Мирза Ибрагимов - Слияние вод
Ярмамед бережно снял с плеча Калантара мокрое полотенце.
- Если б ты сказал: девяносто девять жизней не пожалеешь, я бы поверил, - продолжал Калантар. - Чужих, конечно! А вот насчет сотой, собственной, сомневаюсь, - и гулко расхохотался, довольный своим остроумием. Он ни разу не намекнул Ярмамеду на разговор у Аслана: считал, что полезно поддерживать на всякий случай хорошие отношения с таким услужливым, готовым на любую подлость негодяем.
Развязные остроты Калантара не понравились Гарашу, а когда тот спросил его: "Как поживаешь, потомок Рустама-киши?" - парень и вовсе насупился, промолчал.
Но Калантар и не ждал от него ответа: бросать небрежным тоном вопросы, перескакивать в разговоре с предмета на предмет, гулко хохотать над собственными шутками он считал свойством высокопоставленных лиц, недоступным простым людям.
- Я слышал, что Рустамовы мастерски играют в нарды, - сказал Калантар. - Проверим, проверим...
Ярмамед со всех ног бросился в дом за нардами, а председатель, даже не поинтересовавшись, хочет ли играть с ним Гараш, занялся Назназ, усадил ее рядом с собою, обнял ее талию.
- Ты не озябнешь, душа моя, вечер-то прохладный? "Неужели этот коротышка ей нравится?" - подумал Гараш, с мучительным недоумением глядя на Назназ, которая положила голову на плечо гостя.
Когда принесли нарды, Калантар скомандовал:
- Начинай, тракторист!
- Да я не умею, - ответил Гараш.
- Врет, врет! - взвизгнула Назназ. - А сколько раз у меня выигрывал "марсом"?
Калантар не стал настаивать, отмахнулся от Гараша, как от липнувшей к лицу мошки.
- Тогда вылезай из-за стола, была бы честь предложена. Ярмамед, на коня!..
- Осмелюсь ли помериться с вами, лелеш? - взмолился Ярмамед, но тотчас же подсел, взяв кости.
Назназ смеялась, подзадоривала обоих игроков, а Калантар играл с молниеносной быстротой и восхищался каждым своим ходом. Гараш видел, что председатель исполкома играл глупо, необдуманно, однако Ярмамед, славившийся на всю округу мастерством, в два счета получил "марс".
Калантар догадался, что ему подыграли, но не подал виду. Он привык всегда оставаться победителем, всю жизнь снимал сливки с молока. На пост председателя его выдвинули также случайно: кто-то порекомендовал, а кто-то поленился даже побеседовать с ним, приглядеться... При обсуждении серьезных хозяйственных вопросов он не высказывал своего мнения, а ограничивался неопределенными восклицаниями: "Ага! Разумеется! Какие могут быть сомнения?" На всех заседаниях он голосовал "за", а если оставался в меньшинстве, тотчас кричал во весь голос, что его ввели в заблуждение. Калантара даже был аттестат об окончании педагогического института, но грамотно писать ни по-азербайджански, ни по-русски он не умел и не подписывал ни одной бумаги, раньше чем ее не визировал его заместитель.
Насладившись смущением поверженного в прах Ярмамеда и льстивыми похвалами Назназ, Калантар захотел сразиться с Салманом, который куда-то исчез. Гараш уже не раз замечал за ним эту привычку: когда появляются гости, взваливать все хлопоты на сестру, а самому хорониться в темном углу.
Наконец нашли Салмана, он стал играть и, конечно, через несколько минут признал себя побежденным, с досадой швырнул кости, даже выругался.
- Теперь сыграем с тобой, красотка?
Назназ не чинилась, потянулась к "зарам", но тут Гараш не вытерпел, вышел из темноты.
- Ага, тракторист набрался мужества! - засмеялся Калантар. - Внимание, внимание, бросаем... У меня пять.
- Скажи-ка, товарищ, какое у тебя дело к механизаторам, и я пойду! произнес дрожащим от злости голосом Гараш.
- Подумать только, он даже шуток не понимает! - воскликнула Назназ.
- Что с тобою, парень, успокойся! - Салман вскочил, словно его пружиной подбросило, попытался обнять Гараша.
Зато Калантар обиделся.
- Чего он петушится? Не хочешь - не играй, уходи на свою завалинку. Не очень-то кичись. Одним постановлением могу сбросить твоего папашу с председательского места. Преемники найдутся.
В бешенстве, не сознавая, что он делает, Гараш схватил "зары" и швырнул их в самодовольное лицо Калан-тара.
- Дикарь! - взвизгнула Назназ, а Калантар от неожиданности пошатнулся, ухватил ее за локоть и потянул на себя. Падая в его объятия, хозяйка продолжала пронзительно кричать: - Хам! Деревенщина!
