Г Владимов - Три минуты молчания
* Боевая команда. Урезанное от "Готовсь!".
Бичи чуть вперед подались. Но я-то уже разглядел, кто это, и стал подальше, за их спинами. Одна - Лиля, неспетая песня моя, другая - Галя.
По походке я ее узнал, Лилю. Ну, и по цвету, конечно, зеленому, неизменному. А походка у нее была занятная - не прямая, а чуть синусоидой, какая-то неуверенная. Ах, как мне это нравилось когда-то - как она ко мне идет. Как будто не хочет и все-таки что-то тянет ее. И все же она красива была, это я должен сознаться. Ну, не такая, как Клавка, на которую таксишник засмотрится и в столб при этом врежется. У ней - свое было, что и не всякий заметит. Но мне и не нужно, чтоб всякий.
Она вдруг улыбнулась, сразу как-то вспыхнуло у нее лицо, и пошла к нам с протянутой рукой.
- Мальчики! - Это она салаг узнала. - Ну, знаете... Теперь-то, надеюсь, вам для биографии достаточно?
- Подробности потом, - сказал Димка. - Сейчас, старуха, вся надежда на тебя. Проведи уж нас по старой памяти.
- Туда? Почему же нет? А он вас пустит, вахтенный?
- Что за вопросы, старуха. Чего хочет женщина, того хочет Бог. Ну, и вахтенный, естественно.
- Ой, ну я так рада вас видеть!..
Она еще посмотрела на нас, скользнула взглядом по моему лицу - тут я не мог ошибиться - и не узнала меня. Ну, вообще-то она немножко блюзорука. И немножко стеснялась - столько тут мужиков стояло.
Алик обернулся ко мне. Я помотал головой. Тоже тут все было ясно.
Вахтенный их с большой неохотой пропустил - двоих с одной дамой. Ей пришлось улыбнуться ему - так мило, смущенно, - и, конечно, она его убила.
А "маркони" провела Галя.
- Галочка, - он ей сказал, - память о вас не умирает в моем сердце.
- Больше на щеке, - сказала Галочка. - Пошли, трепло несчастное.
"Маркони" к нам повернулся, развел руками:
- Желаю вам, бичи, всего того же самого.
- Валяй, - сказал дрифтер. А нам он сказал: - Потопали, нечего тут по переборке жаться.
И правда, нечего. Толкотня эта уже поредела слегка, и вполне мы могли отвалить. А больше всех мне этого хотелось. Знобило меня отчаянно. Самое милое сейчас - в койку забраться, все одеяла накинуть, какие есть.
Оттуда, из зала, вышла Клавка, бросила веселый взор на вахтенного, и он ей чуть поклонился, слегка заалел. Я уже рад был, что хоть за чужими спинами стою, не хотелось бы, чтоб она меня сейчас видела. А мне даже приятно было ее видеть - такую живую, раскрасневшуюся, нарядную, в синем платье с кружевом каким-то на груди или с воланом, я в этих штуках слабо разбираюсь, в ушах - сережки золотые покачивались. Даже в лице у ней что-то переменилось, - оно как-то яснее стало, может быть, оттого, что она волосы зачесала назад, в узел, и лоб у нее весь открылся.
Клавка нас увидела и подошла:
- Бичи, вы не со "Скакуна"?
- Королева моя! - сказал дрифтер. Опять же палубным голосом. - Да мы же с эфтого самого парохода!
- Где ж этот рыженький, что с вами плавал, сердитый такой? Что-то я не вижу его. Он часом, не утоп ли?
- Сердитых у нас много. А рыженьких - нету. Может, я его заменю?
Клавка ему улыбнулась.
- Да нет, тебя мне слишком много... Ну, это я его "рыженьким" зову, а он светленький такой, шалавый. В курточке еще красивой ходил.
- Так это Сеня, что ли?
- Ну-ну, Сеня.
Дрифтер махнул своей лапищей, сказал мрачно:
- По волнам его курточка плавает.
Клавка взглянула испуганно - и меня как по сердцу резануло: так она быстро побелела, вскинула руки к груди.
- Да не сообщали же... Типун тебе на язык!
Дрифтер уж не рад был, что так сказал.
- Погоди, груди-то не сминай, никто у нас не утоп. Сень, ты где? Ну-ка, выходи там. Выходи, когда баба требует.
Бичи меня вытолкнули вперед.
Клавка смотрела на меня и молчала. Клавкино лицо, такое ясное, опять порозовело, но отчего-то она вдруг поежилась и обняла себя за локти - как в тот раз, на палубе.
- А чего же вы тут стоите? - спросила. - Вахтенный, ты почему их здесь томишь? Они же со "Скакуна" ребята.
- Ну, Клавочка, - вахтенный малость подрастерялся, - это же на них не написано... Представители от команды должны быть, безусловно. Но не в таком же виде.
- А какой ты еще хотел - от героев моря? Да пропусти, я их в уголке посажу.
- Ну, Клавочка... На твою ответственность.
- На мою, конечно, на чью же еще. Ступайте, ребята, - она их подталкивала в плечи, - ступайте.
Бичи повалили в зал. Но меня он все-таки задержал, вахтенный.
- А вата-то, - говорит, - зачем? - Выдернул из меня клок и показал ей. - Зашить нельзя? И был бы герой как герой.
