Борис Горбатов - Большая вода
Целый день сеется дождь, мелкий, настырный, и когда дядя Терень добирается до избы Жданова, на нем сухой нитки нет.
Жданов встречает его, как всегда, молча, ни о чем не спрашивает, ведет в избу и, пока дядя Терень сбрасывает с себя мокрую одежду, достает из сундука свою и дает старику.
Потом оба садятся к огню и закуривают.
- Я послал, - кратко сообщает дядя Терень: с Ждановым научишься краткости.
- А-а, - равнодушно отзывается Жданов.
- Ответа наказывал не ждать?
- Ну?
- Я и не ждал, - заканчивает дядя Терень и протягивает к огню ноги в шерстяных ждановских чулках.
Оба молчат и курят.
Слышно, как стучит дождь в окно.
- Однако, - говорит дядя Терень, зевая, - однако писулька тебе какая-то пришла...
Лицо Жданова начинает медленно краснеть. Но он ничего не говорит, не торопит дядю Тереня, только трубкой пыхтит, - трубка, как назло, погасла.
Дядя Терень достает из мешка радиограмму и сует Жданову.
"Я получила ваши розы, дорогой друг. Спасибо от всей души.
Часто и тепло вспоминаю нашу встречу в тундре и еще раз вам, как тогда, скажу: хороший вы, правильный человек. Буду рада вас увидеть в Москве, если случится вам быть там. Сердечный привет. Татьяна Логинова".
Жданов долго, очень долго читает радиограмму и вдруг сам начинает рассказывать о Татьяне Логиновой, о том, как встретил ее в прошлом году, пятого июля, в тундре (она геолог), как посчастливилось ему оказать ей услугу, пустячную, а вот помнит, и как думал о ней с тех пор, всю зиму думал, думает и сейчас...
- В Москву поеду. Погляжу на нее. Только погляжу. И ооратно сюда!
- Один вернешься? - будто невзначай спрашивает дядя Терень.
Жданов бросает на него свирепый взгляд и рычит:
- Один! А ты что думал? Один, черт тебя подери!
В избе Трофимова дядя Терень мешок кладет прямо на стол, вся семья собирается вокруг, и старик торжественно раздает подарки: Митяю - книги, хозяйке - сгущенное молоко в банках и скляночки с лекарствами и присыпками из больницы, Трофимову - хозяйственные мелочи.
Митяй вертит в руке книги и смотрит на дядю Тереня исподлобья.
- Ты чего? - спрашивает отец.
- Ничего, - надув губы, ворчит Митяй, - надул...
- Ах да, - говорит дядя Терень, хлопая себя рукой по лбу. - Я и забыл!
И, лукаво улыбаясь, вытаскивает из кармана нож и отдает Митяю.
Подарки розданы, теперь - новости. Трофимову нужно рассказывать обстоятельно. Это не Жданов, не дед Кураш.
С Трофимовым можно долго и смачно говорить о политике. Гадать, будет ли нынче война или нет, и какого урожая ждать в колхозах, и каких цен на зверя.
Как всегда, дяде Тереню не хочется уходить из теплой, домовитой избы Трофимова. Хорошо бы остаться и сидеть вот так у огня, курить, беседовать, слушать, как стучит дождь в окно, как возится девочка в люльке, как повизгивают в сенях собаки. И то сказать, довольно уж он походил на своем веку. Meсто старика у печки.
Но, рассказав все новости, он встает, выколачивает трубку о каблук, надевает мешок на плечи, прощается и выходит.
Всю дорогу от избы Трофимова до жилья Арсения дядя Терень последними словами ругает Арсеньеву бабенку. Это из-за нее потерял он на Диксоне три дня. Три дня, шутка ли сказать.
Три дня, когда тут каждый час дорог. Час весну делает.
- Вот чертова баба, - ругается старик, перепрыгивая через трещины и проваливаясь по грудь в ледяную воду. - Ох, баба анафемская! Да коли бы ты дочкой моей была б аль снохой - я б...
К жилью Арсения он добирается из последних сил. Все мокро на нем. Он дрожит и от холода и от усталости, проклинает дорогу, бабу и себя за то, что связался с этими делами.
