Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 1
— Къ злополучію моему нѣтъ; Гамлета играетъ Гундуровъ.
Но вѣрное чутье подсказывало, какъ видно, востроглазой дѣвицѣ что съ этой стороны взять было нечего. Она мелькомъ глянула на бѣлокураго молодаго человѣка и слегка нахмурилась:
— Вѣдь мнѣ главное чтобъ было пѣніе, — а это драма; тамъ не поютъ?…
— Поетъ одна Офелія, сказалъ Ашанинъ. — Ахъ, да, княжна, вѣдь у васъ, неправда-ли, голосъ есть?
— И премиленькій! отвѣчала за нее Ольга Елпидифоровна, — не такой большой какъ у меня, но…
— Гдѣ-же кому противъ васъ! неожиданно фыркнулъ Вальковскій, все время молча, съ прижатыми между колѣнъ ладонями, поглядывавшій на нее.
Всѣ разсмѣялись невольно; барышня разсердилась было, но вдругъ расхохоталась сама:
— Знаете что, на васъ и сердиться нельзя! Вы все равно что тотъ красный попугай у княгини, который, какъ только кто мимо пройдетъ, и начинаетъ самымъ глупымъ образомъ кричать: а-ра, а-ра!.. Что онъ кричитъ, что вы грубите — совершенно все одно!..
— Браво, браво! зааплодировалъ ей Ашанинъ, — такъ ему и нужно, пугалѣ огородному!..
Вальковскій сконфуженно только покосился на нихъ…
V
Большая входная въ залу дверь, прямо противъ сцены, отворилась. На порогѣ ея показался князь Ларіонъ. Онъ успѣлъ кончить свою прогулку и переодѣться, и въ смѣнившемъ его длинный сюртукъ свѣтломъ, по лѣтнему, утреннемъ туалетѣ казался теперь еще моложе, чѣмъ въ первую минуту его встрѣчи съ нашими друзьями.
— Кня-азь! вскрикнула завидѣвъ его Ольга Елпидифоровна, — къ намъ, къ намъ, милости просимъ!..
— Да къ вамъ какъ въ Царство Небесное пройти мудрено! смѣялся онъ, пріостановившись передъ растянутыми на полу декораціями.
— А я вашимъ ангеломъ хранителемъ буду, проведу! крикнула она ему, сбѣжала опрометью со сцены въ залу, къ великому ужасу Вальковскаго, и подобравъ на сей разъ осторожно свои юпки, стала пробираться на кончикахъ нѣсколько грубоватыхъ формою, но тщательно обутыхъ ногъ по еще не загрунтованнымъ краямъ полотна.
Она добралась до князя, просунула свою руку подъ его руку, слегка прижалась къ нему и, глядя на него снизу вверьхъ со своею вызывающею улыбкою, проговорила полушопотомъ:
— Милый, милый князь, какъ бы я хотѣла быть въ самомъ дѣлѣ вашимъ ангеломъ хранителемъ?.. Но вы сами ангелъ? Вы такой, добрый, умный, ну милый, совсѣмъ милый!
— Вы находите? разсѣянно отвѣтилъ онъ, глядя не на нее, а на сцену и прищуривъ для этого свои нѣсколько близорукіе глаза.
— Еге, вотъ она куда бьетъ! сказалъ себѣ Ашанинъ, отъ зоркаго взгляда котораго ничто не ускользало, — и подошелъ къ Надеждѣ Ѳедоровнѣ, сидѣвшей у кулисы нѣсколько поодаль отъ стола, за которымъ княжна и Гундуровъ пили чай, а «фанатикъ» пожиралъ булки одну за другою.
— Такъ вы такъ таки рѣшительно отказываетесь отъ роли? сказалъ онъ.
Она приподняла на него свои большіе, печальные глаза:
— Я вамъ сказала, я не играла никогда… И не хочу наконецъ!.. съ внезапной рѣшимостью промолвила она.
