Лев Толстой - Том 19. Избранные письма 1882-1899
Если вы согласны на мое предложение отложить печатание до марта*, то вы обяжете меня, известив меня об этом телеграммой с тем, чтобы я мог сообщить это известие ожидающим ответа заграничным издателям.
С совершенным уважением остаюсь готовый к услугам
Лев Толстой.
17 ноября 1898.
345. С. А. Толстой
1898 г. Ноября 20. Тула.
Событие состоит в том, что я, наткнувшись на икону, объехал ее полями, но на станции (опять) встретил смотрителя, шедшего ей навстречу. Я сказал ему, что не советую предаваться идолопоклонству и обману. Мужикам же, к сожалению, в этот раз не пришлось ничего сказать. Также и мужики кроме ласковых приветствий ничего мне не говорили. Я удивляюсь, что ты можешь интересоваться такими пустяками*. Я 20 лет и словом, и печатью, и всеми средствами передаю свое отвращение к обману и любовь к истине и даже министру писал, что, считая это своей обязанностью, я это буду делать, пока жив*. Как же тебя может интересовать такой ничтожный случай. Какой дурак тебя напугал и какое нам дело до того, что говорят в Петербурге или Казани? Целую тебя.
Л. Т.
Письмо это пишу на станции в Туле.
346. Т. Л. Толстой и М. Л. Оболенской
1898 г. Декабря 5. Москва. 5 декабря.
Милые Таня и Маша.
Письма ваши получил*, не отвечал еще потому, что нездоровится — очень слаб всячески, но преимущественно физически: не хочется ни двигаться, ни говорить, ни думать. Мама вчера, верно, писала вам. Положение ее все то же — очень тяжелое, и тяжесть которого для меня вы, несмотря на всю вашу любовь ко мне, понять не можете. Самое утешительное и укрепительное для меня то, что говоришь себе, что в этом моя задача. Да уж очень сложна и трудна.
Видел Олсуфьевых: сидели за столом Анна Михайловна, Адам Васильевич, Матильда, Петр Васильевич и дирижер на трубе. Говорить о Лизе не пришлось при всех, видел, что Анна Михайловна держит слезы, а Адам Васильевич пошел вниз проводить меня, и там я сказал ему, что видел во сне… Он говорит: «Лизка нашего» и заплакал, и я*. И стали целоваться. Он ногами слаб, с трудом сходит с лестницы. Хотел и обещал к ним пойти, да нет энергии. Видел С. А. Дунаева. Вчера приехала Хирьякова с приятельницей, и поехали. Они мне понравились — верно, работящие женщины, обе акушерки и фельдшерицы. Нынче приехал Чернов*. Вы, верно, мало говорили с ним. Я его очень люблю: такой же твердый, ясный, кроткий, как и все они, эти люди 25 столетия. В сравнении с ними особенно тяжелы те люди 15 столетия, среди которых живешь. Ужасно был дорогой спутник 11-го столетия. Миша ни то ни се, все в пьянстве эгоизма, но дурного пока ничего нет. Саша грохочет добродушно, часто. Мила Соня с детьми. Мы не получили багажа и потому не знаем, что прислано. Благодарю, Таня, за то, что прислала — все нужно. А нужно еще мне — ножницы и большие и маленькие, разрезной ножик, все книги запрещенные, на верхней полке в правом углу, и брошюра английская: японцы о политической экономии*. Я приготовил ее взять с собой и забыл. Еще коньки. Целую вас, милые девочки, так же Колю, Лизу и Леву и Дору с сыном.
Л. Т.
347. В. Г. Черткову
1898 г. Декабря 5. Москва.
Сейчас прочел «Листок Свободного слова»*. Прекрасно все, исключая последней страницы: «Обращения к пожертвованиям»*. Обращение это никаких пожертвований не вызовет, а роняет как-то достоинство редакции. Мне кажется, что пожертвования, если вызывать, то вызывать надо частным образом, а в печати это нехорошо. Остальное же все — весь тон — все прекрасно. Немножко бы только поменьше Толстого, и хоть какое-нибудь сведение о правительственных грехах общих, а не исключительно религиозного гонения.
Все время читаешь и думаешь: как бы сделать, чтобы все или как можно больше людей прочли. Кажется, — вероятно, я ошибаюсь, — что на всякого непредубежденного, не вполне испорченного человека должно чтение это произвести неотразимое впечатление. И письма духоборов, и Шкарвана, и статья Крапоткина очень мне понравилась*.
