Николай Лейкин - На заработках
— А ты чего мурло-то отъ меня воротишь, писаная? Вѣдь не съѣмъ.
Арина промолчала.
— Коли хозяинъ къ тебѣ ласковъ и улыбки на тебя строитъ, и ты должна къ нему улыбки… продолжалъ Ардальонъ Сергѣевъ. — А еще денегъ впередъ просишь! Ласковое телятко двѣ матки. сосетъ. Эту пословицу, кажется, должна знать.
— Да я не ворочу мурла, а вы такъ ужъ очень пронзительно смотрите… тихо отвѣчала Арина.
— Пронзительно! Коли пронзительно смотрю, значитъ есть у меня къ тебѣ уваженіе. Брось-ка катать. Успѣешь еще… Да ставь самоваръ. Чаю мы съ тобой пока до рабочихъ-то напьемся. Тѣмъ еще не скоро пить по положенію, а у меня инда въ глоткѣ пересохло — до того пить хочется. Пересолила ты щи-то, что-ли.
— Кажется, я въ мѣру солила.
— Въ мѣру! Влюбившись въ кого, что-ли, что сильно солишь?
— Ну, вотъ… Въ кого-жъ мнѣ влюбившись быть? Намъ не до любви.
Арина слегка хихикнула.
— Ну, то-то… сказалъ хозяинъ и прибавилъ:- А то вѣдь иныя нарочно сильно солятъ, потому солью, коли ежели съ лукавыми словами, можно приворожить. Смотри, не приворожи хозяина.
— Ну, вотъ… чтой-то вы говорите, Ардальонъ Сергѣичъ!..
— Я дѣло говорю. Смотри у меня! Ну, ставь, ставь самоваръ-то!
Арина принялась наливать ведерный самоваръ водой, навалила въ трубу его углей и заженныхъ лучинъ, загремѣла трубой. Ардальонъ Сергѣевъ сидѣлъ на лавкѣ близъ Арины, косился на нее и покуривалъ трубку. Арина, очевидно, ему нравилась. Наконецъ онъ не выдержалъ, и когда та раздувала уголья въ самоварѣ, потянулся къ ней и тронулъ ее рукой. Арина стояла къ нему спиной, прикосновеніе его руки къ ней было неожиданно, а потому она взвизгнула и уронила желѣзную трубу. Хозяинъ засмѣялся.
— Ну, чего визжишь, какъ поросенокъ! Вѣдь не шпарятъ тебя. Иди сюда, я тебя поглажу, пробормоталъ онъ.
— Да что это вы, Ардальонъ Сергѣичъ, все пристаете, право…
— А то что-же? Должна быть даже благодарна, коли хозяинъ пристаетъ.
— Да я вовсе этого не хочу, потому я не такая…
— Дура! Да вѣдь тебя не убудетъ отъ этого, коли я тебя поглажу. Ну, или сюда.
Арина не шла и прижалась спиной къ печкѣ.
— Ну, стой. Я самъ встану и подойду… поднялся Ардальонъ Сергѣевъ, подошелъ къ Аринѣ и сталъ гладить ее по спинѣ. — Вишь, спина-то какая! Что твой столъ. А еще говоришь, что изъ голоднаго мѣста пришла. Нешто такія спины съ голоду нагуливаютъ!
— Ужъ такого я роду, что меня въ ширь тянетъ, отвѣчала Арина, вся какъ-то съежившись, но все-таки дозволивъ погладить себя.
Ардальонъ Сергѣевъ отошелъ отъ нея и сѣлъ опять на лавку. Самоваръ зашумѣлъ. Арина не отходила отъ самовара и время отъ времени снимала съ него трубу и дула въ уголья, хоть этого и не нужно было дѣлать, потому что уголья давно уже успѣли разгорѣться. Ей нужно было только занять себя чѣмъ-нибудь, чтобы не такъ было трудно выносить взоръ хозяина, вперенный въ нее въ упоръ.
