Раиса Крапп - Пересекающий время
- Как ты посмела?
Адоня присела в почтительном поклоне.
- Господин барон, я не знаю, в чем провинилась перед вами. Что случилось?
- Зачем ты подбиваешь Лигиту помогать тебе в твоих гнусностях!? Я заставил ее сознаться, что по твоему научению она подмешивала в мою еду всякую гадость!
- Опомнитесь, барон! Она любит вас! Вы не имеете права...
- Уж не у тебя ли прикажешь мне поучиться обращению с челядью?!
- И никакой гадости вам не давали. Нельзя же совершенно подменять разум гневом. Вы можете не признавать ведовство и запретить мне пользоваться им, но как образованный человек не можете не знать о средствах народной медицины, - в ней сосредоточие мудрости сотен поколений.
- Я мог бы заставить тебя под плетьми запоминать, как следует вести себя и не забываться, с кем говоришь! Но чего еще ждать от дикарки?
- Господин барон!
- Молчать! - С ненавистью глядя на Адоню, он медленно проговорил: - С каким удовольствием я вышвырнул бы тебя за ворота замка. Но Лигита умоляет тебя не трогать. Уж она-то в твоей власти, тебе с ней легко обделывать свои ведьмацкие делишки.
- Но только накануне вы и слышать о ведовстве не хотели, теперь же обвиняете меня в ведовских делах.
- Да, ни так уж ты безобидна, порассказали мне о тебе подобных, и больше я не заблуждаюсь на твой счет. Совсем не зря вас сжигают!
Глаза Адони потемнели.
- Не захотелось ли вам принять участие в этом, господин барон?
- Может быть. И хочу предостеречь тебя от попытки снова испытывать мое терпение. Упаси Бог, если мне снова скажут о каких-нибудь твоих штучках! Ты пожалеешь, что не улизнула вовремя из замка.
Он резко повернулся и ушел так же стремительно, как появился. Адоня почувствовала, как защипало глаза. Но это была только минута слабости. Не Лиента говорил эти жестокие слова, не он так больно ударил. Лиента был только оружием в этой схватке. А на удар врага нельзя отвечать слезами, ведь он как раз и ждет ее слабости. Значит, Эстебан хотел бы избавиться от нее... "Нет, черный человек, я не отдам его тебе".
Едва Адоня вернулась в свою комнатушку, следом торопливо вошла Лигита, комкая в руках мокрый кружевной платочек.
- Все пропало! Господину барону стало известно...
- Я уже знаю, матушка Лигита. Господин Яссон только что удостоил меня чести высокого визита.
- Ах, Адоня, он кричал на меня! Он, - мой добрый, ласковый мальчик! Мне показалось даже, что это чужой человек, совершенно мне незнакомый! Что происходит? Я боюсь его! Он стал злым, его раздражает любая мелочь. Мне кажется, что порой он не владеет собой - и хочет удержать грубые слова, но не может.
- Так оно и есть. У него нет своей воли. Вспомните куклу-марионетку, которую кукловод дергает за ниточки, - она не может выйти из чужой воли.
Госпожа Лигита прижала к глазам платочек.
- Ты ведь обещала помочь!
- Матушка Лигита, представьте, что вы вошли в комнату, полную ядовитых испарений. Что вы сделаете прежде всего?
- Ну... Вероятно, распахну все окна и двери, чтобы очистить комнату.
- Верно. Потому что иначе и сама надышишься той гадостью и тогда уже никому не поможешь. Скажите, чище ли стало в замке? Я не бездействую. И тот негодяй это знает, поэтому старается помешать мне. Он далеко не глуп и нашел самый верный способ - я борюсь за барона Яссона с самим Яссоном Гондвиком, и мешает он мне весьма успешно. Тому человеку надо во что бы то ни стало убрать меня из замка, и он своей цели достигнет. Мне осталось считанные дни пользоваться "гостеприимством" господина барона. Вскоре он категорически захочет распрощаться со мной, по какой причине, я не знаю, но она наверняка появится. Не противоречьте ему тогда, его волю надо будет исполнить.
- Ты оставишь нас!?
- К тому времени я успею кое-что сделать для господина барона, без защиты он не останется. Все будет хорошо, матушка Лигита. Вы не должны отчаиваться. Мы, друзья Яссона Гондвика обязаны твердо верить, что спасем его.
- Да помогут тебе Святые хранители! Научи, что я должна теперь делать, когда он запретил использовать твои снадобья? Как я могу помочь ему?
- Есть другие снадобья, которые он запретить не сможет, но они будут истинно панацеей для его измученной души.
- Какие?! Дай мне их!
- Вручить их невозможно, но у вас и без того их достаточно - ваше бесконечное терпение и любовь.
- Адоня... - Лигита смотрела недоверчиво.
Адоня движением руки остановила ее.
- Разочарованы? Ах, как напрасно! Душа Яссона Гондвика жива, я это знаю, я видела. Я видела, как безмерно страдает она и измучена уже настолько, что не имеет сил противиться злой воле. В ответ на ваши слезы и упреки он кричит и оскорбляет вас, но это душа его кричит от боли, что не слышите вы ее, вы, самый близкий человек не понимаете его страданий. Постарайтесь ежечасно помнить об этом и тогда сможете искренне прощать его. Да, больны не заслуженные обиды, но истинная любовь, это всегда самопожертвование. Не обижайтесь на него, это делает его еще несчастнее.