Теперь о наших молодых*. Сейчас приехал Андрюша. Вы, милая Галя, удивляетесь, что я против их поселения в деревне. А я удивляюсь, что вы удивляетесь. Жизнь в деревне, на своей земле, в своем доме, есть, во-1-х, самая роскошная жизнь. Тут неизбежны и устройство дома, и экипажи, и лошади, и не успеешь оглянуться, и собаки; и, во-2-х, главное, покойная, гордая и самоуверенная, как будто занятая праздность. Еще понятно, жизнь в деревне в большом имении — устройство, усовершенствование хозяйства, или жизнь на земле с работой личной и скромная, как ваша в Деменке, а это будет только халат, в котором покойно и из которого не хочется выйти и в который уйдут и все средства и, главное, вся энергия жизни. У нее будут дети, а у него охота и соседи, и лошади, и т. п. Я это вижу на Илье, на добром, прекрасном Илье и его доброй и прекрасной жене. Из всех образов жизни, которые они могут избрать, жизнь в своем именье самая дурная по своему влиянию. Мы только привыкли к тому, что нечего делать, так ехать в деревню, но поехать в деревню, чтобы жить там, не работая, есть самое невыгодное положение. Что же делать? Что они хотят и могут, но делать. Два молодые энергические человека, точно старики, поедут в деревню в свое имение, чтобы спокойно жить! Главное, что будет вовсе не спокойно, а кончится тем, что проживут, что есть, нарожают детей и будут нуждаться и тяготиться. Вы опять скажете, что именно делать? Не могу сказать другому, что делать, потому что не знаю, к чему лежит его сердце, но знаю, что надо иметь в виду дело, а не спокойную жизнь.
Сейчас у меня приехавший на день Д. Чернов расспросить о том, насколько справедливо заманивание гамбургского пароходного агента в Арканзас. Кажется, что я успокоил его и их старичков, приславших его. Вчера приехала Хирьякова с своей приятельницей. Думаю, что они поспеют к первому пароходу и будут полезны.
Я теперь в Москве. Пишите сюда. Целую вас, Пошу и всех друзей.
Л. Т.
348. В. Г. Черткову
1898 г. Декабря 12. Москва.
Любезный друг Владимир Григорьевич!
Письмо это, адресованное Арчеру, лежало еще не запечатанным, когда я получил ваше № 63 (Таня привезла его из деревни)*. Кроме того, привезла и письмо от Моода*, писанное с парохода. Я сейчас ему отвечу и буду просить его взять на себя весь труд как печатания, так и духоборческого переселения.
Спасибо за ваше письмо. Я теперь решительно не могу ничем другим заниматься, как только «Воскресением». Как ядро, приближающееся к земле все быстрее и быстрее, так у меня теперь, когда почти конец, я не могу ни о чем, нет, не не могу — могу и даже думаю, но не хочется ни о чем другом думать, как об этом. Сейчас получил корректуры до 70 главы, и очень мне не понравились некоторые места. Нынче послал письмо в Якутск и Александровскую тюрьму, под Иркутском, братьям*. Ужасает меня то количество людей, которое собирается присоединиться к духоборам. Люди хотят обсохнуть в их среде. Но насколько они высушатся, они внесут сырости к духоборам. Как-то они вынесут этот наплыв? А между тем, видно, так надо. Всем жить надо, и всем помогать друг другу.
Андрюша приезжал из Петербурга и поехал к Илье. Он мил, но ужасно слаб и легкомыслен. За него я не переставая радуюсь, но за Ольгу боюсь, что ей будет трудно. Ну, прощайте пока. Поше собираюсь писать.
Л. Т.
1899
349. П. А. Буланже
1899 г. Февраля 12–15. Москва.
Дорогой друг Павел Александрович,
Давно не писал вам и не отвечал на 2 ваши письма — простите*. Думаю о вас часто, люблю вас, не переставая. Порадовался вашему письму, где вы пишете, что устроились корреспондентом в газеты, и это дает вам заработок, и что вам предлагают корреспондировать в консервативную газету, и вы колеблетесь; это очень бы порадовало меня, если бы я не сомневался в том, что вы описываете свое матерьяльное положение лучше, чем оно есть, по своей доброте, только для того, чтобы успокоить меня. Напишите об этом, то есть о своем заработке, подробнее и обстоятельнее и не отказывайтесь от заработка только потому, что газета консервативная. Я часто думаю, что если бы мне надо было печатать и можно выбирать, я печатал бы в «Московских ведомостях» и «Московском листке». Вносить хоть немного света в мрак читателей этих органов — доброе дело. А еще дайте мне послужить вам в этом деле — пришлите мне корреспонденции, и я продам их и выговорю и на будущее наивыгоднейшие условия. Я могу поместить в «Курьере», в «Русских ведомостях», в «Ниве», в «Неделе». Пожалуйста, пожалуйста, воспользуйтесь мною, пока я в городе. А мне не то что труд, но только истинное удовольствие. И мне кажется, что ваши корреспонденции могут быть очень хороши и полезны. Не думайте, чтобы я ожидал от вас высказывание в этих корреспонденциях тех основ, которыми мы живем, я жду от них только описания современных английских событий в экономической, политической, социальной, научной, художественной областях, переданных христианином и потому освещенных христианским светом. Пожалуйста, сделайте это, то есть пишите и пользуйтесь мной, а я теперь же приготовлю издателей.
