Анатолий Алексин - Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов)
– Ну вот!.. – Николай Николаевич безнадежно махнул рукой и сел на стул, небрежно положив ногу на ногу, а голову устало откинув назад. Он приготовился к встрече.
– Представляете себе, – продолжала Зина, – он всем восторгается!
– Лакировщик, что ли? – пошутил Николай Николаевич.
– Лакировщики – фальшивые люди. А он от всего сердца! И вокзал ему наш очень понравился, и то, что мы его встретили… «Как, говорит, это все замечательно!» В данный момент восторгается рыбами.
Вообще-то восторженные натуры раздражали Зину тем, что искажали порой истинные события жизни, как бы «подгоняли» их под свое восприятие. Но молодой режиссер не раздражал ее. Наоборот, по дороге от вокзала до театра он все время как бы обострял восприятие Зины: заставлял ее радоваться тому, чего она по привычке давно уже просто не замечала. На пороге появился Андрей Лагутин. Он был с чемоданчиком, в свитере и кедах.
Взглянув на его лицо, не часто улыбавшаяся Валентина Степановна улыбнулась. И Иван Максимович улыбнулся. Лицо было доверчивое и приветливое.
– Здравствуйте, я приехал, – сказал Андрей.
Какое-то мгновение все молчали, предоставляя первое слово для ответа Николаю Николаевичу. Но так как он медлил, Зина воскликнула:
– Мы вас так ждали! Знакомьтесь, пожалуйста…
Понимая, что в присутствии Зины паузы очень опасны, Николай Николаевич встал и первым протянул руку. Представившись, он сказал:
– Я слышал, вам у нас нравится?
– Очень! – ответил Андрей. – Со мною в купе ехали трое мужчин. Самый молодой из них был не моложе пятидесяти лет. Но все они говорили: «Наш ТЮЗ!» Это замечательно! Я был горд, что меня сюда пригласили.
– Наш город славится металлургическим заводом, курортом, на котором лечатся от ревматизма, и ТЮЗом, – сообщил Иван Максимович.
– Я уверен, что серьезный экзамен, который вам предстоит, вы выдержите. С нашей помощью, разумеется, – опять вступил в разговор Николай Николаевич.
– Все экзамены он уже сдал в институте, – сказала Зина.
Костя, стоявший за спиной у Андрея, посмотрел на нее выразительным взглядом одного из своих персонажей. Зина и сама понимала, что первая встреча должна быть бесконфликтной и радостной. «Не удержалась!» – с досадой подумала она.
– Первый спектакль – всегда экзамен, – сказал Андрей. – Что такого? Я понимаю.
Валентина Степановна жестом гостеприимной хозяйки указала на тарелку и вазу.
– Именно Николай Николаевич предложил, чтобы молодой режиссер ставил этот спектакль, – сообщил Иван Максимович. – Правда ведь?
– Правда, – сказала Зина.
– Мне повезло! – воскликнул Андрей и взял бутерброд. Одобренный директором, Патов налил себе немного нарзана, сделал один глоток и, держа стакан в руке, начал:
– Я много думал об этой трагедии. И раньше и сейчас, зная, что должен буду, как старший товарищ, время от времени протягивать вам руку помощи!
– Он заранее уверен, что Андрей будет тонуть? – прошептала Зина в Костино ухо. Готовность броситься на защиту доверчивости и доброты не покидала ее ни на минуту.
Андрей принялся за второй бутерброд.
– И вот интересно, – продолжал Николай Николаевич, – эта повесть, которой нет «печальнее на свете», была известна задолго до Шекспира. Он-то создал ее в… – Патов запнулся.
– Примерно в 1595 году, – подсказал Андрей.
– Было два варианта. Они отличались друг от друга… ну, допустим, – чтобы всем здесь было понятно! – как «Ганц Кюхельгартен» Николая Васильевича Гоголя от его же «Ревизора» или «Мертвых душ». Как фельетоны Антоши Чехонте от творений Антона Павловича Чехова!
Великих Николай Николаевич всегда называл по имени-отчеству.
– Как видим, даже гении не сразу находили себя. И почти всегда рядом были проводники, которые помогали им отыскать дорогу.
– Кажется, он хочет, чтобы Андрей написал «Ревизора» с его помощью, – шепнула Зина в Костино ухо.
– Лишь бы получился «Ревизор»! – ответил ей Костя.
– И вот интересно, – продолжал Патов, – если сейчас в одной пьесе сын не уважает отца и в другой не уважает, авторов обвиняют в отсутствии оригинальности. А то и в плагиате! Раньше же, в эпоху Возрождения, например, традиционность сюжета считалась большим достоинством. Как вам кажется?… Простите, не знаю вашего отчества!
– Просто Андрей.
– Не очень удобно: вы меня…
– А вы меня – просто Андреем!
