали там работать. Но директором партначальство назначило ортодоксального марксиста, который был призван бдеть за направлением социологических мыслей и исследований в "нужном" направлении...
