Андрей Белый - Том 1. Серебряный голубь
А там… с коромыслом на плечах повечеру все так же за водой огородникова дочка проплывала ножкой белой медвяные сотрясать с богородицыных слезок росы.
Было вокруг цветочное раденье. Ромашки метались, клонились колокольчиков лиловые кисти, красный пурпур гвоздики рассыпался жарко в Глазах.
Дедово, 29 мая 1906 года.
Горная владычица
Тонула она в парчах горностаевого одеяния. Шапочки малиновый бархат, лучась искрометными зубьями, головку ей охватил. Ледника скользкая чешуя ясной, ломаной иглой, будто застывшей молнией, вниз уносилась — туда, туда, и на этом-то зеркале скользила ножка парчевого ребенка в малиновой, зубчатой короне. И сверкали ледяные кольца, змеиные, молниевые, и багрились ледниковые ребра: это под ногами маленькой владычицы гор в глубь холодных зеркал ушло отражение.
Гордый владыка вознес свою дочку над низиной в хрустальный дворец многогребенный и покрыл облачными полями все провалы, все уклоны. Кузнец выковал молнию, и застывший, брызжущий свет ледниковой тропой навеки скрепил низины и выси: ледниковая дорожка пела в горный дворец, она сбегала к низинам, запевающей, тающей водной струей, бросалась на камни, дробилась тончайшими нитями, и но дни к лютня, неизменно гремящая светом и пеной, услаждала сердца выходящих к высям от века и до века.
Горная владычица заливалась смехом и сипом: ветер тогда разбрызгивал тучки золотых жуков снеговых, а лужицей крови отраженная шапочка у ног ее ленилась большим красным цветком. Вдруг белая лилия ледяная накрыла цветок: но это была мертвеющая рука, протянутая за цветком. И тонкий голос позвал владычицу:
— Моя сестра, моя сестра, это я тебя нашел.
И она повернулась к снежному холмику: это был примерзающий к леднику мальчик. Белыми пальцами тщетно тянулся он за красным цветком отраженной шапочки: она была вот тут, но она была вон там. И уже фирн наплывал на него жесткими пленками, голубой чешуей покрывал его тело, зазеркалил тело, и оно стало гладким, солнечным, отражающим белые горы и синее небо.
Владычица горная его целовала, склонясь, пальцы. Там, где ее касались губы зеркального тельца, зацветали яркие цветики: это были ожоги льда на тающем мальчике. И мальчик шептал:
— Погоди, я еще отмерзну, и приду, и приду.
Вот что он сказал:
— Я живу в городке. Ты его могла бы видеть в ущелье, но у вас всегда облака. Мой отец упорный кузнец: он, как и дед, раздувает огонь. Но огонь не растопит заклятия высей, тяготеющего над городом: так говорил мой отец. Злой горный король напал на мать мою снежной метелью. А когда у матери родилась мне сестра, злой горный король напал на мать мою снежной метелью. Он унес сестру, потому что род наш несет проклятие высям, и горный злой король, похищая сестру тою снежной метелью, этим верным залогом хотел задавить горами наш род. Но рабочие умирали. И отец мой взвеял огневой шелк на кузне, приколотил к древку и пошел за голодными. И шелк огня плясал на площади перед ратушей. Был послан гонец в горное царство по сияющему леднику. Вместо хлеба скатилась лавина. Городок был разрушен. И я сам пошел по светлому леднику, чтобы отнять тебя, сестра. И лед заковал меня цепями прочно. Ho и еще отмерзну.
Так он говорил, и горная владычица убегала от него в страхе туда: туда — вверх по льдам. Вслед ей плаксивый звенел ледяной колокольчик от зеркального холмика: «Еще отмерзну, отмерзну я…»
Не замерзающий никогда, пел вблизи водопад: это была та саман лютня, неизменно гремящая светом и пеной, что от века до века сердца услаждала восходящим в царство льдов, уготовляя им путь сладким холодом смерти. Королевна теперь стояла на камнях, о них же дробилось водопадное зеркало. И сердитый Бурун вставал, кивал, ворчал и пропадал. И знала малютка, знала, что зеркало вод укрывает пещеру горного кузнеца, ключаря ледяного царства, и что отец её, добродушный король, разбил зеркало вод, пролетая в кузню: тогда прядали водяные осколки, из-под них огонь горна палил из дыры подземного хода, перерезанный тенью горбача с тяжеловесным молотом в руках. Сидела и думала.
