Виктория Токарева - Мой мастер
Катерина не догадывается, что это я их позвала. Она думает: все как было. Ее ученики не могут без нее, а она - без них.
Все усаживаются за стол, и начинаются тосты. За Катерину. Только за нее. Она слушает и верит каждому слову. Да, она свет в окне. Да, она легенда, вечная Женщина. Она талантливая, красивая и теплая, таких сейчас не делают. Молодость - не вечное добро. А талант и доброта - навеки. Это Божий дар. Катерина - поцелована Богом. Пусть не самая молодая, но самая божественная.
Звонок в дверь. Пришел Игрек. Сел за стол возле Катерины. Мои силовые линии тянутся к нему, как к магниту. Он улавливает и постоянно ко мне оборачивается. Он думает, что это он сам оборачивается. А на самом деле это я его тяну.
Катерина льнет к Игреку, как бездомный щенок.
- Мне плохо, - открыто жалуется она. - Утешьте меня, утешьте...
В Переделкине она жила рядом с землей и травой, а здесь висит между небом и землей. Не чует землю под ногами. Только кошки и окно самоубийцы. Утешьте меня, утешьте...
- Милая моя, - говорит ей Игрек. - Милая моя...
И это все.
Игрек приглашает меня танцевать.
Мы танцуем. Игрек уже выпил. Он выше меня, и я вижу его ноздри, широкие, как ворота. Он трагически смотрит перед собой и говорит:
- Я не могу тебя любить, потому что я уже люблю другую женщину. Свою жену.
Это та самая жена, с которой он развелся. Сначала довел ее до развода, а теперь страдает.
- Не можешь - не надо, - отвечаю я легким голосом. Трудная любовь отменяется. Буду любить своих близких, свои замыслы и своего мастера Катерину Виноградскую.
Мы все в этот вечер принадлежим только ей, хотим, чтобы она купалась в нашем внимании. И это удавалось до тех пор, пока Игрек не спросил:
- Можно я похвалюсь?
И стал рассказывать свой новый сценарий, безумно интересный. Он пересказывал целые сцены, я задыхалась от точности его диалогов. Мы все сидели, сбившись вокруг Катерины, как на групповой фотографии. Рядом с Катериной. Но не с ней.
Мы слушали Игрека, и наша жизнь манила нас вперед. Время цветения прошло. Наши цветы превратились в завязи, а завязи - в плоды. Нас ждала слава и скибка сена...
Расходились поздно, вернее, рано. Скоро утро.
Игрек идет меня провожать. Рядом с домом лес. Мы останавливаемся возле дерева и целуемся страстно и яростно, как могут целоваться молодые и нетрезвые люди.
- Выходи за меня замуж, - грустно говорит Игрек. - Я буду о тебе заботиться, ходить в магазин за кефиром и апельсинами. У тебя в комнате будет пахнуть апельсинами.
Я смотрю в небо. Вдруг резко и с грохотом взлетела стая ворон. Их много. Целая туча. Что-то увидели или испугались. Или надоело сидеть на одном месте. А впрочем, какая разница...
Я не пойду замуж за Игрека, потому что у меня есть муж и девятилетняя дочь. Мой муж будет со мной до конца. И похоронит, и устроит поминки. И скажет тост. А все эти Иксы, Игреки, Зеты - персонажи для моих сценариев. Без них мне не о чем было бы рассказывать людям. Они - моя тема. И только.
Мы разошлись, каждый в свою жизнь. Кто пешком, кто на такси. А Катерина осталась в своей жизни, с кошками и окном самоубийцы.
Через десять лет
Катерине восемьдесят. По паспорту шестьдесят пять. По паспорту она пожилая, но не старая.
Катерина недавно вернулась из больницы. У нее был второй инфаркт.
Я съездила в Переделкино, договорилась с ее старой домработницей Нюрой. Нюра переехала к Катерине, живет у нее стационарно.
Катерина лежит на диване и ничего не ест. Организм не принимает еду.
- Ну поешьте супчику... - умоляю я.
- Невкусно, - отказывается она. - Там рис, картошка, а внизу капуста. Это невозможно есть.
Мы с Нюрой пробуем - суп замечательный. Но Катерина не допускает мысли, что она умирает. Виноват суп.
- Ты здесь? - спрашивает она. Я беру ее за руку.
- Я тебе что-то скажу...
Я напряглась" Приготовилась слушать последнее "прости" или последнее напутствие. Слезы подошли к моим глазам.
- В меня был влюблен врач, - сообщает Катерина.
- А сколько ему лет?
- Тридцать.
"Бред, - подумала я.
Зачем тридцатилетнему парню умирающая старуха?.."
- Он прислал мне письмо, - сообщает Катерина. - Возьми вон там, на подоконнике. Под книгой.
Я подхожу к подоконнику, достаю из-под книги конверт. Вынимаю письмо, написанное карандашом. Читаю...
