Панас Мирный - Гулящая
- Так чего же? - спросил председатель.- Готовьтесь.
- Так вы согласны? Я и Лошакова пригласил. Попросите еще вы от своего имени. Скажите только, что это от земства ему честь.
- Ладно, ладно! Да у вас прямо гениальная голова!- воскликнул председатель.
- Была когда-то,- ответил Колесник.- А теперь чем дальше, тем глупее делается.
От председателя Колесник махнул к членам. Там он уже просто говорил, что председатель велел ему устроить обед для Лошакова и приглашает их на этот обед.
От них Колесник поехал по лавкам разузнать цены, сделать кое-какие закупки, кое-что заказать. Знакомый лавочник рассказал ему, что совсем недавно у него уже забрали целый воз всякой провизии.
- Зачем?
- Дворянство дает обед Лошакову. Все для этого обеда.
- А когда этот обед?
- В субботу.
А Колеснику только того и надо. Он как вышел от Лошакова, еще тогда думал, когда бы лучше устроить этот обед. "Нынче еще четверг,- думал Колесник,- пятница... в субботу дворянский обед. Ну, а в воскресенье наш... Подряд, один за другим. Отлично. Идет".
И Колесник тоже заказал целый воз всякой снеди. Оттуда он поехал за винами, брал все самые дорогие, самые выдержанные и водку всякую: двойную, английскую, адмиральскую, железнодорожную, в бутылках и штофах, во флягах и графинах, ром, коньяк... "В вине их, чертей, утоплю,- думал он, пробегая длинный перечень всевозможных напитков.- Так оно и получится: "Карай врага хлебом-солью". И он почувствовал вдруг при этой мысли, как жжет, щемит у него сердце. Жаль ему стало денег, которые он тратит на все это. "Подумать только - триста рублей, а ведь дай бог, чтобы хоть половина приглашенных пришла. А что, если обманет сам пан, черт этакий, не приедет?.. Лучше не думать, ну его совсем! Заварил кашу - надо расхлебывать".
И он поскорее погнал коня от лавки. Немало еще в этот день пришлось ему поколесить по городу. К булочнику, к мясникам, повара нанять, да не какого-нибудь завалящего, а такого, который знал бы все барские причуды. Чуть не до вечера разъезжал Колесник по городу, а тоска охватывала его все больше и больше.
- Где это ты пропадал, папаша? - встретила его на пороге Христя, разряженная в новое платье: белые рукава сорочки красиво расшиты цветами, юбка оранжевая, такая яркая, что прямо, кажется, сейчас загорится на ней, только корсетка из дорогого бархата темная, да и на ней, спускаясь с шеи, сверкают золотые дукаты и разноцветное монисто. В венке из цветов и крещатого барвинка, белолицая, румяная Христя так мило посматривала своими черными глазками, что и каменное сердце дрогнуло бы при виде такой красавицы. А разве оно у Колесника каменное?
Увидев ее, он весь затрепетал. Куда девалась недавняя тоска, глаза загорелись от радости, угрюмое лицо осветилось легкой улыбкой.
- Та-та-та... ишь ты, как разрядилась, моя доченька,- рассыпал он мелкий веселый смешок.- А я как дурак мыкаюсь по городу и морю мою доченьку голодом.- И, подойдя к Христе, он смачно чмокнулся с нею.
- Где был? Говори, где был? К другим бегал? Лучших искал? - спрашивала она, обвиваясь вокруг него, как хмелина, и улыбаясь, как алый цветочек.
- Деньги мотал, дурак! Не знал, куда девать, так в городе чуть не встречному и поперечному раздавал.
- Зачем? Лучше бы ты доченьке хатку купил. Маленькую хатку с садиком. И твоя доченька сидела бы там, как пташечка-канареечка, песни бы пела да своего седенького батеньку поджидала.
"А в самом деле?" - подумал он.
- Куплю, куплю, только не сейчас. Дай хоть немножко дух перевести. Зажали твоего батеньку. Вот готовься к пиру. Скоро пир будет.
- Какой пир?
Колесник рассказал все Христе. Потом, блестя глазами, начал:
- Ты у меня хорошая, послушная дочка, послушайся-ка меня. Лошаков это пан большой, он все может и давно на меня как черт на попа глядит. Вот если придет он, перетяни его на мою сторону. Перетянешь - красивую тебе хату куплю, и не с одним, а с двумя садиками.
- Руку! - крикнула она, выпрямляясь во весь рост. Глаза у нее сверкали, на лице играла улыбка, с каждой минутой она становилась все краше, словно красуясь, сама говорила ему: смотри, мол, любуйся... есть ли такой человек на свете, который устоял бы перед моей красотой?.. Да разве твой Лошаков устоит?