Жар в низинах копился, и нечисть выползала из осушенных болот, ела ледник сухим зноем, выгоняла в городках из подвалов лихорадочных бедняков, имела наклонность бешено кусаться. Еще вчера Каменный Баран во весь дух пронесся в горное царство поблеять о том, что передовые отряды летних болезней заняли уступы Освеженного Кряжа дымнодушным деньком. (Каменные Бараны несли охранную службу па кручах.) Нужно было опрокинуть нечистую рать освеженной грозой. Король сам отправился к кузнецу привести в работу мехи. Из потаенных отверстий должны были бросить вихрь, взвеять облака, прилипшие к горам, рассадить на твердынях слуг с шаровидными молниями в дымных корзинках, чтобы опрокинуть в низины эти бомбы и обратить в бегство царство Жара, всякий раз наглевшее во время летних засух. Теперь король совещался с кузнецом о способах изготовления шаровидных молний.
Мальчик внизу примерзал к леднику. Он не ждал ничего. Он хотел лишь оторваться от липких цепей, чтобы выше вознести свою обиду. Но обозленный чужак с обозленным бараньим лицом, свесив рогатую голову, жадно обнюхал его коричневым носом; редкая шерсть, свисшая с подбородка, щекотала мальчику лицо: он понял, что это просто каменный баран, и притом совершенно напрасно: Каменные Бараны — это была знатная ветвь горного клана, и не было здесь ничего нарицательного. Мокрый ткнул нос в примерзшее тело, копытцем ударил, прыснув в солнце алмазами ледяными, фыркнул, из передника, которым он был опоясан, достал узкий, звенящий нож, серповидный. Мелодично пропело лезвие в ясном воздухе, когда углубил его в мальчикову шейку:
— Летняя нечисть: вот я, вот я…
И мальчик успехи увидать только морду да шерстистое копытце, отрывающее его ото льда, да мелодично поющее у глаз лезвие, входящее в горло; как уж рубинная дорожка веселой змейкой побежала по леднику; скоро в копытцах Барана оставшаяся головка повернула глаза к туловищу, улетающему в провал, когда грянулось оно об утес и ручонками и ноженками уцепилось за ледяную сосульку. И выпрямилось безглавое тельце, пробираясь в ущелье, красным пеньком нежной шейки своей зияя ввысь. В плетеную корзинку Баран бросил голову, как тяжелый, созревший плод, скачком на уступ взвился, где горная мечтала малютка, мордой к беленькой приложился ручке, оставив на коже мокрый след, плетеной крышкой закрытую корзиночку подал:
— Вот тебе, деточка, большая ягодка, только не открывай ее: отдай повару; он уж сумеет тебя усладить.
Сидели и вели речь. Сказку блеял Баран. Иногда подымал свою голову Водяной Грохот, пыхтел на рассказчика:
— Постой, братец, дело было не так.
Но бессильно клонился в пену и фыркал Баран:
— Совсем одряхлел старик: забывает горные заветы.
Вдруг зеркало разлетелось водопада, и оранжевая борода, вися на изношенном лице королевском, вместе с изношенным лицом бросилась из отверстия. А там вышел и сам король, подобрав мантию при содействии гнома, чей мертво изжеванный, как пергамент, лик пытливым оком стрелял в окрестности. Стояли, обсуждая положение вещей. Король раздавил ярые сливы губ на руке своей дочки. Нежностям повелителя улыбались и кузнец, и Баран нежно:
— Ах, да любовное сердце! Ах, да повелитель!
Вынув из кармана передника запечатанный конверт, подал Баран пакет кузнецу и гному (король не владел грамотой, но горами), и кузнец, гном (он же горбач) разбирал по складам, вереща, начертания. И вот король громыхнул:
— Они поплатятся.
И брови короля — белые черви — переползли к переносице. И кузнец тонким голосом проверещал тоже:
— Они поплатятся.
— Они поплатятся, — повторили горы, и где-то вдали, вдали от высей к низям, лавинный пробежал шарик.
Прочитанная грамота была донесением лазутчика, имевшего смелость спуститься до самых болот и у самых болот, у их мокрых грудей зеленых, подслушать козни Жара, замышлявшего поход в горы. В донесении говорилось о бесчисленных дружинниках, находившихся в пути, о завоевании подножных городков. Сообщаюсь и то, что болотный огонь развеян не над одной ратушей, и то, что есть надежда без боя овладеть сокровищем короля — королевной — и заразить ее смертью. Взял король на руки дочку, позвал Барана, вытянул ему шею, на эту шею посадил дочку, дал в руку завитой рог и ей сказал:
— Держись крепко.
Сказал и Барану:
— Ты — летун по горам: лети к замку с моим сокровищем.
Оторвал ледяную сосульку у серого камня, дочке дал и сказал:
— Соси, дочка.
Волосатые копытца промелькали над носом повелители, шикнули о зубья его короны (будто невзначай), унеслись в вышину. Король запрокинул голову. Запрокинул голову кузнец. Оба видели, как бросил прыжок ввысь Барана — бросил его на утес, висящий над ними. Миг, и новый прыжок; миг, и новый, и новый. Еще. И еще. На утес с утеса. В яром пропадал Баран скоке, умалился и пропал.
