Василий Яновский - Поля Елисейские
В бридж он играл лучше всех нас, в шахматы совсем слабо. Благодаря картам он свел и поми-рил таких исконных врагов, как Адамович и Ходасевич. Было особенно приятно иметь его своим партнером против любых противников, даже профессионалов. В чем тут секрет?
Ходасевич за картами обычно нервничал, кривился, ерзал, когда его партнер ремизился. А Фельзен всегда торжествующе сиял, точно напроказивший гимназист, ускользнувший от наказа-ния, и собирал взятки; только в конце, чтобы подразнить, скажет:
- Главное, я выиграл совершенно без карт. Никогда еще такая дрянь не лезла в руки.
Подчас он выглядел первым учеником, которого все преподаватели одинаково хвалят. Но это была только внешность. Независимый, во многом упрямый, осведомленный, трезвый и честный даже в мелочах, когда требовали обстоятельства, он умел отличнейшим образом отстаивать свое мнение, часто сероватое на фоне наших пышных мифов, без компромиссов, и отвечал, пусть сим-волической, но все же пощечиной, на каждый хамский тумак поднимающего уже свою рудимента-рную голову древнего гада.
Фельзен, сын петербургского врача; в 1912 году, очень молодым, он окончил юридический факультет. После Октября семья переехала в Ригу, где отец продолжал свою врачебную практику. Дядя Николая Бернгардовича был владельцем портняжного магазина в столице; там шили блиста-тельные мундиры для золотой молодежи. И эти клиенты дяди сыграли, мне кажется, решающую роль в формировании Фельзена.
Сам он в эмиграции занимался коммерческими сделками; сперва в Берлине, удачно, потом в Париже, с меньшим успехом, вероятно, уже литература мешала.
Почему-то компаньоны часто обкрадывали Фельзена. В Париже он бегал на биржу, но без особого толку, потеряв на какой-то трансакции весь капитал. К счастью, один из вышеупомятутых компаньонов женился на сестре Николая Бернгардовича, в их доме Фельзен мог отныне безданно, беспошлинно обретаться.
Биржа и западная коммерческая деятельность наложили особую печать на его творчество: смесь получалась новая, по русским понятиям необычная. Деловая порядочность в Фельзене переключалась в личную и литературную.
Упоминаю об этом еще и потому, что гибель его находилась в какой-то связи с темными аферами его друзей и родственников. Разумеется, лучше всего об этих делах могла бы поведать сестра покойного или ее супруг, ныне, кажется, благополучно проживающие в Швейцарии или в Италии; во Францию они не вернулись, опасаясь суда и следствия.
В романах Фельзена герой, привыкший к хорошей жизни, продолжает подвизаться на комме-рческом поприще, но без особой удачи; он влюблен - из книги в книгу - все в ту же нестареющую Лелю (предмет постоянных шуток на Монпарнасе).
Портрет этой Лели - "чистая химия", с гордостью объяснял он. Иначе говоря, к основному типу, проживающему в Риге, были прибавлены черты разных других дам, с которыми судьба сталкивала автора.
Серия его произведний должна была по замыслу составить один роман. Фельзен искал и не мог найти объединяющее заглавие, по удаче равное "A la Recherche du Temps Perdu"*. Кроме этого творческого занятия было у него еще одно - влюбляться. И в своих личных романах он постоянно повторял ту же ситуацию - страдающей, ревнующей жертвы. Подобно Прусту, его сладострастно влекло к такого же рода мукам, и он смаковал роль свидетеля, из угла в гостиной наблюдающего за "Лелей" - как она любезничает с другими самцами.
* В поисках утраченного времени (франц.) - название романа М. Пруста.
Основную, первую Лелю, мы встретили на Монпарнасе, когда она приезжала в Париж. Она потом погибла от рук наци в Риге, что, разумеется, придает ее облику новое измерение. В "Доми-нике" она мне показалась несколько крупной дамой с "выигрышными" ногами, по выражению Фельзена, о которой можно только утверждать, что она хорошо сложена, практична и, по-видимо-му, с характером... Тайна личности, успеха сказывается в творчестве, страдании и в любви! Эта тема одинаково интересовала Фельзена и меня, и мы часто вдохновлялись ею.
Собственно, в таких интимных беседах и заключалась главная прелесть общения с Николаем Бернгардовичем. С Поплавским хотелось спорить, ругаться, а уйдя, в виде мести создать новый мистический вариант вселенной. С Фельзеном, наоборот, конкретный, тихий обмен мнений порождал немедленный, самоокупающийся духовный уют.
Слушая его рассказ, казалось естественным вспоминать нечто похожее, параллельное, из своего прошлого и сообщить ему. А Фельзен умел слушать, все понимая. Не на лету, не с полу-слова, а задавая дельные, точные вопросы: подумает и кивнет головой - приняв это, укладывая в ряд с личным опытом.
