Николай Лейкин - Два соперника
— Я думалъ, что ты меня посылала напомнить, чтобы онъ пріѣзжалъ сегодня къ намъ обѣдать.
— Ну, что мнѣ съ тобой дѣлать! — всплескивала руками Анна Федоровна, — Вѣдь ты совсѣмъ полоумный. Посылаютъ человѣка о дѣлѣ разговаривать, а онъ о рыбной ловлѣ…
— Самъ онъ, самъ о рыбной ловлѣ началъ говорить — и дѣйствительно мы тутъ о головляхъ, до объ окуняхъ… Я ему про Чистяковскій прудъ, гдѣ много карасей… Онъ объ щукахъ… На щукъ онъ осенью даже съ острогой ѣздитъ.
— Вонъ! Скройтесь съ глазъ моихъ!
— Да чего ты сердишься-то, душечка! Вѣдь вопросъ о приданомъ можно и сегодня послѣ обѣда выяснить. Человѣкъ вчера мѣховую ротонду Надюшѣ обѣщалъ, пальто съ куницами покойной жены, брилліанты…
— Довольно. Чтобы я васъ больше и не видѣла до пріѣзда Ивана Артамоныча. Намъ нужно завтра ѣхать въ городъ всѣ тряпки заказывать, я думала, что ужъ ты съ деньгами отъ него вернешься, а ты извольте видѣть!..
— Да онъ дастъ, дастъ денегъ на приданое. Это сейчасъ видно, это не такой человѣкъ. Помилуйте, человѣкъ какъ котъ влюбленъ, даже слезы на глазахъ были, когда говорилъ со мной о Надюшѣ…
— Не дразни ты меня! Понимаешь, не дразни и уходи, а то я въ тебя вотъ этой жестянкой съ омарами пущу.
Анна Федоровна дошла до изступленія. Емельянъ Васильевичъ обратился къ дочери.
— Надюша! Да заступись хоть ты за меня, — сказалъ онъ.
— Нѣтъ, папенька, это ужъ слишкомъ, отвѣчала Наденька. — Дѣйствительно, мы расчитывали завтра ѣхать заказывать бѣлье для меня, покупать матеріи на платья…
— Да у него все есть, все послѣ покойницы жены — и все тебѣ пойдетъ.
— Да вы съума сошли! Не могу-же я носить бѣлье послѣ покойницы, ходить въ покойницкихъ отрепанныхъ платьяхъ. За старика замужъ выхожу, жертву приношу ему, и вдругъ обносками послѣ его жены пользоваться! Я хочу, чтобъ онъ мнѣ сдѣлалъ самое роскошное бѣлье и самый лучшій гардеробъ, только тогда я за него пойду.
— Оставь, Надя. Съ твоимъ отцомъ разговаривать, все равно что въ стѣну горохъ кидать — никогда не прилипнетъ. Ему хоть колъ на головѣ теши — онъ выпучитъ идіотскіе глаза, да такъ и будетъ ходить.
— Ахъ, Боже мой! Да понимаете-ли вы, что все это мы сегодня послѣ обѣда за кофеемъ выяснимъ, сказалъ Емельянъ Васильевичъ. — Подолью я ему въ кофей коньячку и подниму вопросъ о приданомъ. При васъ подниму, вы тутъ-же будете. Такъ-то даже лучше, когда душа у него размякнетъ. Душа размякла, передъ глазами Надюша въ видѣ приманки сидитъ — вотъ тогда и потроши его, и бери съ него что хочешь.
— Вонъ! крикнула Анна Федоровна и указала на дверь въ другую комнату.
Емельянъ Васильевичъ съежился, махнулъ рукой и отправился переодѣваться изъ вицмундира въ пиджакъ.
