Чингиз Гусейнов - Фатальный Фатали
"О Фатали! - читает он в глазах собеседника. - Какой же вы выдумщик! Мне говорили прежде, а я не верил! Мол, пусть так, - многозначительно улыбается военный атташе, о, эти коварные персы! - хотя никакого такого иранского принца, за индийского не ручаюсь, нет ни в Тегеране, ни в Тавризе, ни в Багдаде!"
- А вы все-таки пришлите, если лишний экземпляр! "Я бы, конечно, вам послал", - думает Фатали уже в Тифлисе, думает, а уже послал! в самое логово! И письмо в придачу: "Я убежден, что после прочтения "Писем" не захотите поддерживать со мной отношения". Стрела выпущена из лука. И, как ожидал Фатали, - ни слуху ни духу!
Знает, что после "Кемалуддовле" будет пустыня, друзья новые и друзья старые - все разбегутся, чтоб не навлечь на себя гнев и беду: общаться с еретиком? атеистом? ниспровергателем? против аллаха! пророка! тиранов!
И еще экземпляр в Лондон, послу Ирана Мохсун-хану: туда едет его брат Мамедага, по почте ведь не пошлешь - цензура!
"Не благодаря ли вам, - пишет Фатали Мохсун-хану, - и вашей похвале, добрым вашим словам я получил такую славу среди ваших высокопоставленных?" Слава-то двоякая - от которой шарахаются, даже если тянутся поглазеть: "А ну что за диковинная птица?!"
И все же - послать! Пусть "Кемалуддовле" работает хоть так.
- Но есть у меня условия! - завершает Фатали; станет Мохсун-хан придерживаться их! - Называйте подлинное имя автора только тем, кто умеет хранить тайны. - Восточный человек чтоб хранил тайны?! - И давайте читать лишь тем, в чью честность вы верите безусловно! И попросите, чтоб читавшие написали аргументированную критику. - Хотя бы так распространить идеи "Кемалуддовле"!
Лучшая пропаганда - критика, это ж известно!
"Посылаю Вам письмо без подписи и даты!" И тут же: "Кстати, - потом казнил себя, но что толку, когда письмо уже отправлено, - Государь Император пожаловал мне чин полковника".
Вот и опиши, как торжественно это было обставлено: писклявым голосом прибывший из столицы чин зачитал приказ военного министра генерал-адъютанта Милютина: "Производятся за отличия по службе (добавил бы еще: "...и сочинение дерзостных писем") по иррегулярным войскам из подполковника в полковники милиции, состоящей при Кавказской Армии", и его, Фатали, имя после взахлеб изреченных слов о том, что "Его Императорское Величество в присутствии своем в Санкт-Петербурге января 23 дня 1873 года соизволил отдать следующий приказ".
"Снова укрыться за Мундиром? Не довольно ли? - корит себя Фатали. - И придать весомость своим словам?!" Вспомнил, как с Колдуном об орденах толковали. "Даже к пятидесятилетию?" - мол, никаких орденов не получу, спрашивает Фатали. "О чем ты говоришь?! - изумился Колдун, привычный ко всем превратностям судьбы. - За какие заслуги пред Царем и Отечеством?!"
Уже шестьдесят миновало Фатали, спросил бы у Колдуна, но он, увы, давно не появлялся; Колдун непременно б сказал: "Может, за "Кемалуддовле" тебе награду?!"
Да, отправил письмо в Лондон, Мохсун-хану, предупредил о своих условиях, даже похвастал насчет полковника, - гробовое молчание! Прочел? Прочли?.. Пустыня!
Взял экземпляр, отправляясь по новому назначению послом Ирана во Франции, Мирза Юсиф-хан, друг Фа-тали, в прошлом персидский консул в Тифлисе. И его доля в "Письмах" - советовался с ним не раз Фатали, переводя свое сочинение на фарси.
А именно в эти дни навестил иранского посла в Париже Мирзу Юсиф-хана знаменитый петербургский востоковед-профессор Мирза Казембек, тот, кто принял католицизм, не жизнь, а роман!! "Был Казембек, - пишет Мирза Юсиф-хан Фатали, - прочел "Письма", не со всеми идеями Кемалуддовле согласился (а с какими? - но об этом в послании ни слова), но дважды воскликнул: "Аи да молодец Кемалуддовле!" Мирза Юсиф-хан послал Фатали читанный Казембеком экземпляр "Писем" с его пометками; посол считает, что надо "кое-что" изъять (но что??), и тогда "никаких помех" к изданию не будет. Письмо Мирзы Юсиф-хана пришло, а "Письма" пропали.
Мирза Юсиф-хан успокаивает Фатали: чего ж ты хочешь? ведь год зайца наступил - мол, все в бегах, волки рыщут в поле, а зайцы трусливо прячутся.
А через год Фатали Мирзе Юсиф-хану писал в Париж, напоминая о наступлении года льва, - дескать сильный поедает слабого; писал, не ведая о том, что лев с мечом, изображенный на шахском знамени, съест скоро и самого Мирзу Юсиф-хана!... Посол промолчал, а потом наступил год змеи, и надо же, чтобы именно в этот год - а ведь суеверен Мирза Юсиф-хан! - взбрела ему в голову несбыточная идея: ну вот, надышался вольного французского воздуха! расплатится с ним шах в Казвинской тюрьме!