— На ледянку. Возьми. Пососи…
Ардальонъ Сергѣевъ опустилъ руку въ карманъ штановъ, вытащилъ оттуда нѣсколько леденцовъ въ бумажкахъ и протянулъ ихъ Аринѣ. Та не брала.
— Бери, бери, коли даютъ. Не отрава… сказалъ онъ. — Я знаю, дѣвки сладкое любятъ. Одну ледяночку дососешь теперь, а вотъ какъ самоваръ скипитъ, съ остальными чай пить будемъ. Бери, бери… Чего ты въ самомъ дѣлѣ! А то вѣдь разсержусь. Не раздражай хозяина.
Арина взяла и сказала:
— Спасибо, коли такъ.
— Ну развертывай бумагу, да ѣшь. Чего-жъ ты стала, какъ лошадь съ норовомъ! продолжалъ Ардальонъ Сергѣевъ, улыбаясь.
Арина развернула бумажку и взяла леденецъ въ ротъ. Хозяинъ все еще не спускалъ съ нея глазъ.
— Сладко? спросилъ онъ ее.
— Сладко, тихо отвѣчала она.
— Есть у васъ такіе леденцы въ Боровичскомъ уѣздѣ? Трафилось ѣсть?
— Трафиться-то трафилось, а то у насъ больше медовые да мятные пряники.
— Будешь ласкова къ хозяину, да не станешь отъ него мурло воротить, такъ и пряниковъ куплю. Любишь пряники-то? А? Очень любишь? Охъ, дѣвки, дѣвки! Всѣ-то вы охотницы до сладкаго.
Самоваръ закипѣлъ. Изъ подъ крышки его стала вылетать струя пара. Наконецъ вода заклокотала и вышла черезъ край, пуская потоки по грязной мѣди.
— Снимай скорѣй трубу, снимай! Прикрой крышечкой, да ставь самоваръ-то на столъ.
— Экая вѣдь ты какая! До чего докипятила.
Мощными руками подала Арина ведерный самоваръ и поставила его на столъ.
Ардальонъ Сергѣевъ принялся заваривать чай.
— Ну, чего-же ты стоишь-то, коли дѣло сдѣлала? обратился Ардальонъ Сергѣевъ къ Аринѣ. — Самоваръ подала и садись къ столу. Сейчасъ вмѣстѣ чай пить будемъ. У насъ чиновъ нѣтъ. Садись.
— Я послѣ васъ, господинъ хозяинъ, застѣнчиво отвѣчала Арина.
— Коли сказано, что садись, значитъ садись. Вмѣстѣ пить будемъ.
Арина подвинула къ столу скамейку и робко сѣла на кончикъ. Ардальонъ Сергѣевъ протянулъ къ ней черезъ столъ руку и, хотя Арина отшатнулась, но все-таки потрепалъ ее по щекѣ.
— Ты просила денегъ впередъ, говорила, что надо въ деревню родителямъ послать, — на вотъ три рубля, посылай… сказалъ онъ, полѣзъ за голенищу, вытащилъ оттуда бумажникъ изъ синей сахарной бумаги, вынулъ изъ него трехрублевую бумажку, положилъ ее передъ Ариной и, прихлопнувъ ладонью, прибавилъ:- Видишь, я не въ тебя, я не брыкаюсь. Попросила впередъ денегъ — и далъ, хотя никому не даю. А ты брыкаешься и мурло отъ хозяина воротишь.
— Да я-бы и не воротила… А за чѣмъ вы трогаете?.. Мнѣ стыдно.
— Трогаете! Отъ троганья тебя не убудетъ. Ну, что-жъ надо сказать, когда для тебя благодѣтельство дѣлаютъ и деньги тебѣ впередъ даютъ?
— Спасибо вамъ, господинъ хозяинъ.
— Спасибо! Спасибо — этого мало, а ты чувствуй.
— Я и то чувствую.
— Ну, то-то… Пей чай-то…
Хозяинъ налилъ двѣ чашки чаю и одну изъ нихъ подвинулъ къ Аринѣ.