В 30-х годах мы с ним встречались почти ежедневно. Я только что закончил "Любовь вто-рую"; отрывок под заглавием "Преображение" напечатали "Современные записки". На этом мои отношения с ними как будто прервались. Как издать книгу?
Между тем Париж ликовал, празднуя вместе с Буниным его Нобелевскую премию. Иван Алексеевич пил шампанское с утра: особый хмель - не без отрыжки. Вера Николаевна, уезжая с мужем в Стокгольм, заявила при свидетелях:
- Вот верьте мне, чует сердце: я еще раз поеду туда за этой премией!
(Предполагалось, что Зуров станет вторым лауреатом.)
А печататься нам все-таки негде было. Тогда это казалось главной препоной для нормальной писательской деятельности. Теперь ясно, что эмигрантская литература гибнет из-за отсутствия культурного читателя.
Наши книги продавались во все русские лимитрофы, но мы не умели использовать этого преимущества. Халатность авторов и жульничество издателей доконали рынок. Вот тогда у меня мелькнула "наполеоновская" идея. И партнером для осуществления замысла я избрал Фельзена. Он тоже к тому времени закончил свои "Письма о Лермонтове" и понял меня сразу до тонкости.
Предполагалось организовать выставку зарубежных книг: издательства охотно предоставят нам экспонаты и соответствующий товар для дешевой распродажи. А мы проведем среди посети-телей подписку на будущие издания... За десять франков они к концу сезона получат одну, две или три вновь изданные книги - в зависимости от числа пайщиков, ибо вся собранная сумма пойдет на расходы по печатанию.
Фельзен вполне оценил этот план, но по-своему, практически. В то время как я нажимал главным образом на подписку и жертвенный порыв, он интересовался преимущественно входной платой и процентом с продажи.
- Все хорошо, но где взять приличное помещение, и бесплатно?..
У меня и это было подготовлено. Музей Рериха. Там собирался раз в неделю "Пореволюци-онный клуб" кн. Ширинского-Шихматова. Выставка зарубежной литературы в общем послужит хорошей рекламой для музея: он стоял пустой круглый год, увешанный тибетскими полотнами художника. Рерих в эти годы хлопотал о создании чего-то подобного Красному Кресту в защиту произведений искусства. Сотрудничество с зарубежными писателями могло помочь делу музея. Но это, конечно, только в том случае, если наша выставка не будет носить характера частного предприятия.
Мы решили действовать от имени Парижского Объединения Писателей и Поэтов. И получи-ли для этого соответствующие полномочия. Была создана Издательская Коллегия в составе Фель-зена и меня. Три книги, изданные в ближайшие два года и разосланные подписчикам, носили марку этой Коллегии.
В продолжение всех последовавших деловых передряг - подготовлений, ликвидации - мы с Фельзеном проводили вместе иногда целые дни, недели, месяцы. И надо отметить совершенное отсутствие обычного в таких случаях взаимного раздражения.
Ум его - всегда ясный, житейски мудрый и положительный, особенно в мелочах: Фельзен поражал и радовал своим savoir faire*. Когда в ресторане я заказывал курицу, а на первое просил суп, Николай Бернгардович меня наставлял:
- Возьмите лучше hors-d'oeuvre!** Курицу дают четвертушку, надо же чем-нибудь насыти-ться.
* Умение жить (франц.).
** Закуска (франц.).
И хотя впоследствии мне случалось попадать в рестораны, где дают целого каплуна, но все-таки по сей день я выбираю еще "закуску".
В субботу ночью на Монпарнасе народ иногда выпивал лишнее и ссорился, кое-кто лез в драку. Фельзен в таких случаях выступал в роли миротворца:
- Я тут командую, - заявлял он решительно, оттесняя спорящих.
И так как его многие любили и почти все уважали, то это действовало:
- Да, да, Николай Бернгардович, вы решайте...
И он творил соломонов суд к общему, казалось, удовлетворению. Однако раз новый человек, приведенный Кнутом на Монпарнас, капитан парусного судна, неожиданно возразил:
- Нет, вы здесь не командуете.
И вся многолетняя постройка Фельзена рухнула на манер карточного домика: все опешили...
Мы опять вернулись в "Доминик"; потасовка происходила на тротуаре у метро "Вавэн". Заказали по рюмке горькой в утешенье. Фельзен молодцевато опрокинул вверх дном стопку и лихо подмигнул... Осторожно закусив, он посмеиваясь начал мне объяснять всю несуразность происшествия, и я, едва ли не больше всех пострадавший, с хохотом внимал этой воистину смешной истории.