Но Гараш уже ничего не слышал. Человек, одежда которого объята пламенем, убегает сам от себя... И Гараш в эту минуту убегал в темную, глухую степь, чтобы спастись от самого себя, от угрызений совести, от стыда.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1
Заросший густой травой арык зеленой каймой обрамлял хлопковые поля. Вода журчала, напоминая людям, что арык жив. Ширзад, остановившись на берегу, с наслаждением прислушивался к говорку ручья.
Кусты хлопчатника поднялись уже на две пяди, обросли листвой. Вдалеке работал трактор, позади него шли женщины в пестрых платках и подрубали кетменями уцелевшие сорняки. У арыка девушка в соломенной шляпе с зеленой лентой смешивала минеральные удобрения с навозом и бросала эту смесь в воду, текущую на поля.
Это была Першан.
- Не знать бы тебе усталости, - пожелал Ширзад, подходя к ней.
Першан даже не оглянулась: то ли постеснялась, что голые руки до локтей замазаны навозом, то ли увлеклась работой.
- Что ты сказал?
- Сказал: "Будь счастлива".
- Умнее ничего не смог придумать?... - пробормотала девушка.
Перепрыгнув через арык, парень поднял лежавшую на земле лопату и начал швырять навоз в воду. Тут упрямая Першан не выдержала, глаза ее сверкнули: вырвав у Ширзада лопату, она с силой бросила ее.
- Товарищ бригадир, занимайся-ка своим делом. Мне что-то не хочется делить с тобой трудодни.
- Я только хочу тебя научить, как мельчить навоз.
- Давным-давно научилась. Не беспокойся. А если делать нечего, бери кетмень да помогай женщинам, у них, наверно, поясница разламывается от усталости, - сердито отрезала девушка.
Ширзад прищурился и увидел там, где кривыми рядками торчали реденькие чахлые кустики хлопчатника, Гызетар, яростно взмахивующую кетменем.
- Пожалела подругу? У нее муж механизатор, пусть и старается избавить жену от кетменя.
- А твое дело сторона? - Першан презрительно рассмеялась. - Чего торчишь, как тополь? Есть свободное время - так спой песенку или почитай стихи, - все веселее на душе станет.
Она непрерывно подмешивала навоз в воду, текущую из арыка на низко лежавшее поле, но эта однообразная работа нисколько не успокаивала ее. Ширзад расположился в сторонке, на берегу арыка, и, любуясь девушкой, думал, что в груди Першан бьется доброе материнское сердце, а характер отцовский - упрямый, твердый, непреклонный. Если такая полюбит, так на всю жизнь. Навсегда останется верной - и в разлуке и в бедах...
- Что это ты по веселью истосковалась? Плохо живется, что ли? спросил он мягким дружеским тоном.
Першан фыркнула, спустилась к арыку, вымыла руки и сказала тоскливым голосом:
- Гараш нас опозорил, вот горе. Мать ночи напролет глаз не смыкает. Не поверишь, она Майю полюбила сильнее, чем меня. - И неожиданно резко закончила: - Вот и доверяйся этим мужчинам!
- Не все же одинаковые...
- Мой Гараш лучше всех, честнее, благороднее, - крикнула Першан. - А если и он так обошелся с женой, чего же с других-то спрашивать?
Ширзад понял, что защищать сейчас честь мужского пола и невыгодно и бесполезно. Он мог бы сказать, что любит Першан, что дышать на нее боится, что она всегда для него останется самой красивой, самой желанной, но промолчал, поднялся, поглядел на степь. Трактор уже остановился; женщины, положив, словно винтовки, кетмени на плечи, потянулись гуськом к полевому стану.
- Убирайся с глаз моих куда хочешь, а мне пора завтракать, - сказала Першан, поправила выбившиеся из-под косынки кудри, стряхнула пыль с платья и пошла, но за арыком неожиданно остановилась и, не глядя на Ширзада, позвала: - Пойдем. Хватит голодным по солнцепеку мотаться, накормим, чем бог послал...
В полевом стане было шумно: женщины расстелили на прохладной, обдуваемой ветерком веранде принесенные из дому скатерти, разложили горками чуреки, яйца, масло, сыр. Першан и бригадира встретили веселыми шутками, смехом.
Тетушка Телли, похожая в своих сборчатых юбках на гигантский кочан капусты, облупливая с яйца скорлупу, вдруг воскликнула:
- Соль-то забыли! Дай-ка, голубушка, - попросила она Гызетар.
- Аи, тетушка, что с твоей памятью сделалось? Выдвинули звеньевой, а ты опростоволосилась, - засмеялась Першан.
- А я завернула память в платок, чтобы подарить одному человеку, забывшему о семейном долге, - с милой улыбкой ответила Телли.
Все сразу притихли: Гараш завтракал в соседней комнате, а двери были распахнуты настежь...
Першан отдернула протянутую к чуреку руку. Как она ни была зла на брата, а при народе сочла нужным заступиться:
- Аи, тетушка, каким сладким был твой язычок, когда ты распевала баяты. А теперь с твоих уст срываются горькие, как перец, слова.
