Алексей Писемский - В водовороте
- Для себя!.. Я хочу занять его!.. - отвечала Елена.
Николя еще больше вытаращил глаза свои.
- А как же князь-то? - бухнул он прямо.
Елена при этом немного вспыхнула.
- С князем мы расходимся!.. - проговорила она.
- Не может быть! - воскликнул Николя и захохотал своим глупым смехом.
Елена окончательно было сконфузилась, но постаралась снова овладеть собой.
- Подите и скажите вашему отцу, чтоб он дал мне это место! - сказала она почти повелительно.
- Да ведь отец теперь в присутствии! - прошепелявил Николя.
- Все равно... Вы к нему в присутствие ступайте!.. Оно тут у вас в одном доме?..
- Тут, здесь!
Старик Оглоблин занимал в бельэтаже огромную казенную квартиру, а внизу у него было так называемое присутствие его.
- Ну, так ступайте и непременно выпросите мне это место, - настаивала Елена.
- A l'instant mademoiselle!* - воскликнул Николя. Он вообще никогда и никакой даме неспособен был отказать в ее просьбе, а тут он сообразил еще и то, что, сделав одолжение Елене, которая, по ее словам, расходится с князем, он будет иметь возможность за ней приволокнуться, а Елена очень и очень нравилась ему своею наружностью.
______________
* Немедленно! (франц.).
Комната, которую старик Оглоблин именовал присутствием своим, была довольно большая и имела, как всякое присутствие, стол, накрытый красным сукном, и зерцало.
Сам старик Оглоблин, в вицмундире и весь осыпанный звездами и крестами, сидел за этим столом и помечал разложенные перед ним бумаги. Лицо у него хоть и было простоватое, но дышало, однако, гораздо большим благородством, чем лицо сына; видно было, что человек этот вырос и воспитался на французских трюфелях и благородных виноградных винах, тогда как в наружности сына было что-то замоскворецкое, проглядывали мороженая осетрина и листовая настойка. Старик Оглоблин в молодости служил в кавалергардах и, конечно, во всю свою жизнь не унизил себя ни разу посещением какой-нибудь гостиницы ниже Дюссо и Шевалье, а Николя почти каждый вечер после театра кутил в Московском трактире. Придя на этот раз к отцу, он сначала заглянул в присутствие.
- Папа, можно к вам? - произнес он.
- Можно, войди, - отвечал тот, оставляя на некоторое время свои занятия.
Николя вошел, взял стул и сел против отца.
- Вы помните, папа, Жиглинскую, любовницу князя Григорова? - начал он.
- Какую такую любовницу? - спросил старик, несколько утративший свежесть памяти.
- Ну, которую еще вместе с Анной Юрьевной выгнали из службы за то вот, что она сделалась в известном положении.
- Ах, да, помню! - припомнил старик.
- И теперь она... Бог их там знает, кто: князь ли, она ли ему, только дали друг другу по подзатыльничку и разошлись... Теперь она на бобах и осталась! - заключил Николя и захохотал.
- На бобах!.. На бобах!.. - согласился, усмехаясь, старик. - Что же ты-то тут зеваешь? - присовокупил он тоном шутливой укоризны.
- Да что!.. Нет!.. Она чудачка страшная!.. - отвечал Николя. - Теперь пришла и просит, чтоб ей дали место кастелянши.
- Место?.. Кастелянши?.. - повторил старик уже серьезно и как бы делая ударение на каждом слове.
- Да, папа!.. Дайте ей место! Мы этим чудесно насолим князю Григорову: пускай он не говорит, что Оглоблины дураки набитые.
- Да разве он говорит это? - спросил старик, с удивлением взглянув на сына.
- Еще бы не говорит!.. Везде говорит! - отвечал Николя, впрочем, более подозревавший, чем достоверно знавший, что князь говорит это, и сказавший отцу об этом затем, чтобы больше его вооружить против князя... - Так что же, папа, дадите mademoiselle Жиглинской место? - приставал он к старику.
- Но прежде я должен посоветоваться с Феодосием Ивановичем! - возразил ему тот.
Такого рода ответ Оглоблин давал обыкновенно на все просьбы, к нему адресуемые. Феодосий Иваныч был правитель дел его и хоть от природы был наделен весьма малым умом, но сумел как-то себе выработать необыкновенно серьезный и почти глубокомысленный вид. Начальника своего он больше всего обольщал и доказывал ему свое усердие тем, что как только тот станет что-нибудь приказывать ему с известными минами и жестами, так и Феодосий Иваныч начнет делать точно такие же мины и жесты.
- Ну, так я, папа, сейчас позову вам его! - проговорил Николя и бросился в соседнюю комнату, где обыкновенно заседал Феодосий Иваныч.
