Антоний Погорельский - Избранное

Неелов беспутный!
С ума ты слетел;
От лиры бесструнной
Стихов захотел!
Ты знаешь, повеса,
Что я не поэт,
Ни меры, ни веса
В стихах моих нет;
А тащишь насильно
Меня на Парнас;
И так изобильно
Хлыстовых у нас.
Ах! сам же, бывало,
Я их осуждал;
Над ними немало
Я сам хохотал;
А ныне не смею
Тебе отказать —
Тружуся, потею
И должен писать!

Судьба определила
Владеть тебе мечом,
А мне она вручила
Чернилицу с пером.
Ах! Как, мой друг, завидно
Мне, глядя на тебя.
Я признаюсь — обидно
С тобой сравнить себя!
В серебряных ты латах
Летишь, как вихрь, с конем —
А я — сижу в палатах
С обгрызанным пером!
Прекрасную слезами
Насилу тронул я;
Ты — шевельнул усами,
И Хлоя уж твоя!
Но чу! — вдруг отозвался
Вдали оружий звук;
Признаться, испугался
Твой бедный статской друг!
А ты — напрасно Хлоя
Зовет тебя, стеня, —
Ты, помня долг героя,
Садишься на коня;
Булатный меч милее
Тебе любви оков.
Спеши, мой друг, скорее,
Лети сразить врагов.
Я вижу, как в мундире,
В лощеных сапогах,
Ты, сидя на мортире,
Врагам вселяешь страх;
Игривый ветр колеблет
На шлеме твой султан,
Твой взор лишь стан объемлет —
Уж весь трепещет стан;
Вот ты уж капитаном,
И вскоре генерал, —
В победе над султаном
Визиря в плен ты взял:
Ты весь засыпан в злате,
Сияет грудь звездой;
А я — сижу в халате,
Любуюся тобой.
Но вот уж час свиданья:
Исчез приятный сон!!
Не вижу звезд сиянья,
Визирь не взят в полон —
И с чем же возвратился
Ты к нам из дальних стран?
Здоровьем истощился —
И опустел карман.
За всё сие наградой:
Корнетом без ноги;
Твердишь ты всем с досадой:
Проклятые враги!
И к Хлое поспешивши,
Увы, бедняк узнал,
Что, рог луне отбивши,
Ты сам с рогами стал.
А я — здесь у камина
Счастлив своей судьбой:
Остался хоть без чина,
Но с Лизой и с ногой.

Абдул-визирь
На лбу пузырь
  Свой холит и лелеет.
Bayle, геометр,
Взяв термометр,
  Пшеницу в поле сеет.

А Бонапарт
С колодой карт
  В Россию поспешает.
Садясь в балон,
Он за бостон
  Сесть Папу приглашает.

Но Папин сын,
Взяв апельсин,
  В нос батюшки швыряет.
А в море кит
На них глядит
  И в ноздрях ковыряет.

Тут Магомет,
Надев корсет
  И жаждою терзаем,
Воды нагрев
И к ним подсев,
  Их подчивает чаем.

То зря, комар
На самовар
  Вскочив, в жару потеет.
Селена тут,
Взяв в руки жгут,
  Его по ляжкам греет.

Станища мух,
Скрепя свой дух,
  Им хлопает в ладоши,
А Епиктет,
Чтоб менует
  Плясать, надел калоши.

Министр Пит
В углу сидит
  И на гудке играет.
Но входит поп
И, сняв салоп,
  Учтиво приседает.

Вольтер старик,
Свой сняв парик,
  В нем яицы взбивает,
А Жан Расин,
Как добрый сын,
  От жалости рыдает.

Беспечный певец, углубленный в мечты,
  Идет незнакомой дорогой;
Кругом все богатства прелестной весны
  Рассыпаны щедро природой.
Как бархатом пышным, поля и луга
  И холмы покрыты цветами;
Как в брачную ризу, одеты леса
  Цветов ароматных гроздями,
И мед златокрылые пьют мотыльки,
  По ветвям душистым порхая;
И птицы, в веселом восторге, поют,
  Подругам приюты сплетая.
По камушкам пестрым игривый ручей
  Несет извиваяся воды,
И солнце сияет, — и в блеске лучей
  Красуется юность природы!
И странника огнь вдохновенья объял,
  Он жизни не чувствует бремя;
И ясные к небу он взоры поднял
  И видит — грядущее время!
И юного дух воскриленный Певца
  Восторгом священным пылает;
И мысль воспарила к престолу Творца, —
  И в струны Певец ударяет:
О, слава тебе, всемогущий Творец!
  Всё жизнь от тебя восприяло,
В тебе и ничтожества бездны конец, —
  И чистой любови начало.
Любовь оживляет из тленности прах,
  Из пепла цветы возрождает;
И в смертном врожденный к бессмертному страх
  Святая любовь — побеждает!
И лира умолкла, и голос Певца
  С зеленых холмов повторился;
Унылая в сердце спустилась мечта, —
  И трепет в груди поселился.
И ветры завыли, и черною мглой
  Покрылись небесные своды,
Ручей взволновался, и вихри горой
  Вздымают кипящие воды.
И вьюга в изломанных ветвях свистит,
  Тяжелые тучи летают,
И гром из небес воспаленных гремит,
  И молнии грозно сверкают.
И странник во мраке глубоком идет,
  Покрова от бури не зная.
В руках охладевших он лиру несет,
  От бури ее охраняя.

О лира! найдешь ли от бури покров?
  Свершитесь, мечтанья, надежды!
Ведите под мирный усталого кров
  Смежить утомленные вежды!
Ах, страшны мне черный без выхода лес
  И вранов унылые крики —
Иль скрылось навеки светило небес
  И птички умолкли навеки?

Друг юности моей! Ты требуешь совета?
Ты хочешь, чтобы план я точный начертал,
Как сыну твоему, среди соблазнов света,
Среди невидимых, подводных, острых скал
По морю жизни плыть — безвредно, безмятежно?
Задача трудная! — мой друг, — в юдоли сей
Для бедствий мы живем, — и горе неизбежно;
Чрезмерно счастлив тот, кто на закате дней
Успел свой ломкий челн спасти от сокрушенья
И твердым якорем на верном грунте стать!
Но сколько есть пловцов, которым нет спасенья,
Которым суждено предвечно — погибать!

Нередко быстрый Фавн любезный свой Ликей
На холм приятного Лукретила меняет;
Он резвых коз моих, от пламенных лучей,
  От бурь дождливых охраняет.

Козла угрюмого веселая семья
Там щиплет тимиан, бродя в кустах свободно:
Не страшна ей в траве зеленая змея,
  Ни в хлеве лютый волк голодный.

Меж тем в пологостях роскошного леска
Свирели сладкий звук вдоль Устики несется,
И гладких скал крутых касаяся слегка,
  В долинах эхом раздается.

О Тиндарида! Здесь под кровом я богов;
Приятна песнь моя и жертва им убога.
Посыплется тебе тут сельских всех даров
  Богатство из обильна рога!

В уединенной здесь долине ты уйдешь
От зноя Сирия — и в рощах сей Темпеи
На лире тейской страсть к Улиссу воспоешь
  И Пенелопы и Цирцеи.

Здесь легкий сок гроздей лесвийских ты со мной
Из чаши будешь пить под сению прохладной;
Раздора не страшись: здесь с пылким Вакхом в бой
  Арей не вступит кровожадный.

От гнева Кира ты не будешь трепетать:
Не прийдет наглою он злостью воспаленный
В ревнивой ярости с тебя одежду рвать
  И в локоны венок вплетенный!