"Да нет же, нельзя! - пишет Фатали в Париж Мирзе Юсиф-хану. - Чтоб конституция на основе Корана?! Это же издевательство! Как можно рядом два противоположных понятия: Конституция и Коран! Социальный прогресс и религиозные догмы! Это фикция и фразерство!"
"Дорогой мой", - так обращается Фатали к нему: любит за его ум, чистоту помыслов, доброе сердце. "Если в Иране, - как-то писал ему Фатали в одном из своих писем, - есть пять умных, то один из них - вы. Если есть два умных, то один - тоже вы"; "... зря вы мучились, выискивая в Коране созвучия с демократическими и прогрессивными конституционными идеями, чтобы, как пишете, "народ принял мою конституцию". Разве кто-нибудь из деспотов - будь то в Европе или в Азии! - прислушивается к наставлениям?! В Европе некогда пытались наставлять угнетателя для предотвращения его тирании, но поняли, что это - пустая трата времени.
Поэтому нация, в столице которой вы живете, осознав пользу единодушия и сплотившись воедино, обратилась к угнетателю со словами:
Удались из сферы государства и правительства!
И удалила его. И создала новую конституцию. А разве мы способны сказать тирану: "Удались!"? Никогда!
Какая при тирании может быть свобода и неприкосновенность личности?! Вам кажется, - боюсь, что вы не последний! - что при помощи умершей схоластической веры можно применить на Востоке французскую конституцию, то есть прекратить угнетение плоти и духа. Никогда!
Соблюдение справедливости и прекращение тирании возможны вот при каком условии: сама нация должна созреть до проницательности и развиться до благоразумия, создать условия союза и единодушия и затем уже, обратясь к угнетателю, сказать ему: "Удались!" И лишь затем издать законы соответственно требованиям и духу эпохи, выработать подлинную конституцию, где слово и деяния не противоречат друг другу, и следовать ей не во фразах, а на деле. Лишь тогда народ найдет новую жизнь... А впрочем, как сказал великий Саади: "Какое мне дело до всего до этого? Ни на верблюде я не сижу, ни под поклажей, как осел, не нахожусь. Не являюсь ни господином рабов, ни рабом господина". Клянусь всевышним, Мирза Юсиф-хан, я жалею, что ударился в заумные размышления и морочу тебе голову! Но что делать? Взыграла кавказская кровь, потерял рассудок и стал бредить! Каюсь и молю о пощаде!"
Но отчего молчит Мелкум-хан? Фатали послал ему экземпляр чуть ли не первому. Или устал его юный Друг? Угас в нем пыл? И Фатали часто мысленно обращается к нему: "Ведь это твои слова, Мелкум-хан: "Я оставлю все свои дела, брошу занятия, чтоб издать ваши труды, особенно "Кемалуддовле"!"
Когда познакомились с Мелкум-ханом в Стамбуле. Фатали поразили его наивные чистые глаза и юное лицо. И усы не делали его старше, а, напротив, подчеркивали молодость. Ну да, Мелкум-хану лет тридцать, а Фатали уже давно за пятьдесят; останься в живых его сын, ему было бы столько же, сколько Мелкум-хану... Фатали знал, что Мелкум-хан по происхождению - армянин, и почему-то, как только познакомились, вспомнил про Хачатура Абовяна:
- Да, у меня был друг, Хачатур Абовян. Не слыхали? Как можно?.. - И, помедлив, добавил: - Он исчез, когда вы были еще подростком.
- Не он ли, - спросил Мелкум-хан, - поднимался на Арарат в поисках Ноева ковчега?
- Вот-вот! - обрадовался Фатали. - Вспомнили! С профессором из Дерпта - Парротом!...
А потом, когда остались-таки вдвоем лишь на минуту, Фатали сказал:
- Я много слышал о вас, не хотелось при посторонних. О вашем масонстве, "Доме забвения". Но о каком забвении может идти речь, когда кругом творится такое?! Но рад, что вы нашли в себе силы оправиться после высылки. Вам что: в совершенстве владеете французским, турецким, родными вам языками - фарси и армянским! И вы придумали прекрасно, что, оказавшись здесь, приняли турецкое подданство, больше будут считаться с вами в Персии. Увидите, вам еще в ноги кланяться будут! Это только начало, что вы советник вашего посольства в Стамбуле, - где им найти таких, как вы, образованных людей?
По возвращении из Турции Фатали рассказал как-то в кругу нухинских своих земляков о встрече с Мелкум-ханом и как тот обрадовался идеям Фатали об алфавите и с похвалой отозвался об "Обманутых звездах".
- И обрадуется! - вдруг прервал его земляк, из учеников Ахунд-Алескера, часто по торговым делам приезжает в Тифлис и останавливается у них. - Как же ему не радоваться?! - гость был раздражен, и оттого установилась гнетущая тишина. - Ведь он армянин! Станет он болеть за наши мусульманские дела!
