Анатолий Алексин - Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов)
– Да… – задумчиво произнес Андрей, – хотелось бы, чтоб они восхитились!
– Ваша задача облегчается тем, что наши зрители старшего возраста очень восприимчивы, – сказала Валентина Степановна. – Хотя в отличие от малышей они стесняются проявлять это.
Почувствовав, что он перестает быть центром беседы, Николай Николаевич поднялся – статный, элегантный, красивый. И все опять повернулись к нему.
– Вы знаете, что Белинский и Пушкин писали об этой трагедии?
Зина, как на уроке, подняла руку:
– Можно мне?
– Пожалуйста, – осторожно, предвидя подвох, проговорил Николай Николаевич.
– Я не знаю, что писал Пушкин, но я знаю, что есть опера Гуно «Ромео и Джульетта», а также фантазия Чайковского и балет Прокофьева того же названия.
– Ну, это уже какое-то детство!.. – с досадой воскликнул Патов. – У нас идет серьезный, профессиональный разговор…
– Может быть, ты пойдешь на репетицию? – шепнул Зине Костя Чичкун.
– Его одного я тут не оставлю!
– Я уверен, – сказал Иван Максимович, привстав из-за стола и примиряюще разводя руки в стороны, – абсолютно уверен: во всем, что касается сути будущего спектакля, вы, Андрей, найдете с Николаем Николаевичем общий язык.
Патов решил высказаться о сути будущего спектакля немедленно.
– Мне видится все это… как рассказ о смелой и гордой личности, порывающей с оковами косных средневековых норм.
– Это, видимо, совпадает и с вашей, Андрей, точкой зрения, а? – с надеждой спросил Иван Максимович. Его взгляд просил Николая Николаевича и Андрея: «Ну, подойдите друг к другу!»
– Мне кажется, что оковы средневековья не тяготят сегодняшних зрителей, – сказал Андрей. – И вопрос о косности средних веков их не волнует.
«Ну что ты будешь делать!» Это восклицание не вырвалось у Ивана Максимовича, но как бы возникло у него на лице. Директор опустился в кресло.
– А что такого? – с добродушным удивлением спросил Андрей. – В великом произведении каждый открывает что-то свое.
– И что же открыли вы? – устало проведя рукой по тяжелым, густым волосам, спросил Николай Николаевич.
– Я хотел бы поставить спектакль современно.
– Новое прочтение?… Это сейчас модный термин. Но добавлять себя к Шекспиру… Удобно ли это?
– А разве только в средневековье могла быть такая битва истинного и мнимого? Такая схватка любви и добра с ненавистью, ханжеством и лицемерием?
– Любовь и ненависть – это я помню. Но ханжество? Лицемерие?… Кто же там является носителем этих качеств?
– Кто?… – Андрей обвел всех своим добродушным взглядом, как бы спрашивая: «И вы тоже не помните?»
Зина тут же откликнулась на этот вопрос.
– А враждующие семьи?! – воскликнула она. – Которые даже не помнят, из-за чего возникла их ссора, но делают вид, что в своей злобе ужасно принципиальны!
– Я думаю, что нашим зрителям старшего возраста такой аспект действительно ближе, – сказала Валентина Степановна.
– Может быть, мы зря затеяли этот разговор? – сказал Николай Николаевич. – Такие проблемы на форумах не решаются. Мы соберемся вдвоем и выработаем общую концепцию… Я, думается, буду полезен вам, Андрей, и в подборе кандидатур на главные роли. Ну, в частности, я уже определенно вижу в нашей труппе двух неплохих Джульетт и одного неплохого Ромео…
– А вам разве не сказали о моей просьбе? – спросил Андрей.
– О просьбе? – удивленно вскинул брови Николай Николаевич.
– Сусанна Романовна предупредила, что у вас есть какое-то небольшое условие, – сказал Иван Максимович. – И мы обещали его выполнить. Ведь правда? – обратился он к Патову.
– Я лично с Сусанной Романовной не разговаривал.
– А какое условие-то? – спросил Иван Максимович.
– Ромео я хотел бы сыграть сам.
– Вы окончили актерский факультет? – спросил Николай Николаевич.
– Нет, режиссерский. Но в своем дипломном спектакле играл Ромео.
– Мне кажется, роль режиссера спектакля так велика, что вряд ли он нуждается еще в одной роли. – Довольный своим афоризмом, Николай Николаевич склонил голову, ожидая аплодисментов.
– Андрюша… вы на этом настаиваете, а? – спросил директор.
– Я бы просто очень хотел…
– Известны случаи, когда крупные артисты становились великими режиссерами. И потом совмещали обе профессии, – сказал Патов. – Всеволод Эмильевич Мейерхольд, например. Или Константин Сергеевич Станиславский… Но чтобы крупный режиссер прославился в роли?… Что-то я не припомню.
– Он ведь еще не крупный, – сказала Зина.
Патов зашагал по кабинету в поисках аргументов. И вдруг остановился на полдороге.
– О каком Ромео может идти речь? Вы ведь сюда, к нам… на время?
– Если мой Ромео понравится, я могу задержаться. А потом подготовлю дублера.