– Так вот, как вам кажется, Андрей, почему оригинальности сюжета раньше не придавали такого большого значения?
– Я не знаю.
– Потому что гораздо большее значение придавали средствам художественного выражения! От похожести сюжетов произведения не становились похожими друг на друга. Потому что художники в ту пору были по-настоящему самобытны!
«А ведь он называет по имени-отчеству только тех великих, которых давно уже нет…» – вдруг подумала Зина. Она хотела поделиться этим наблюдением с Костей. Но сдержалась.
Николай Николаевич еще раз глотнул уже выдохшегося нарзана. И, подкрепившись, продолжал:
– Первым этот столь близкий сейчас нашему коллективу сюжет обработал Мазуччо. Это было примерно…
Патов запнулся.
– Во второй половине пятнадцатого века, – сказал Андрей.
– Как на экзамене! – воскликнула Зина.
Патов взглянул на нее, как смотрят на зрителя, вдруг заговорившего во время спектакля. Остальные зрители молчали. Хотя по всему было видно, что и Валентине Степановне очень хотелось заговорить: она несколько раз приподнималась со стула.
Патов не обращал на это внимания.
– Но у героев Мазуччо были другие имена и фамилии, – продолжал он. – А вот у Луиджи да Порто в «Истории двух благородных любовников» мы уже встречаемся с Ромео и Джульеттой. Представляете себе, если бы сегодня в двух пьесах были не только одинаковые сюжеты, но и одни и те же имена у действующих лиц?!
– Не представляю себе, – сказал Андрей.
– А раньше это было возможно! В силу того, о чем я уже говорил… У Данте же, как вы все помните, фамилии враждующих семей – Монтекки и Капулетти! Это в «Чистилище»… Ну, разумеется, как и почти во всякой истории с бродячими сюжетами, не обошлось без курьезов. Джироламо делла Корта в своей известной «Истории Вероны» выдал старый сюжет за подлинный. Или, как сейчас говорят, за документальный! А потом уж в Вероне соорудили явно фальшивую гробницу Ромео и Джульетты. Никто из вас не был в Вероне?
Валентина Степановна не выдержала.
– Лично я не была, – сказала она.
– И я, как ни странно, тоже, – добавила Зина.
– Ну зачем вы иронизируете? Сейчас столько зарубежных поездок! Мне довелось… Так вот, всем туристам показывают эту гробницу. Я видел Верону! И потом расскажу вам, Андрей, и художнику спектакля о своих непосредственных впечатлениях.
– Это замечательно! – воскликнул Андрей.
– А уж потом сюжет добрался до Англии. Появилась поэма Артура Брука «Ромео и Джульетта». Представляете, если б сейчас… Да что говорить! Существуют разные мнения о том, откуда заимствовал сюжет Вильям Шекспир. Но я-то уверен, что он взял его из поэмы Брука. Известно, однако, что из одного и того же камня один высекает безделушки, а другой – чудеса! Когда вы, Андрей, читали поэму Брука, то, наверно, заметили…
– Я ее не читал.
– И ничего, как говорится, не потеряли. Но вот интересно: у Брука действие продолжается в течение девяти месяцев, а у Шекспира – с воскресенья до пятницы. То есть всего пять дней. Как вы думаете, почему он так сократил время действия?
– А вы как думаете? – спросила Зина.
– Я думаю, он хотел, чтобы напряженность и стремительность событий были под стать напряженности юных чувств!
– Может быть, – сказал Андрей. Он обвел своими добродушными, доверчивыми глазами всех присутствующих, как бы советуясь с ними.
«Чем-то он похож на Зину Балабанову, – подумал Иван Максимович. – Но чем именно? – И ответил себе: – В нем тоже есть что-то детское! И улыбается безмятежно, как наши зрители младшего возраста…»
Андрей вернулся взглядом к Николаю Николаевичу:
– Но все равно эта любовь должна казаться зрителям вечной. Не имеющей конца и начала… – Он обратился к Валентине Степановне: – Как вы думаете?
«Недавно тот же самый вопрос – „Как вы думаете?“ – задал Николай Николаевич. Но Патов экзаменует, – размышляла Зина. – Хотя ему не нужен ничей ответ. Он все сам знает заранее. А этот советуется… Ему интересно мнение Валентины Степановны!»
– Я думаю, – сказала заведующая педагогической частью, – что тюзовский вариант трагедии должен быть прежде всего гимном первой любви, которую именно сейчас, в это самое время, испытывают наши зрители старшего возраста. Нельзя научить их любить. Нельзя заставить их подражать чужим чувствам, но восхититься силой и красотой этих чувств они просто обязаны!
– Да… – задумчиво произнес Андрей, – хотелось бы, чтоб они восхитились!
– Ваша задача облегчается тем, что наши зрители старшего возраста очень восприимчивы, – сказала Валентина Степановна. – Хотя в отличие от малышей они стесняются проявлять это.