Николя лучше, чем отец его, понимал почтенного правителя дел и, догадываясь, что тот был дурак великий, нисколько с ним не церемонился и даже, когда Феодосий Иваныч приходил к ним обедать и, по обыкновению своему, в ожидании, пока сядут за стол, ходил, понурив голову, взад и вперед по зале, Николя вдруг налетал на него, схватывал его за плечи и перепрыгивал ему через голову: как гимнаст, Николя был превосходный! Феодосий Иваныч только отстранялся при этом несколько в сторону, делал удивленную мину и произносил: "Фу, ты, господи боже мой!". В настоящем случае Николя тоже не стал с ним деликатничать.
- Вас папа просит, - почти закричал он на него: - там я хлопочу одну девушку определить к нам в кастелянши, и если вы отговорите папа, я вас отдую за то! - заключил Николя и показал кулак Феодосию Иванычу.
- Да погодите еще отдувать-то! - ответил тот ему и пошел в присутствие.
Николя последовал за ним и стал в присутствии таким образом, что отцу было не видать его, а Феодосий Иваныч, напротив, очень хорошо его видел.
- У нас... там... есть... место кастелянши? - начал старик Оглоблин, принимая все более и более важный вид.
- Есть!.. Есть!.. Есть!.. - отвечал ему троекратно Феодосий Иваныч, тоже с более и более усиливающеюся важностию.
- Николя просит... на это... место... поместить... одну... девицу... Она там уже... служила... и потеряла... место!.. - произнес, как бы скандируя стихи, старик Оглоблин.
- Место... потеряла? - повторил за ним и Феодосий Иваныч.
- Да... Можно ли нам поэтому... определить ее? - продолжал, потрясая головой, старик Оглоблин.
Николя при этом держал кулак перед глазами правителя дел.
- Отчего нельзя? Можно!.. Можно!.. - отвечал тот, встряхивая тоже головой.
- Можно, значит! - обратился после того отец к сыну.
- Ну так я, папа, сейчас приведу к вам ее, - вскричал радостно Николя.
- Приведи! - разрешил ему родитель.
Николя побежал за Еленой, а Феодосий Иваныч приостановился, чтобы дать начальнику совет.
- Вы бумаги-то у ней спросите, чтобы метрику и послужной список мужа, либо отца, коли девица, - проговорил он, делая, в подражание старику Оглоблину, ударение почти на каждом слове.
- Непременно!.. Непременно!.. - подхватил тот.
Феодосий Иваныч после того ушел на свое место, а в другие двери Николя ввел в присутствие Елену.
Старик Оглоблин исполнился даже удивления, увидев перед собою почти величественной наружности даму: во всех своих просительницах он привык больше видеть забитых судьбою, слезливых, слюнявых.
Он привстал со своего места и, по свойственной всем начальникам манере, оперся обеими руками на стол.
- Мой сын... говорит... - начал он, - что вы... желаете... занять... место... кастелянши?..
- Да, я очень желаю занять это место, - проговорила Елена.
- Оно... ваше... ваше!.. - проговорил старик с ударением. - Но нам нужны... бумаги... метрику вашу... и послужной список... вашего родителя.
- У меня все эти бумаги есть, - отвечала Елена.
- И потому... я... больше... никаких... препятствий не имею, - заключил старик.
- И мне, значит, можно сегодня переехать на казенную квартиру? спросила Елена.
Старика Оглоблина снова поставил этот вопрос в недоумение.
- Феодосия... Иваныча... надобно об этом спросить!.. - сказал он сыну.
Тот сбегал и опять привел Феодосия Иваныча.
- Можно им... сегодня... на квартиру... нашу... переехать?.. Та... прежняя... кастелянша переехала?.. - обратился старик к своему правителю.
- Та... переехала... можно им! - почти передразнил его Феодосий Иваныч. - Вымыть только и вымести квартиру прежде надо, - прибавил он от себя.
- Ну, велите вымыть и вымести ее, - повторил за ним начальник.
Феодосий Иваныч ушел после того.
- Я могу теперь идти? - сказала Елена, раскланиваясь перед стариком.
- Можете! - произнес и он, раскланиваясь с ней.
Елена пошла.
- Прощайте, папа! - крикнул отцу Николя и поспешил за Еленой.
- Когда вы, mademoiselle Жиглинская, будете здесь жить, вы позволите мне бывать у вас? - проговорил он в одно и то же время лукавым и упрашивающим голосом.
- Пожалуйста, - отвечала она, приветливо кивая ему на прощанье головою.
* * *
От Оглоблиных Елена прямо проехала к Жуквичу в гостиницу, где он занимал небольшой, но очень красивый номер. Сам Жуквич, несмотря на то, что сидел дома и даже занимался чем-то, был причесан, припомажен, раздушен и в каком-то франтоватом, мохнатом пальто. На каждой из вещей, которые Елена увидала у него в номере, начиная с нового большого чемодана до толстого клетчатого пледа, лежавшего на диване, ей кинулся в глаза отпечаток европейского изящества и прочности, и она при этом невольно вспомнила сейчас только оставленный ею богатый дом русского вельможи, представлявший огромные комнаты, нелепое убранство в них и грязь на всем.