"Наши вечерние беседы поднимали меня от земли к самому небу, к звездам, я чувствовал себя птицей и летел. И после этих полетов я уже не могу и не хочу возвращаться в прежнее состояние. Вы сумели достать из меня то прекрасное, что было заложено, но где-то пылилось и тлело за ненадобностью..."
Моя Катя не врет и не плывет. Она - для этого. Для того, чтобы подкидывать души вверх, а они там замирают, трепещут крыльями и летят в конце концов.
Позвонила безотказная Лариска и сказала глухо:
- Катерина Николаевна умерла...
Когда я прибежала к ее двери, она была заперта и запломбирована. Видимо, здесь уже побывали люди из жэка.
Домработницы Нюры не было. Перед дверью я, Лариска и Быкомазов. Катерина была к ним равнодушна, любила меньше других, но в эту роковую минуту у ее дверей стоят именно эти двое, как лошадь и собака из чеховского рассказа "Нахлебник".
Быкомазов вдруг заплакал громко и резко. Он не умел плакать, и поэтому его было жутко слушать. Он проговаривал, вернее, скорбно припевал на манер плакальщицы. Точный текст я не помню, но смысл был тот, что вот он идет по большому чужому городу, никому не нужный, и есть одно-единственное светящееся окно между небом и землей, светящаяся точка, куда он может прийти, и согреться, и выпить чаю. За эту точку он держался, а теперь...
Мы с Лариской стояли, придавленные горем. Быкомазов оплакивал нас всех. Колокол звонил по мне, я ощущала, что там, за дверью, - часть меня. Умерла моя молодость. И ее будут хоронить.
Похороны состоялись на третий день, по христианскому обычаю.
Институт все организовал, прислал автобус и людей - нести гроб. Два мощных мужика внесли гроб в грузовой лифт. Лифт пошел вниз, но застрял где-то на одиннадцатом этаже. Те, кто ждал внизу, побежали за электриком. Но я ТОЧНО знала, что это Катерина остановила лифт. Она не хотела покидать свое жилище, свою жизнь. Она и мертвая говорила: НЕТ!
Живые все-таки сделали все по-своему. Лифт починили, гроб загрузили в автобус. Привезли в крематорий.
Народу было немного, ведь последние десять лет она не работала. Пришли кое-кто из преподавателей, кое-кто из студентов и, конечно же, безотказная Лариска с Быкомазовым. Внучки не было, ей не смогли сообщить, поскольку никто не знал ее адрес.
Катерина лежала в гробу - ссохшаяся старушка, и был виден ее истинный возраст. Наконец-то она с ним встретилась.
Я смотрела на ее выражение: НЕТ! Губы чуть сжаты, глаза чуть прижмурены, нет, нет, нет!
Это была - молодая женщина, заключенная в старое, а теперь уже в умершее тело. Это была жрица любви, которая все бросила в эту топку и ничего не получила взамен. Кроме смерти.
Кто-то произнес над гробом речь - казенные, ничего не значащие слова типа: "от нас ушла", "память о ней"... Все это было вранье и равнодушие.
Гроб пошел вниз. Черные траурные шторки закрывали отверстие в ад. Гроб ушел, шторки вздыбились от температуры. Но мне показалось, шторки вздыбились в протесте: НЕТ!
Катерина провалилась в кипящее огненное солнце. Оно спалило все, что обветшало, все, что болело и было некрасивым. Осталась только ее юная душа, полная любви. Эта душа полетела обратно в пустую квартиру, поднялась без лифта и вошла сквозь закрытую дверь. Она поживет там девять дней, обвыкнется со своим новым состоянием. А потом уйдет, чтобы следить за мной, предупреждать, оберегать. Она меня не бросит.
Катерину похоронили в Переделкине, на деревенском кладбище. Ее могила была последней в ряду, расположенном на склоне. Склон был обращен к полю, за которым виднелась дача Пастернака.
На сороковой день к могиле собрались студенты, друзья - почти все, кто знал ее в этой жизни. Никто никому не звонил, все пришли сами. Вернее, приехали: на машине, на электричке. На склоне собралось человек сто, раскинулись, как цыганский табор. Жгли костры, жарили шашлыки, пекли картошку, пели под гитару. Сама весна пришла на сороковины, привела с собой солнце и ясный день.
Среди всех царила и парила внучка Катерины - с водопадом платиновых волос. Все наши мальчики сделали ей предложение. Такую красоту хотелось видеть рядом каждый день. И владеть одному.
Женя и Володя абсолютно серьезно объяснялись в любви и уговаривали. Казалось, что Наташа - продолжение Катерины и ее не надо узнавать. Они знают ее давно и любят давно.
Наташа спокойно слушала, снисходительно улыбалась. У нее уже был муж, притом второй или третий. И пятилетняя дочь, которая бегала тут же.
Пекло солнце. Наташа раздела девочку догола и велела ей собирать цветы на могилу. Девочка приносила одуванчики и помещала их в баночку с водой.
