Виктор Савин - Прошу к нашему шалашу (сборник)
- А что же ты делал?
- Я ходил за лосем. Как только убил куницу у Хрустального ключа, мне под руку подвернулся сохатый. Он лежал в ельнике. А как услышал выстрел, поднялся и пошел в горы, зашумел, запыхтел. Я тут же за ним. Вот и ходил.
- И не убил?
- Я бы его взял, да Звонкий подвел. Плохо держит крупного зверя... А куница - вот она. Прямо в голову бабахнул... Да еще белку вот добыл. Думаю, дай стрельну ей в живот, попробую, убойное это место или нет? Оказывается, убойное... А лося я все равно возьму. Маленько отдохну дома - и в поход. Я теперь знаю, где он жирует. Все рябинки объел в горах.
- Ты рябинки объел, - съязвил Георгий.
- Не я, а сохатый. Разве ты не знаешь, чем сохатые питаются?
- Ну, ну, знаю. А у тебя, брат, фантазия здорово работает. Из тебя хороший лесовик получится.
Гошка локтем подтолкнул отца и подмигнул ему: дескать, врет наш Семен, как заправский охотник.
По дороге домой Яков Тимофеевич сказал старшему сыну:
- Ты, Семен, можешь, однако, ехать в большое стойбище. Я пошлю записку аймачным начальникам, тебя там сразу устроят. Люди меня в Глухарином шибко знают, на почетное место садят. Станешь там бумаги писать или книги выдавать. Слышишь, сын? Только помни, крепко помни: всякое дело, какое дадут, надо любить. Без любви к делу нигде не найдешь счастья. А без счастья какая жизнь?
Семен вдруг вспыхнул, раскраснелся, схватил отца за рукав, остановил:
- Нет, отец, нет! В Глухариное я не поеду. Буду охотником. Я уже начинаю разбираться в "лесной книге". Даю тебе честное комсомольское слово. Она станет моим первым, главным учебником жизни. Где-то я вычитал: дескать, на ошибках мы учимся... Гошка, дай твою руку! В следующий раз вместе пойдем на промысел. Ладно?
- Ладно, - свысока, как большой, сказал Георгий, - если не станешь задирать передо мной нос.
РАССКАЗЫ
К СОЛНЦУ
Небольшой отряд геологов пробирался на север. Позади остались отроги Уральских гор. Люди с тяжелой ношей за спиной цепочкой шли за старым охотником, чем-то напоминающим медведя. У него были короткие кривые ноги, длинными руками он то и дело раздвигал чахлые, низкорослые, похожие на кустарники березки. Кругом были болота, топи. По небу почти над самой головой плыли грязновато-серые холодные облака. Порою старик останавливался, поворачивался к разведчикам, показывал на поблескивавшие свинцом лужи и предупреждал:
- Эва, держись стороной! Тут окно.
Все уже знали, что "окно" - это трясина. Оступишься - и с головой уйдешь в жидкую грязь, тину.
Под вечер отряд вышел из бесконечного болота и расположился на ночлег на высоком холме. Каменный гребень его был голый, а по бокам рос корявый стелющийся пихтарник. Здесь была не обозначенная на карте граница тайги и тундры. Край непуганых зверей и птиц. К югу от холма по увалам черными пятнами выделялись хвойные леса, а к северу, сливаясь с горизонтом, простиралась седая, покрытая ягельником равнина, на которой лишь кое-где бородками желтели реденькие кустарники и травы.
Скинув с плеч возле скалы увесистые мешки, геологи первым делом принялись обследовать место стоянки. Искали все, что может пригодиться для родины, для оживления этого безлюдного края. Пока они дробили и осматривали камни, рыли в земле неглубокие ямы - шурфы, старик (ну чисто медведь!) выворачивал с корнем сухие деревца, собирал колодник и стаскивал всё это на облюбованную площадку под скалой. Опытный охотник знал, что ночь будет длинной, холодной, особенно к утру, и нужно запасти как можно больше топлива.
Уставшие за день геологи еще засветло легли спать между скалой и костром. Огонь вначале поддерживал старый проводник, а потом и он с наступлением сумерек прикорнул у костра. К полуночи над стоянкой изыскателей, как и над всей этой нелюдимой местностью, стлался реденький сухой туман. В костре лишь чуть тлели, подернутые пушистой розоватой плёночкой, головешки.
Первым от холода проснулся старик. Встал, поежился. Окинул взглядом скорчившихся, тесно прижавшихся друг к другу молодых геологов и стал подкидывать на угли хворост и валежник. Вскоре сушняк вспыхнул, яркое пламя взметнулось вверх. Сразу возле скалы стало тепло, даже жарко. Разведчики зашевелились, приподнялись, протягивая руки к огню.
- Грейтесь, грейтесь, - сказал проводник. - Огонь - большое дело! Огонь - это жизнь.