Въ столовой загремѣли посудой, ножами и вилками, приготовляя обѣденный столъ. Анна Федоровна все еще ворчала и ругала мужа. Дочь такъ и не переодѣлась, но мать настояла, чтобы та поверхъ малороссійсскаго костюма надѣла передникъ, дабы имѣть случай сказать жениху, что она только что сейчасъ отъ хозяйственныхъ занятій. Емельянъ Васильевичъ сунулся было въ столовую откупоривать бутылки съ виномъ, но его выгнали вонъ.
Около пяти часовъ, пара сытыхъ лошадокъ-шведокъ подкатила къ палисаднику дачи колясочку Ивана Артамоныча. Изъ нея вылѣзъ Ивана Артамонычъ. Въ рукахъ онъ держалъ что-то завернутое въ бѣлую бумагу и перевязанное розовой тесьмой.
— Наденька! Женихъ… Поправься. Емельянъ Васильичъ! Пріѣхалъ… Бѣги къ калиткѣ! крикнула Анна Федоровна.
Отецъ, мать и дочь бросились встрѣчать жениха.
X
— Нѣтъ, я положительно вѣрю теперь въ сліяніе душъ, говорила Анна Федоровна, здороваясь съ Иваномъ Артамонычемъ. — Сейчасъ Надя чистила бруснику, вдругъ оставила ее чистить и пошла мыть руки. Я говорю ей: «что ты? Куда?» А она отвѣчаетъ: «Иванъ Артамонычъ ѣдетъ, надо встрѣчать». И только-что вымыла руки, не успѣла даже снять передника, какъ вы подъѣхали. Это называется: Сердце сердцу вѣсть подаетъ. — Именно-съ… Я самъ о Надеждѣ Емельяновнѣ всю дорогу думалъ, отвѣчалъ Иванъ Артамонычъ и, протянувъ Наденькѣ что-то завязанное въ бумагу, сказалъ:- Моей наисладчайшей сладкое…
Наденька взяла завязанное въ бумагу и проговорила: «мерси».
— А ручку поцѣловать можно? спросилъ ее Иванъ Артамонычъ.
— Обѣ вашимъ подаркомъ заняты.
— Я приложусь, не заставляя васъ выпускать изъ рукъ мой подарокъ.
— Ну, прикладывайтесь.
Иванъ Артамонычъ наклонился и чмокнулъ руку Наденьки.
— Коробочку-то попрошу вскрыть сейчасъ-же, сказалъ онъ. — Тамъ сюрпризецъ есть.
Всѣ отправились на балконъ, гдѣ Наденька, развязавъ бумагу, увидала коробку, а вскрывъ эту коробку, вынула оттуда большую розовую атласную бомбоньерку.
— Ахъ, какая прелесть! воскликнула Анна Федоровна.
— Вскрывайте, вскрывайте дальше, продолжалъ Жванъ Артамонычъ.
Наденька приподняла крышку бомбоньерки. Сверху на конфектахъ лежалъ золотой браслетъ и блестѣлъ брилліантами.
— Ахъ, какая прелесть! вскрикнула Наденька.
— Прошу надѣть его на руку и носить на радость.
— Покажи-ка, покажи-ка… протискалась къ дочери мать. — Боже, какъ вы балуете Надюшу, Иванъ Артамонычъ!
— Еще больше буду баловать, только бы Надежда Емельяновна меня искренно полюбила.
— Иванъ Артамонычъ! Вы, я думаю, съ дорожки-то проголодались, а до обѣда еще добрыхъ полчаса, такъ не хотите-ли предварительно выпить водочки и заморить червячка солененькимъ? предложилъ отецъ Наденьки.
— Охотно, охотно, добрѣйшій Емельянъ Васильичъ, отвѣчалъ женихъ.
— Такъ пожалуйте. А ужъ какой я васъ копченой лососиной угощу!..
— Копченую лососину мы потомъ-съ… А прежде я желаю отдать предпочтеніе приготовленіямъ молодой хозяйки. Сейчасъ я слышалъ, что она трудилась и чистила своими прелестными пальчиками бруснику, — вотъ я этой-то брусникой и закусилъ-бы.
