Козьма Прутков - Сочинения Козьмы Пруткова

Толпой огромною стеснилися в мой ум

Разнообразные, удачные сюжеты,

С завязкой сложною, с анализом души

И с патетичною, загадочной развязкой.

Я думал в «мировой поэме» их развить,

В большом, посредственном иль в маленьком

масштабе.

 И уж составил план. И к миросозерцанью

 Высокому свой ум стараясь приучить,

Без задней мысли, я к простому пониманью

 Обыденных основ стремился всей душой.

Но, верный новому в словесности ученью,

Другим последуя, я навсегда отверг:

И личности протест, и разочарованье,

Теперь дешевое, и модный наш дендизм,

И без основ борьбу, страданья без исхода,

И антипатии болезненной причуды!

А чтоб не впасть в абсурд, изгнал

экстравагантность.

 Очистив главную творения идею

 От ей несвойственных и пошлых положений,

 Уж разменявшихся на мелочь в наше время,

Я отстранил и фальшь и даже форсировку

И долго изучал без устали, с упорством

Свое, в изгибах разных, внутреннее «Я».

Затем, в канву избравши фабулу простую,

Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкой

Явлений жизненных действительности грустной

Наносный не внести в поэму элемент.

И технике пустой не слишком предаваясь,

Я тщился разъяснить творения процесс

И «слово новое» сказать в своем созданье!..

С задатком опытной практичности житейской,

С запасом творческих и правильных начал,

 С избытком сил души и выстраданных чувств,

 На данные свои взирая объективно,

 Задумал типы я и идеал создал;

Изгнал все частное и индивидуальность;

И очертил свой путь, и лица обобщил;

И прямо, кажется, к предмету я отнесся;

 И, поэтичнее его развить хотев,

 Характеры свои зараней обусловил;

 Но разложенья вдруг нечаянный момент

 Настиг мой славный план, и я вотще стараюсь

Хоть точку в сей беде исходную найти!

Вокруг тебя очарованье.

Ты бесподобна. Ты мила.

Ты силой чудной обаянья

 К себе поэта привлекла.

Но он любить тебя не может:

Ты родилась в чужом краю,

 И он охулки не положит,

Любя тебя, на честь свою.

Хороший стан, чем голос звучный,

Иметь приятней во сто крат.

Вам это пояснить я басней рад.

Какой-то становой, собой довольно тучный,

 Надевши ваточный халат,

Присел к открытому окошку

И молча начал гладить кошку.

 Вдруг голос горлицы внезапно услыхал...

 «Ах, если б голосом твоим я обладал,—

 Так молвил пристав,— я б у тещи

Приятно пел в тенистой роще

 И сродников своих пленял и услаждал!»

 А горлица на то головкой покачала

И становому так, воркуя, отвечала:

«А я твоей завидую судьбе:

Мне голос дан, а стан тебе».

Девять лет дон Педро Гомец,

По прозванью Лев Кастильи,

Осаждает замок Памбу,

 Молоком одним питаясь.

 И все войско дона Педра,

Девять тысяч кастильянцев,

Все, по данному обету,

 Не касаются мясного,

Ниже хлеба не снедают;

Пьют одно лишь молоко.

Всякий день они слабеют,

 Силы тратя по-пустому.

Всякий день дон Педро Гомец

О своем бессилье плачет,

Закрываясь епанчою.

Настает уж год десятый.

Злые мавры торжествуют;

А от войска дона Педра

 Налицо едва осталось

Девятнадцать человек.

Их собрал дон Педро Гомец

И сказал им: «Девятнадцать!

 Разовьем свои знамена,

В трубы громкие взыграем

И, ударивши в литавры,

 Прочь от Памбы мы отступим

 Без стыда и без боязни.

Хоть мы крепости не взяли,

Но поклясться можем смело

 Перед совестью и честью:

Не нарушили ни разу

 Нами данного обета,—

Целых девять лет не ели,

 Ничего не ели ровно,

Кроме только молока!»

Ободренные сей речью,

Девятнадцать кастильянцев,

Все, качаяся на седлах,

В голос слабо закричали:

 «Sancto Jago Compostello![1]

Честь и слава дону Педру,

Честь и слава Льву Кастильи!»

А каплан его Диего

Так сказал себе сквозь зубы:

«Если б я был полководцем,

Я б обет дал есть лишь мясо,

Запивая сантуринским».

И, услышав то, дон Педро

Произнес со громким смехом:

«Подарить ему барана;

Он изрядно подшутил».

Раз архитектор с птичницей спознался.

И что ж? — в их детище смешались две натуры

 Сын архитектора — он строить покушался,

Потомок птичницы — он строил только «куры».

Фриц Вагнер, студьозус из Иены,

Из Бонна Иеронимус Кох

Вошли в кабинет мой с азартом,

 Вошли, не очистив сапог.

«Здорово, наш старый товарищ!

Реши поскорее наш спор:

Кто доблестней: Кох или Вагнер?» —

 Спросили с бряцанием шпор.

«Друзья! вас и в Иене и в Бонне

Давно уже я оценил.

 Кох логике славно учился,

 А Вагнер искусно чертил».

Ответом моим недовольны:

«Решай поскорее наш спор!» —

 Они повторили с азартом

И с тем же бряцанием шпор.

Я комнату взглядом окинул

И, будто узором прельщен,

«Мне нравятся очень... обои!» —

 Сказал им и выбежал вон.

Понять моего каламбура

Из них ни единый не мог,

 И долго стояли в раздумье

 Студьозусы Вагнер и Кох.