Прошло сколько-то времени. Вдруг в карликовом березнике, в болоте, откуда вышел сюда отряд, раздались какие-то резкие, гортанные крики. И, словно в ответ им, такие же крики послышались со всех сторон. Геологи насторожились, и только проводник оставался равнодушным к тому, что происходит вокруг. Он охапками подкладывал в костер сучья и красные лапчатые ветки засохшего на корню пихтарника, узкими раскосыми глазами следил, как искры и пламя взлетают ввысь, как будто хотел, чтобы под низким и черным небом ярче загорелись звезды-бусинки.
А резкие, неприятные крики в ночной тишине нарастали, приближались к костру. Уже слышно было, как шумят неподалеку, будто под ветром, жесткие травы, как потрескивают обламываемые сучки. Молодые изыскатели запереглядывались, стали нащупывать лежащие рядом ружья.
И вот перед костром между деревцами в розоватом отблеске пламени появились большие белые птицы, точно снежные комья. Вытягивая шеи, они в нерешительности остановились. Скоро возле становища полукругом образовался как бы снежный вал. Десятки, а может быть, сотни птиц толпились перед ярким пламенем. Что-то по-своему кричали, волновались. Задние, стараясь пробиться вперед, выталкивали ближе к огню передних.
- Куропатки!
- Так это белые куропатки! - взводя курки, заволновались геологи.
Но их остановил проводник:
- Не троньте! Нельзя стрелять.
- Почему нельзя? - удивились парни.
Когда птицы, потревоженные людьми, с криком шарахнулись обратно в темноту и над тундрой снова наступила тишина, старик сказал:
- У нас тут север. Зимой долго не бывает солнца, долго стоит ночь. Все время ночь и ночь! Людям скучно. Собакам скучно. Всем холодно, зябко. Все ждут весну. А с весной приходит солнце, тепло. И, когда оно в первый раз выглянет из-за края земли, все стойбища выходят встречать дневное светило. Это большой праздник. Самый большой.
Немного помолчав, старик добавил:
- Птица тоже скучает в темноте и холоде. Тоже, как все, ждет вену, тепло. Наш большой костер полярные курицы приняли за солнце. Ну и пошли его встречать.
КЕШКИНА КУПЕЛЬ
Круглые сутки над тундрой светило солнце. Большое, рыжее, лохматое. От высокого холма, накрытого черной каменной шапкой, на бесконечно зелено-серый луг падала длинная тень.
В конце этой тени - озеро, как огромный таз, к которому пастухи из ближайшего стойбища пригоняют оленей на водопой.
Кешка Тугулым стоял на берегу и смотрел на воду. Ай, какая холодная вода! Синяя-синяя, а с неба на нее упали льдинки, белые, будто шкурки горностаев. И плавают. Упадут у одного берега - у другого исчезнут.
- Кешка, ты опять купаться, чертенок ты этакий? - сказал пожилой бородатый геолог, выходя из палатки с маленькими слюдяными оконцами, раскинутой возле кустов низкорослого тальника. - Простынешь, так будешь знать.
- Нет, Иван Петрович. Зачем простыну? Закаляться надо, плавать надо.
- Ну и как? Научился плавать?
- Умею. Вот посмотри.
Мальчишка скинул с себя шапку, совик2, резиновые сапоги. Потом снял красную, огненную рубаху и кожаные штаны. Голым подошел к воде, сунул в нее руку.
- Студено, - сказал, стряхивая с пальцев капли, сверкнувшие цветами радуги.
Передернув плечами, поеживаясь, пошел в озеро.
- Ай, кусается!
Дно озера было пологим. Под жидким слоем ила лежала сплошная ледяная корка вечной мерзлоты. Обжигаясь студеной водой, Кешка медленно удалялся от берега. Вошел по колени, по пояс, по грудь. Наконец, остановился, повернулся лицом к палатке геологов, заткнул уши пальцами.
- Иван Петрович, смотри.
Присел так, что над водой, словно кочка, всплыла копна давно не стриженных черных волос. Затем нырнул и поплыл к берегу, спрятав голову под воду, отчаянно работая руками и ногами, подымая фонтан брызг.
Выбравшись из воды, мокрый, посиневший, с пупырышками на коже, как у гуся, Кешка во весь дух побежал вокруг озера. Сделал круг, другой. Сбегал на вершину высокого каменного холма, поплясал там, на виду у всего стойбища, раскинувшегося за холмом, и вернулся к своей одежде.
- Хорошо плаваю, Иван Петрович?
- Хорошо, хорошо. Молодец! Только почему ты прячешь голову под водой, когда плывешь?
- Так лучше. Голова тяжелая. Когда она наверху - тянет всего под воду. А так - нет. Я еще воздуху набираю в себя. Раздуваюсь, как пузырь, и плыву.
- Технику тебе надо еще отрабатывать, Кеша.
- Какую технику, Иван Петрович?
- Ну, чтобы еще лучше плавать. Разными стилями. И чтобы голова всегда была наружу, когда плывешь.
- А как это делать? Покажи, Иван Петрович!