* *
*
В воскресенье около квартиры Колесника то и дело останавливались кареты, коляски и фаэтоны, из них выходило всякое панство и направлялось прямехонько к парадным дверям, а в этих дверях (зрелище доселе в городе невиданное) стоял огромного роста швейцар со здоровенной булавой в руках, в парчовом картузе, в кафтане, обшитом золотым позументом. Перед каждым гостем он вытягивался в струнку, как-то по-особенному размахивал своей булавой, отдавая честь, и пропускал гостя в распахнутые настежь двери. Народу собралось поглазеть на это чудо видимо-невидимо - вся улица с обеих сторон была запружена народом так, что не пройти.
- Ах, чтоб его! Что это он выделывает? - изумлялись рабочие, глядя, как замысловато вертит швейцар своей булавой.- Помахает, помахает перед носом, а тогда и пустит.
- Это он под нос им сует: дескать, понюхай, чем пахнет! - ответил кто-то, и в толпе раздался смех.
- Ну и церемония. Это не по-нашему. Так только в Москве бывает. Вот тебе и Колесник! Первый человек в городе,- говорили зажиточные хозяева-ремесленники, которые нарочно вышли поглазеть на церемонию.
- Ну, какого черта вы тут собрались, глаза пялите? - услышали они в раскрытое окно квартиры Колесника.- Ступайте, ступайте, пока не разогнали.
- Сам говорит. Сам. Видели? видели? Краснорожий такой да сердитый.
- Кто сам?
- Да кто же - Колесник, конечно.
- Эге-ге. А давно ты рыбой да тухлым мясом торговал?
- Ведь вот поди же. Забыл уже. Вишь, начальство какое!
- Знаете что? Лучше подальше от греха, давайте пойдем по домам. Чего там глядеть, как паны бесятся.
- Не хочешь, так ступай себе. А мы хоть раз в жизни поглядим, как они пируют.
- Смотрите, как бы вам в глаза не наплевали.
- Чего там!
Кое-кто ушел, а на их место налезло еще больше. Народ запрудил всю улицу - проехать трудно.
- Расходись! Расходись! - откуда ни возьмись полицейские и давай разгонять народ.
- Чего расходись? - стали упираться те, кто успел пообедать и хватить рюмочку.- Ступай себе, если тебе надо.
Полицейские напирали - народ не слушал. Началась драка. Вдруг откуда ни возьмись пожарные и давай с обоих концов улицы поливать из двух рукавов народ. Все так и кинулись врассыпную. Через полчаса ни живой души не было на улице. Никто теперь не заглядывал в окна ни злым, ни добрым оком, никто не мешал пировать.
А пир в доме шел горой. Огромные столы ломились от питий и яств. Первые стояли в затейливых бутылках, штофах, графинах, и солнечные лучи всеми цветами радуги переливались в прозрачной влаге; вторые были разложены на серебряных блюдах и весьма аппетитно улыбались всем из-под стеклянных крышек. Гости переходили от стола к столу, чокались, звенели тарелками, стучали ножами и вилками, трудились изо всех сил: одни прямо давились, уничтожая пироги, другие, как на жерновах, перемалывали зубами вкусные хрящи жареной рыбы, там болтали все громче и громче, тут хохотали. Гостей был полон дом: все предводители с Лошаковым во главе, все члены земства, много губернских гласных, и среди них - Рубец. Пришел и Проценко, которого Колесник встретил на улице и тоже пригласил. Пир удался на славу: столпы земства сошлись со столпами дворянства, чтобы отпраздновать святое единение и согласие. Об этом в пространных напыщенных речах говорили все ораторы. Лошаков первый поднял бокал за земство, за земских деятелей, председатель выпил следующий бокал за здоровье дорогих гостей дворян, лучших земских деятелей. Колесник выпил за согласие, за единение земства и дворянства. Его простая коротенькая речь особенно понравилась всем, гости закричали: "Ура-ура! за единение, за единение!" Затем последовали взаимные пожелания успеха, чоканье, чмоканье и братание. Вино лилось рекой.
Это было перед обедом, за закуской. А что творилось за обедом! Все уселись вокруг длинного стола, на почетном месте - Лошаков, по правую руку от него все предводители, по левую - земцы. Колесник примостился на самом конце стола, напротив Лошакова. Как хозяину и распорядителю, ему то и дело приходилось вскакивать, выбегать, потому он и занял это место. Целая орда лакеев в белых перчатках разносила ароматные вкусные кушанья. Перед каждым гостем стояло по две бутылки дорогого старого вина, пей сколько хочешь, ешь сколько влезет! Ну, и пили же, ну, и ели же! Шум не смолкал ни на минуту, здравицы сыпались со всех сторон. Уж на что Рубец человек робкий и смирный, и тот за обедом, чокнувшись с Колесником, выпил за здоровье земляка-распорядителя. Все подхватили здравицу. Довольный Колесник раскраснелся, как красная девица на сватанье, чокался со всеми, благодарил, низко кланяясь, за честь и просил прощения.
- Первый раз в жизни пришлось мне принимать таких дорогих гостей. Первый раз в жизни.- И он даже прослезился от радости.