— Даже если бы я васъ очень, очень объ этомъ просилъ? вкрадчиво и мягко проговорилъ нашъ Донъ-Жуанъ, глядя на нее не отрываясь.
Некрасивое лице бѣдной дѣвы слабо зарумянилось подъ этимъ неуступчивымъ взглядомъ.
— Боже мой, отвѣчала она не сразу и какъ бы перемогая пронимавшую ее дрожь, — какой вы удивительный человѣкъ!.. Къ чему вамъ я!.. Заставьте… — вы все можете! вырвалось у нея, — заставьте играть эту безстыдную дѣвчонку, отъ которой вы уже безъ ума! И она презрительнымъ движеніемъ указала на востроглазую барышню, медленно подвигавшуюся къ-сценѣ объ руку съ княземъ Ларіономъ.
— Я безъ ума! невиннѣйшимъ тономъ воскликнулъ Ашанинъ;- помилуйте, я въ первый разъ отъ роду вижу ее сегодня, и даже кто она, — не знаю…
— Она дочь здѣшняго исправника Акулина, нехотя объявила Надежда Ѳедоровна.
— И, какъ кажется по части князь-Ларіонъ Васильевича… не договорилъ Ашанинъ.
— Какъ видите! Я и не воображала никогда, воскликнула перезрѣлая дѣвица, — чтобы можно было быть такою дерзкою кокеткой въ ея годы!..
— Что-же, это не дурно, Надежда Ѳедоровна!
— Да, съ горечью возразила она, — я знаю, вамъ такія нужны, только такія и нравятся!
— И такія нужны, и такія, это точно! поддакнулъ онъ, поддразнивая ее.
— Знаете, заговорила она послѣ минутнаго молчанія, страстно и въ тоже время злобно взглянувъ на него, — я не понимаю какъ можетъ женщина рѣшиться полюбить васъ!
— Такъ никто-же изъ нихъ и не рѣшается, Надежда Ѳедоровна! смиренно вздохнулъ на это Ашанинъ, — вы сами знаете, ну, кто меня любитъ?…
— Подите вы отъ меня! проговорила она, отворачиваясь — и невольно усмѣхнулась.
— А все же вы Гертруду играть будете! заключилъ онъ, торжествуя…
Она не отвѣчала.
Тѣмъ временемъ княжна Лина и Гундуровъ вели слѣдующій разговоръ.
— Когда мнѣ Ольга сказала, что monsieur Ашанинъ пріѣхалъ съ какимъ-то еще молодымъ человѣкомъ, я тотчасъ же догадалась, что это непремѣнно вы, говорила она.
Онъ изумился:
— Почему-же такъ, и какъ могли вы знать обо мнѣ, княжна?
— Я знаю чрезъ m-r Ашанина, который безпрестанно говорилъ намъ о васъ зимою, — Лина усмѣхнулась, — что вы его другъ, а ваша тетушка сказала намъ что вы должны на дняхъ пріѣхать изъ Петербурга.
— Вы знаете мою тетушку? еще болѣе удивленъ былъ Гундуровъ.
— Да. Мы были у нея съ maman. Дядя давно съ нею знакомъ и очень любитъ ее, а теперь повезъ и насъ. Она и папа покойнаго хорошо знала. Я очень рада, что съ нею познакомилась, промолвила княжна съ какимъ-то особымъ оттѣнкомъ серьезности.
— И я понимаю васъ, съ увлеченіемъ сказалъ Гундуровъ, — тетушка моя чудесная женщина!..
Она отвела голову отъ чашки, низко наклонясь къ которой прихлебывала чай своими свѣжими губами:
— Вы это очень хорошо сказали! съ ласковой улыбкой проговорила она.
У нея были какіе-то лебединые, медленные — какъ медленна была и ея рѣчь — повороты шеи, которые приводили въ восторгъ Гундурова. — Какая эта дивная вещь, женская грація! думалъ онъ.
