Алексей Позин - Прямое попадание
Андрей спросил:
- Скоро мы едем?
- Наверное, скоро, - не понял его Никита Владимирович.
- А где я сяду?
- Нигде, малыш, - Никита Владимирович вернулся в реальность и пожал плечами. - Тебя сшивать надо. Ты же слышал, что говорила сестра.
Господи, думал Андрей, да мало ли я себе коленок сбивал, резал пальцы и царапался. Зачем зашивать-то? Чуть не заревел.
- Поедете сейчас с мамой, - Назаров-старший говорил невеселым голосом, - в детскую городскую больницу. Тебя там заштопают, поживешь с бабушкой, пока заживет, а потом мы тебя заберем.
- И мама со мной останется? - Ему уже нравился этот вариант - жизнь у бабушки (начинался период запойного чтения), но было жаль маму, что же ей-то оставаться, с ними-то интересней.
- Нет, маму мы подождем. Время есть, она отвезет тебя к бабушке и вернется. Если какие-нибудь осложнения будут, звони Наташе. Вот ее телефон.
Тетя Наташа, двоюродная сестра отца, была детский врач. И тогда упрямство Андрея надломилось, он покорно пошел с мамой на остановку автобуса. В метро несколько раз засыпал и просыпался, вздрагивая. Вагон был темно-желтый, все тени были черные, все пассажиры напротив смотрели на него, словно он вышел к доске отвечать, а ему так хотелось спать, и он засыпал, начинал клониться, валиться на мамино плечо, вздрагивал и просыпался. Мама его поддерживала, даже обняла, но все равно, вздрагивая, он каждый раз пугал и ее, и соседей.
В Филатовке Андрею наложили швы, наркоз был местный, и он помнил ледяной холод, когда нитку протягивают через кожу. Приехали к бабушке, он тут же уснул на диванчике в углу под высокой картиной с опавшей желтой листвой и калиткой в темном саду. Его мама тем временем уехала обратно на водно-спортивную базу.
"Майор Пронин"
У бабушки он понял, какой это отдых - болеть: раньше он ничем не болел. В тихой московской квартире с высокими потолками и темными картинами по стенам Андрей читал. У его единственного, но, к сожалению, неродного деда была небольшая библиотека, и все книги были о путешествиях, про путешественников, а некоторые были с дарственными надписями от авторов. Например, фамилия автора очень хорошей книги о путешествии со своей дочерью в республики советской Средней Азии была Арманд, другая книга, "Земля Санникова", была подписана каким-то академиком Обручевым. (Много позже Андрей понял, что все те книги, которые он проглатывал тогда, из дедовой библиотеки, не содержали ни единого предложения славословий в адрес существующей власти. Вообще, в том доме из газет выписывали только одну "Вечерку" - московскую сплетницу, в которой с особым вниманием читали последнюю полосу - кто по какой теме собирался защищаться и кто с кем разводится: почему-то этот раздел вызывал повышенное веселье у взрослых. Еще у деда с бабкой на круглом столике со стеклянной столешницей, стоявшем перед угловым небольшим диванчиком с гнутой спинкой, можно было увидеть медицинские издания, "Новый мир" обязательно, и из всех щелей выпадали программки скачек. Это у Сергея Александровича осталось с молодости: лошадник он был заядлый, а игроком слыл страсть каким азартным - бабка позже рассказывала внуку, как они с дедушкой ездили регулярно на городской ипподром, и показывала фотографию из "Огонька" - дед, с палкой, нога барахлила, но еще была цела, со своими седыми усами и бородкой в белой панаме, смотрит в объектив камеры, а кругом на арене толпа зрителей. Кроме телефона, который начинался с К-7, или, как всегда говорила бабушка: "Центр семь...", квартиру связывала с миром радиоточка около двери, в углу столовой стоял телевизор с линзой. Его включали, если шли какие-то концерты с известными исполнителями или передачи из ВТО, - почти всех участников этих представлений и дед, и бабка знали персонально, якобы познакомились на отдыхе в санатории.) Андрею тогда фамилии авторов надписанных книжек из дедова небогатого собрания ничего не говорили. Эти поучительные книги он прочитывал под конец с зевотой.
Шли последние дни его вынужденного заточения, он был абсолютно здоров и, пока за ним не приехала его мама, просидел на широком подоконнике огромного окна среди нескольких горшков с какой-то чахлой растительностью, из которой ему запомнился стойкий лимон. Андрей любил незаметно отщипнуть маленький листок с одной из его веток и потом подносить к носу кулак с размятым листом, вдыхать его аромат. Издевательство над деревцем продолжалось долгие годы, пока оно в конце концов не засохло от злостного неполивания, случившегося в результате длительной отлучки всех из дома. Выходить во двор он не хотел, да и побаивался. Московские мальчишки его не привлекали - они были совершенно другие. И когда Назаровы совсем переехали в эту квартиру (кстати, в день его рождения), Андрей так ни с кем из своего двора и не сдружился. Вернее, так: знакомство он заводил с ребятами не из своего двора, а из соседних, где жили новые одноклассники.