Мать и дочь переглянулись. Вышелъ неожиданный скандалъ. Брусники въ домѣ не было. Вскорѣ, однако, Анна Федоровна нашлась и объявила:
— Представьте, какой случай! А вѣдь бруснику-то я послала поставить на чужой ледникъ черезъ дорогу на сосѣднемъ дворѣ. Въ нашемъ ледникѣ, какъ есть до капли, весь ледъ стаялъ — вотъ я и послала къ сосѣдямъ.
— Печально, очень печально, покачалъ головой Иванъ Артамонычъ. — Нѣтъ-ли тогда какой-нибудь другой закуски, къ которой прикасались-бы ручки Надежды Емельяновны?
— Маринованные грибы есть ея приготовленія.
— Ну, такъ мы маринованнымъ грибомъ закусимъ, а ужъ копченую-то лососину я потомъ… Долженъ вамъ сказать, что я умиляюсь передъ каждымъ домашнимъ приготовленіемъ. Это моя страсть…
Иванъ Артамонычъ подошелъ къ закускѣ, выпилъ водки и сталъ тыкать вилкой въ маринованный грибъ.
Черезъ четверть часа сидѣли за столомъ и обѣдали. За послѣднимъ блюдомъ Анна Федоровна спросила:
— Когда-же, Иванъ Артамонычъ, свадьба?
— А это, какъ вы, многоуважаемая Анна Федоровна… Я горю нетерпѣніемъ покончить все это скорѣй. Для меня — чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Теплое гнѣздышко для той прелестной птички, которая прилетитъ ко мнѣ, готово.
— Послушайте, Иванъ Артамонычъ, я желаю, чтобы будуаръ былъ новый и непремѣнно голубой атласный, вставила свое слово Наденька.
Иванъ Артамонычъ подумалъ и произнесъ:
— Хотѣлось-бы не перемѣнять обстановку, но хорошо, извольте: будуаръ будетъ новый. Желаете изъ голубаго атласа?
— Непремѣнно.
— Будетъ исполнено.
— Такъ назначайте-же день свадьбы-то, Иванъ Артамонычъ, приставала къ нему мать Наденька.
— Извольте-съ. Въ воскресенье черезъ двѣнадцать дней.
— Что вы, что вы! Въ такой короткій срокъ мы не успѣемъ сдѣлать для Надюши приданаго. Вѣдь надо заказать бѣлье, подвѣнечное и визитныя платья, шляпки, пальто, разныя сорти де баль… Наконецъ, прежде всего, намъ нужно отыскать зимнюю квартиру и переѣхать съ дачи.
— Поторопиться, такъ все можно сдѣлать. Двѣнадцать дней срокъ большой.
— Такъ-то оно такъ, но…
Анна Федоровна начала мигать мужу, чтобы тотъ начиналъ разговоръ о деньгахъ на приданое, но тотъ сидѣлъ выпуча глаза и молчалъ. Анна Федоровна рѣшилась начать сама.
— Ахъ, Иванъ Артамонычъ! вздохнула она. — Конечно, богатые люди сейчасъ-же могутъ приступить къ покупкамъ и заказамъ, но не скрою отъ васъ, что мы ужасно стѣснены въ денежномъ отношеніи. Кромѣ жалованья, Емельянъ Васильичъ не имѣетъ ничего — и вотъ для того, чтобы сдѣлать для Нади хоть какое-нибудь приданое, онъ долженъ искать гдѣ-бы занять денегъ, а вы знаете, какъ это трудно!
— Да, не легко, согласился Иванъ Артамонычъ.
Анна Федоровна продолжала:
— Вотъ ежели бы вы ссудили насъ деньгами на приданое для Наденьки.
Иванъ Артамонычъ побарабанилъ пальцами по столу и спросилъ:
— А осмѣлюсь спросить, сколько надо?
— Да это зависитъ отъ васъ, зависитъ прямо отъ того, какое-бы вы приданое желали, чтобы имѣла Наденька.