— Я сказалъ что чувствую, произнесъ онъ громко; — я не помню ни отца, ни матери; тетушка съ пеленъ возрастила меня, спасла мое наслѣдство отъ гибели… Я ей всѣмъ, обязанъ!..
Княжна сочувственно покачивала своею осѣненною золотистыми косами головкою:
— Она именно на меня такое впѣчатленіе произвела, ваша тетушка, что она думаетъ и поступаетъ хорошо…
— Какъ это ужасно, начала она, помолчавъ, опять, — что васъ за границу не пустили!..
— Да! и глаза Гундурова мгновенно заискрились, — это ударъ для всего моего будущаго! И за что, за что? вскликнулъ онъ въ неудержимомъ порывѣ; — оторвали человѣка отъ всего что было для него жизнью, связали по рукамъ и по ногамъ…
Онъ не договорилъ. Княжна внимательно поглядѣла на него…
— Я, тихо промолвила она, — все жила за границей, до сихъ поръ, сужу по тамошнимъ понятіямъ, — тамъ даже никому въ голову не придетъ, чтобъ можно было такъ поступить съ невиноватымъ человѣкомъ… Знаете, я очень люблю мое отечество, и такъ рада что мы наконецъ въ Россіи! Но это ужасно когда
Она вдругъ задумалась. Гундуровъ въ свою очередь, поднялъ на нее глаза съ какимъ-то благоговѣніемъ.
— Вы будете играть Гамлета? спросила она черезъ мигъ.
Онъ помолчалъ, еще разъ глянулъ на ея опущенныя вѣки:
— Буду, княжна! произнесъ онъ, будто только теперь окончательно рѣшившись, — и я какъ-то надѣюсь, что я вамъ отъ этого не покажусь смѣшнымъ… А посмѣетесь, — грѣхъ вамъ будетъ! примолвилъ онъ, налаживаясь на шутливый тонъ и слегка краснѣя. — Признаюсь вамъ, я бы не рѣшился въ другую минуту, — но мнѣ надо уйти отъ тоски…. отъ того что чуть съ ума не свело меня тамъ… въ Петербургѣ… Вотъ тѣмъ оно и дорого, тѣмъ велико искусство, княжна, горячо зазвучалъ голосъ молодаго человѣка, — что въ него какъ въ святую святыхъ можно уйти и позабыть тамъ все что гложетъ, мутитъ, снѣдаетъ здѣсь наше я…
Онъ остановился вдругъ съ невольнымъ сомнѣніемъ: не покажется-ли ей это слишкомъ горячимъ, юношескимъ, — ему вдругъ ужасно страшно стало что она не пойметъ, не пойметъ того что именно заставляетъ его рѣшиться выступить на сцену въ незнакомомъ домѣ, приняться за то что обыкновенно почитается дѣломъ однихъ «праздношатающихся, пустыхъ свѣтскихъ людей»….
Но въ сосредоточенномъ вниманіи съ которымъ слушала она его ему какъ-то разомъ сказалось что никто въ эту минуту не былъ бы въ состояніи такъ понять его какъ эта свѣтская дѣвушка, съ ея спокойнымъ обликомъ и неулыбающимся взглядомъ.
— Постарайтесь сыграть хорошо! сказала она просто, — мнѣ такъ хочется видѣть его на сценѣ. Я читала Гамлета… Настоящаго! подчеркнула Лина;- у меня былъ въ Ганноверѣ учитель англійскаго языка, — старикъ; онъ меня очень любилъ и подарилъ мнѣ всего Шекспира: «дурное къ вамъ не пристанетъ», говорилъ онъ. И, въ самомъ дѣлѣ, я всегда такъ думала, что дурное только къ дурнымъ пристаетъ… Вы однако не говорите объ этомъ всѣмъ… многіе не понимаютъ… Да вы и не скажете, — я знаю! своимъ особымъ серьезнымъ тономъ заключила, не договоривъ, княжна, — и пошла на встрѣчу подымавшагося на сцену дяди.