– Значит, так… – мрачно вступил в разговор Костя Чичкун. Это было так неожиданно, что все вздрогнули и повернулись к нему. К решениям Костя приходил медленно и тяжеловесно. Но почти никогда не менял их. Он высказывался так, будто подводил итог дискуссии. На самом же деле он подводил итог своим собственным размышлениям и сомнениям. – Я вот что хочу сказать. В молодежном спектакле должны быть эксперименты. Так что надо попробовать.
– Это было бы интересно, а? Как вы думаете, Николай Николаевич? – спросил директор.
– Не положено это… по-моему.
– Кем не положено? – спросила Зина.
Ничего не ответив ей, Патов обратился к Андрею:
– Ну, а Джульетта, Парис, Тибальд и кормилица?… Насчет исполнителей этих ролей вы со мной посоветуетесь?
– А как же? Только сначала я должен познакомиться со всеми актерами.
– Мы устроим вам встречу с труппой, – предложил Иван Максимович.
– Лучше я просто посмотрю ваши спектакли!
* * *В том же доме, где жила Зина, на первом этаже было актерское общежитие. Иван Максимович освободил там для Андрея девятиметровую комнату.
– Девять метров? Это дворец! – восторгался Андрей. После вечернего спектакля они с Зиной шли домой вместе.
– У вас замечательный зал! – продолжал восхищаться Андрей. – Чувствуешь себя в нем, как в театре и как дома: в меру нарядно и в меру скромно.
– Ну, а спектакль?
– Он был замечательным.
– Сегодня… или когда-то?
Зина остановилась и в ожидании уставилась на Андрея своими немигающими глазами.
– Я представляю его себе таким, каким он был, наверно, в день премьеры.
– А сегодня он, значит, выглядел, как некогда красивая женщина? Почему? Объясни.
Еще утром они с Андреем как-то незаметно перешли на «ты».
– Ты играла восьмиклассницу превосходно! Ребята, сидевшие за мной, все время гадали, сколько тебе лет.
– Наверное, приезжие. Всему городу известно, что мне двадцать семь.
– И Анну Гавриловну они все время сравнивали со своей классной руководительницей. В пользу Анны Гавриловны! Но вот подумай: ты, девчонка, вступаешь в сражение за учительницу, которая хочет уйти из школы… из-за сложившихся там ненормальных условий. Режиссер, который ставил спектакль, хотел показать, что происходит трагедия. Что расстаться с учениками – это почти равносильно смерти. Но учеников, которые сегодня ходили по сцене, возле тебя, полюбить с такой силой, по-моему, трудно. Актеры подвели режиссера… Они недотягивают до его замысла.
– Раньше дотягивали. Спектакль идет два с половиной года.
– Многие ребята, сидевшие в зале, его уже видели. Я заметил… Они объясняли соседям, что будет дальше.
– Ничего не поделаешь… Наш город не такой уж большой. Нельзя же без конца объявлять премьеры!
– Не обижайся, пожалуйста… Но это всегда было традицией… – Андрей замолчал, подыскивая слово, – традицией нестоличных театров.
Зина подумала, что поддерживать эту традицию с Патовым будет трудно.
– Но если бы все актеры были на уровне режиссерского замысла, – продолжал Андрей, – ребята, я думаю, не пересказывали бы вслух содержание пьесы. Они бы смотрели на сцену!
Зина молчала. Это был ее любимый спектакль. К тому же его сюжетом стала истинная история, которую отыскал в одной школе города Петр Васильевич. Он коллекционировал подлинные истории.
– Пьеса написана местным автором? – чтобы нарушить молчание, спросил Андрей.
– Да.
– И так повезло, что там как раз в центре четырнадцатилетняя девочка?
– Мне везет почти во всех современных пьесах. Местных и неместных авторов… Потому что пьесы эти подбирает и «организует» Тонечка Гориловская.
– Кто это?
– Наш завлит и моя соседка.
– Ты не обижайся, пожалуйста…
– Я никогда не обижаюсь, – перебила Зина. И повторила свою давнюю мысль: – Если говорит хороший человек, надо прислушаться. А если плохой… Что же на него обижаться?
– Каким человеком ты считаешь меня?
– По указанию Терешкиной из министерства следует считать тебя «замечательным парнем»!
* * *«Книги и фильмы, если они талантливы, не теряют от времени своих достоинств, – рассуждала Зина, вернувшись домой. – Они созданы как бы раз и навсегда… Создатели их умирают, а они продолжают существовать все в том же первоначальном качестве – ни одна мысль не уходит, ни одна строка не меняется. Попробуй переставить хоть один знак препинания в каком-нибудь знаменитом стихотворении! А спектакль как живой человек: имя и фамилия все те же, но характер может со временем измениться. И каждый раз, приходя на сцену, он что-то приобретает или что-то теряет. Наши спектакли теряют… Я об этом догадывалась, но очень смутно: со сцены не видишь сцену так ясно, как если бы была в зале. Андрей же увидел из зала. И сказал правду… А ведь когда-то этими спектаклями мы гордились! О них говорили и писали не только у нас в городе. Сусанна Романовна присылала на их просмотры молодых режиссеров, чтобы учились!»