IX
Ардальонъ Сергѣевъ и Арина, сидя другъ противъ друга, пили чай, громко схлебывая его съ блюдечка. Ардальонъ Сергѣевъ не спускалъ съ Арины глазъ и время отъ времени улыбался, но молчалъ. Арина старалась не смотрѣть на него, но это было невозможно. Она должна была-бы отвернуться отъ него, но это она считала черезъ чуръ ужъ дерзкимъ противъ хозяина. Онъ все-таки отличалъ ее отъ другихъ рабочихъ: поитъ чаемъ вмѣстѣ съ собой, а главное — далъ три рубля въ счетъ заработка для отсылки въ деревню. Она ограничивалась тѣмъ, что при каждой двухсмысленной улыбкѣ его застѣнчиво опускала глаза. Наконецъ Ардальонъ Сергѣевъ кивнулъ на нее и спросилъ:
— Всѣ дѣвки у васъ въ Боровичскомъ уѣздѣ такія писаныя миндалины или только ты одна?
Арина зардѣлась какъ маковъ цвѣтъ и отвѣчала:
— Да чтой-то, Ардальонъ Сергѣичъ, вы говорите, право! Зачѣмъ такія слова?
— Затѣмъ, что прельстившись тобой. Очень ужъ ты гладкая миндалина у меня. Ну, отвѣчай-же: всѣ въ Боровичскомъ уѣздѣ такія?
— Да почемъ-же мнѣ-то знать!
— Дура, что такъ хозяину отвѣчаешь, своей выгоды не понимаешь. А ты отвѣчай: «у насъ, молъ, дѣвки все корявыя, а я одна такая удалась». Какъ тебя по отчеству-то звать?
— Да зачѣмъ вамъ? Хозяева батрачныхъ дѣвокъ по отчеству не величаютъ.
— А почемъ ты знаешь, можетъ статься у меня такой составъ въ головѣ, что я изъ тебя хочу и не батрачную сдѣлать? Ты не можешь видѣть моего воображенія. Ну, какъ отца-то звать?
— Федотомъ.
Ардальонъ Сергѣевъ похлопалъ ладонью около себя по лавкѣ и сказалъ:
— Ну, поди сюда, Арина Федотовна, сядь со мной рядышкомъ.
— Ну, вотъ… Зачѣмъ-же это?.. Вовсе это даже напрасно. Вы тамъ сидите, а я здѣсь буду сидѣть, пробормотала Арина, стараясь не смотрѣть на хозяина.
— Иди-же сюда, коли хозяинъ тебѣ приказываетъ! повторилъ Ардальонъ Сергѣевъ.
— Вовсе это даже и не хозяйское дѣло. Хозяинъ долженъ работу приказывать.
— А вотъ какъ ты придешь, да рядышкомъ сядешь, я тебѣ и работу прикажу.
— Приказывайте оттуда.
— Чудная дѣвка! Да ежели я такъ не могу. Иди сюда.
Арина не шевелилась. Ардальонъ Сергѣевъ продолжалъ:
— И что это у васъ за извадка артачиться, коли хозяинъ хочетъ свою ласковость доказать.
— Да не нужно мнѣ вашей ласковости.
— Вотъ какъ! А я еще три рубля далъ для посылки въ деревню!
— За это спасибо, за это я благодарна, вѣкъ буду помнить и заслужу, что вы на голодуху моимъ тятенькѣ съ маменькой дали, а баловать зачѣмъ-же!
— Да вѣдь я могу и отнять, коли такъ.
Арина молчала и сдѣлала серьезное лицо.
— И отниму. Какъ пить дать, отниму… продолжалъ Ардальонъ Сергѣевъ.
— Не сдѣлаете вы это, господинъ хозяинъ; вы добренькій, сказала Арина.
— Нѣтъ, сдѣлаю.
— Ну, инъ воля ваша хозяйская.
Арина вздохнула, хозяинъ помолчалъ и произнесъ:
— Садись, Арина Федотовна, рядышкомъ! Остальному женскому полу по пятіалтынному въ день у меня расчетъ, а тебѣ по двутривенному считать буду, а потомъ даже еще прибавлю — вотъ до чего ты мнѣ люба.