И тут ему в руки попал "Майор Пронин" в издании "Библиотеки приключений". В основательно потрепанной книге оказалось больше двухсот страниц. Андрею в прошлом году исполнилось одиннадцать лет. Он поставил личный рекорд - "Майора Пронина" прочитал за два дня. И на всю жизнь запомнил таксу, которая носила иностранному шпиону записки из зарослей кактусов в загадочном Ботаническом саду, где Андрей никогда не был.
Прелестный старик
Дед Чайковский был медицинское светило, имел орден Ленина за налаживание лечения туберкулеза и его профилактику. Два раза в неделю к дому в тихом переулке бесшумно подкатывала огромная светлая машина с красным светящимся флажком на длинном и узком капоте, увозившая его консультировать в академической поликлинике. У бабушки были ключи от лифта - они жили на втором этаже, где кабина не останавливалась. Нужно было спуститься на первый этаж, нажать на кнопку третьего или любого другого этажа, и, когда кабина подходила ко второму этажу, в окна дверей были видны какие-то замасленные ролики, нужно открыть дверки и кабина вставала. Бабушка своим ключом отпирала железную, решетчатую дверь на их лестничной площадке, и дед на костылях грузно входил в шаткое сооружение. На первом этаже высокий дед медленно преодолевал небольшую лестницу и оказывался на улице прямо перед распахнутой дверью того громадного автомобиля с белыми стеклами и красными крестами на них. Машина бесшумно уплывала.
Дедушка Сережа был старше бабушки на... короче, он был отцом ее гимназической подружки. Правда, сватался к его бабке первый раз еще накануне революции. Тогда молоденькая Ириночка отмочила что-то такое, на что ее будущий второй (и последний) муж сильно обиделся. Прошло много лет, прежде чем их судьбы соединились. Ирина Яковлевна растворилась в семейной жизни. Наконец, вскоре после войны, она зажила своим домом. У них проходили обеды с салфетками в серебряных кольцах и с хрустальным, бездонным, графинчиком с водочкой. Сергей Александрович по вечерам любил раскладывать пасьянс, сидя в просторном дубовом кресле за старым письменным столом с мраморным письменным прибором и бронзовой лампой. Тогда кресло ползало на стесанных до осей колесиках и проело ими паркет перед его письменным столом в комнате-спальне, где он обретался все то время, что находился в доме.
Сергей Александрович Чайковский был заядлый курильщик, у него стали зарастать кровеносные сосуды, кровь к пальцам перестала поступать, развилась гангрена. В конце концов из-за прогрессировавшего эндоартрита левую ногу ему ампутировали. Он носил тяжелый кожаный протез с носком и в ботинке и с трудом передвигался на костылях, никогда один, а всегда в сопровождении своей дорогой Детуси, то есть матери отца Андрея.
Дед Чайковский был страстным охотником. Андрей помнил старую фотографию: Сергей Александрович у поверженного медведя - лес, зимняя просека... Вскоре после их первого водного похода - оказывается, всеми родственниками это воспринималось, уже после их возвращения и подробных рассказов за столом, как экспедиция на Северный полюс, не меньше- старик объявил пасынку, чтобы тот забирал все его "охотницкое снаряжение", а не только ружье, которое он давал ему и раньше "пострелять". Никите Владимировичу во владение перешел жестяной сундук с запасами боеприпасов: дробь от двух нулей до восьмого, капсюли, пистоны, гильзы, порох дымный и бездымный - всего этого добра хватило Назарову-старшему не на один сезон. В сундуке были ягдташ, кинжал в ножнах, патронташ, немецкая алюминиевая фляга в шерстяном чехле с пробкой на цепочке - подарок кого-то из уцелевших после войны пациентов. Необходимые "причиндалы", как говорил Чайковский, для набивки патронов: аптекарские весы, кружечка-мерка, разновесы. Завернутые в плотную бумагу хранились пропитанные чем-то коричневым, липкие и невероятно вонючие, из толстого холста с раструбами выше колена, прямо тургеневские, болотные бахилы сорок последнего размера. Надевались на обувь и тесемками завязывались у щиколотки и выше колена. Не без содрогания к клейким внутренностям, надев их однажды не на голые ноги, а все-таки на шаровары, Андрей представил себя настоящим Зверобоем-Следопытом, чувствующим подошвами каждую веточку под ногами на опасной тропе в неизведанное...