Госпожа Лигита смотрела на Адоню широко открытыми глазами, и они медленно наполнялись слезами.
- Девушка милая, - прошептала она, - почему у меня, старой женщины, нет твоей мудрости!? Почему всего этого я не сказала себе сама? Зачем я причиняла ему столько боли? Ведь нередко я нарочно изображала обиду, когда хотела добиться своего, и он не мог устоять, сейчас же соглашался со мной. Ах, как горько теперь! Почему раньше мне никто не сказал таких слов!?
- Не казнитесь за прошлое. Что толку от этого? Исправлять это надо иначе - простите его от всего сердца, не затаив ничего. Если сможете, непременно почувствуете, как легко вам станет. Но самое главное - искренним прощением вы снимите с души барона Яссона вину за нанесенные обиды, и ему тоже стает легче, хотя причины этого он и не поймет. Да ведь это не важно.
- Всевышний, дай мне мудрости! Неужто это истинно так?
- Да, матушка Лигита. Люди должны бы прощать друг друга в своем сердце, а не копить, не хранить черные обиды на ближнего. Это яд. Если бы они знали и умели... Впрочем, если и знают, то хотят ли? Трудно быть по-настоящему добрым, злым - гораздо легче. Но как много выправилось бы искалеченных судеб.
- Сколько тебе лет, Адоня? - тихо спросила Лигита. - Как соотнести твой юный облик с мудростью старости? И эта мудрость должна таиться в лесах, бежать от людей? Почему!?
- Не знаю. Я об этом не думала. На все воля Предвечного. Но, может быть, как раз за то, что нам известны эти истины, мы и стали гонимыми. Рано еще говорить их людям. Мы только смущаем людей, говоря, что они дурны, озлобляем и вместо пользы получается обратное. Нельзя научить добру. Надо позволить в полной мере вкусить от сладкого плода и от горького, и дать возможность сделать выбор. Самому - и никак иначе. Мы же пытаемся сделать выбор за них, чтобы избавить от горечи. Увы... Теперь, не сочтите меня неучтивой, матушка Лигита, но у меня так мало времени, чтобы тратить его впустую.
Адоня старалась избегать встречи с Консэлем. Она рада была видеть доброго, мудрого старика, в беседах с которым душа ее отдыхала. Он стал ей верным другом. Но она знала - Эстебан сказал не пустые слова, за легковесной формой предостережения от Адони не укрылась его жестокая суть.
Часть тринадцатая
* * *
Поэтому, увидев Консэля, поджидавшего ее в галерее, Адоня решила, что хитрить со стариком нет надобности, ему надо сказать все так, как оно есть.
- Консэль, ты должен выполнить мою просьбу.
- Говори. Разумеется, я рад помочь тебе.
- Мне надо, чтобы ты держался от меня подальше.
Старик взглянул на нее с недоумением.
- Я не ослышался? В этом будет состоять моя помощь?
- Ты не ослышался, Консэль.
- Позволено ли будет спросить, отчего я впал в немилость?
- В немилость? Ты ведь думаешь одно, а спросил другое, мой милый Консэль. - Адоня вздохнула, помолчала. Потом проговорила: - Опасно тебе со мной рядом.
- А-а, вот оно как... Тебя, девчонку, под такой бедой оставить, а мне отойти? Зря ты про меня так... Я и не слышал никакой твоей просьбы.
- Тогда это не просьба - приказ. И я не девчонка, если меня позвали для дела, которое я делаю здесь. - Помедлив, Адоня тихо сказала: - Он предупредил, чтобы я не искала себе союзников, иначе им - тебе, то есть - не поздоровится. И он ни перед чем не остановится.
- Как он предупредить смог? Неужто виделась с ним?
- Он поджидал меня, когда я в замок возвращалась.
- Вот ведь в какое дело втравили тебя. Что же - грозил?
- Нет, союз предлагал. Сулил блага всевозможные.
- Вот это хорошо! Очень хорошо!
- Консэль, я ведь не об этом говорю с тобой. Ты уязвимый. Я стану беспокоиться о тебе, я должна буду и тебя взять под защиту. Но у меня уже есть Яссон Гондвик. Если он, негодяй этот, сосредоточит удар на одном из вас... я могу не успеть. Не ставь меня перед таким жестоким выбором.
- Тут и говорить не о чем. Не беспокойся. Это я сперва не понял, как дела обстоят. Я сделаю все, как ты скажешь, не сомневайся даже. Нешто я тебе мешать стану? Нет уж, ты о господине бароне позаботься, а я сам про себя подумаю. Только Адоня, девочка, это ведь не из-за угрозы поганца того. Неужто думаешь, что угроза такая испугала бы меня, если бы не господин Яссон? Что он сделает мне? Убьет? Экая беда! Ты знаешь, какой я старый? Ну, помру годом раньше или позже, велика ли разница? От меня уж в замке и проку никакого нет. А вот если бы перед концом своим я доброе дело сотворил, вот бы славно было!