- Да, это не годится. - Клавка кинула руку к груди, поискала иголку, но не нашла, потащила меня за рукав. -Пойдем, зашью тебя.
Навстречу нам уже какое-то начальство шло, с четырьмя шевронами. Граков прошел - опять меня не заметил, за ним кеп и штурмана. Третий всю Клавку обсосал глазами снизу доверху и покачал мне головой. Еще второй механик наш прошел и боцман с Митрохиным - все прикостюмленные. Вот, значит, наши представители...
Мы сошли вниз - еще на несколько палуб, пошли по такому же коридору, только с зеленым ковром. Клавка выпустила мой рукав и взяла за руку.
- Холодная, - она вдруг остановилась. - Слушай, ты, может, в душ хочешь? Я тебя сведу. Погреешься, пока зашью. Что-то ты у меня совсем холодный.
- Да хорошо бы.
- Ну, чего же лучше!
Из душа какое-то ржанье доносилось. Клавка постучала в дверь туфлей ответа никакого, сплошное ржанье.
- Ну, да, - сказала Клавка, - жеребцы парятся, это надолго. Лучше я тебя в женский устрою, там-то сейчас никого.
- Да ну его, в женский...
- Пойдем! - опять она меня тащила. - Держись за Клавку, не пропадешь.
По дороге споткнулась, стала поправлять чулок. Я ее поддерживал за локоть.
- Ну, и когда ты меня держишь, - улыбнулась, - это тоже, представь себе, приятно.
В женском, и правда, никого не оказалось. Клавка - опять же туфлей откинула дверь, втолкнула меня.
- Мойся тут смело, никто не сунется. Успеешь еще, к самому интересному.
- Как я тебя потом найду?
- Я сама тебя найду. Телогрейку скидывай. Сама мне ее расстегивала и морщилась. Потом стащила с плеч.
- Надоело - в соли ходить?
- Да уж надоело...
- Ну вот, как я хорошо-то придумала. Ну, я - живенько.
Клавка убежала с телогрейкой, и я тогда скинул с себя все, бросил шмотки в угол у двери. Там для них и было настоящее место. Кабинка была просторная, не то что наша на СРТ, и с зеркальцем. Я себя увидел - волосы слиплись от соленой воды, щеки запали, глаза как-то дико блестят. Тут поежишься. И куда еще такого пускать в приличную кают-компанию? Я встал под душ. Но пошла какая-то тепленькая, как я ни крутил - я все не мог согреться. Или такой уж холод во мне сидел - в костях, наверное. Или там, где душа помещается. Я все зубами дробь выбивал и дрожал, как на морозе.
Кто-то ко мне постучался. Я и вспомнить не успел, задвинул я там щеколду или нет, как дверь откинулась. И Клавка сказала:
- Я не смотрю. Вот я тебе зашила. И полотенце тут возьмешь.
- Спасибо.
Я к ней стоял спиной. Клавка спросила:
- Что у тебя с плечом?
- Ничего.
- Вот именно - "ничего"! Оно же у тебя все синее. Просто черное. Господи, что там с вами было?
- Да все прошло. Вода вот еле теплая.
Клавка подошла, завернула рукав и попробовала воду, потом выкрутила кран, постучала кулаком по смесителю. И там заклокотал пар. Пробку, наверно, прорвало - из ржавчины.
- Видишь, тут все с хитростью. Ну, теперь хорошо?
- Еще погорячей нельзя?
- Что ты! Я бы и минуты не вытерпела. Вон как ты намерзся! - Она помолчала и вдруг припала к моему плечу, к больной лопатке. Я ее волосы почувствовал и как чуть покалывает сережка. - Такой красивый, а плечо синее. Зачем же так жить глупо!
- Намокнешь, - я сказал.
- Намокну - высушусь. Дай я тебе разотру.
Но не потерла, а только гладила по плечу мокрой ладонью, и это-то, наверно, и нужно было, боль понемногу проходила. И холод тоже.
Она сказала:
- Ты дождись меня. Ладно?
- Куда ты?
- Ну, надо мне. Посидишь, отдохнешь... Запрись только. А то тебя еще кто-нибудь увидит.
Опять она куда-то умчалась. А я посидел на скамейке, пока меня снова не зазнобило. И я даже заплакал - от слабости, что ли. И опять стал под душ. Я решил стоять, пока она не придет. Целый век ее не было. И я вдруг увидел, что мне все равно без нее не уйти - она все мое барахло куда-то унесла.
Наконец она пришла.
- Хватит, миленький, ты уж багровый весь, сердцу же вредно.
- Куда унесла? - я спросил.
- В прачечную, в барабан кинула. Все тебе живенько и постирают и высушат, я попросила. Ты не спеши, там еще долго речи будут говорить. Халат мой пока накинешь.
- Тот самый? С тюльпанами?
- Тот самый. Какая разница? Девка ты, что ли?
Я попросил:
- Ты отвернись все-таки.
- Да уж отвернулась. В халате ты мне совсем, совсем не интересен. Не то что в курточке. Правда она утонула?
- Да.
- Ну, приходи давай. Четвертая дверь у меня налево, по этой же стороне.
Коридор весь как вымер, и я до четвертой двери дошлепал спокойно. В каюте горел ночник на столике, и чуть из коридора пробивался свет - сквозь матовое стекло над дверью. Иллюминатор заплескивало волной, и она тоже светилась - голубым светом. Клавка стояла у столика спиной ко мне.