"Ишь, какие дела завелись в тундре: любовь, ревность. Сроду не было. И люди стали беспокойнее, и вёсны хуже, и вода холоднее - до костей пронизывает, да и кости не те (главное - кости не те), что прежде. Все тело ноет. Совсем застудил ты себя, старик. Ах, дела!"
Но когда Арсений, исхудавший, обросший бородою, страшный, нетерпеливо бросается к нему навстречу и кричит: "Ну?
Ну? Ну?", старик, стуча зубами от холода, первым делом отвечает ему:
- Принес, принес. Крепко целует. Дай отогреюсь, погоди, отойду...
Но прежде всего он отдает Арсению радиограмму, потому что душа у человека болит всегда сильнее, чем кости.
Арсений вырывает радиограмму из окоченевших рук старика и жадно читает.
- Ишь! Ишь ты! - бормочет он, весь расплываясь в улыбке. - Ишь! сконфуженно хмыкает он.
Вот уж душа и вылечена. А кости - что кости? Кости стариковские, привычные, - отошли и они. Снова можно в дорогу.
- Ты не уходи! Не уходи! - просит Арсений.
Нельзя человеку оставаться одному наедине с горем, но еще труднее - с долгожданной радостью. Теперь только бы говорить, говорить, рассказывать о жене, о том, как она любит его и он ее и как они чудесно жить будут...
- Ты не уходи, дядя Терень, золотой ты человек! - просит Арсений. Теперь как раз нам выпить следует!
Но старик помнит о соседе, который тоже ждет, Тоже, поди, душой изболелся.
Надо идти. Надо идти.
Сосед стоит на высоком берегу и смотрит в залив. Над Енисеем - рев. С треском взламывается лед, льдины сталкиваются, со скрежетом переворачиваются, бьются; снежная пыль столбом стоит в воздухе.
"Теперь дядя Терень заливом не пойдет! - грустно думает сосед. - Теперь пойдет берегом, в обход. И ждать сегодня нечего".
В последний раз бросает он взгляд на ледоход и вдруг далеко-далеко в заливе замечает одинокую черную фигуру: она мечется среди льдин, прыгает. Сосед всматривается и с ужасом узнает дядю Тереня.
- Дядя Тере-ень! - кричит он испуганно. - Что это ты?
Но старик не слышит. Кругом грохот, рев, треск. Лед ползет из-под ног, прочные ледяные поля вдруг раскалываются в самом надежном месте и заливаются водой, Большая вода идет, большая сила идет, как с ней старику сладить?
- Вот проклятая баба! - ругается он, вспомнив жену Арсения, и мечется по льдине.
До берега еще далеко. А на берегу мечется сосед, невольно повторяя движения старика на льдине, всплескивает руками:
"Ах, беда какая! Что же теперь, а? Пропал старик!"
Вдруг он решается, бежит к лодке, сталкивает в воду, прыгает в нее и, отталкиваясь шестом от льдин, торопится на выручку. Лодка скользит среди ледохода, обломки льдин летят в нее со всех сторон.
- Э-эй! - кричит сосед. - Дядя Тере-ень!.. Подержись!..
Держи-и-ись!..
Старик замечает лодку.
- Ты зачел!? Заче-ем? - кричит он сердито. - Тебя раздавит, че-ерт!
- Ты держи-ись! - доносится до него.
И старик, ожесточенно сплюнув, прыгает на соседнюю льдину, а с нее на следующую, и еще на следующую, навстречу лодке.
Через полчаса оба шабра [Шабер - сосед] на берегу. Оба мокрые с головы до ног, оба измучены.
- Приедет Настя... - говорит старик, - вот вода пройдет, она и приедет. - И отдает радиограмму.
Сосед, сконфузившись, читает. Дядя Терень глядит, как проносятся мимо льдины с отпечатками его шагов. Они несутся в море.
- Это хорошо, что Настя приедет. А? Как думаешь? - конфузясь, спрашивает сосед. - Человеку без бабы никак невозможно жить.
- Это верно. - соглашается старик. - Такое уж дело, - и смотрит на ледоход.
Соседу вдруг становится стыдно за свою радость.
"Что ж это я, - все о себе да о Насте! Надо и старика спросить".
- Ну, а ты, дядя Терень, что из дому получил? Хорошие вести?
- Из дому, - смеется старик. - А у меня, мил друг, никакого дома нет.
- А родня?
- И родни нет. Бобыль. Как подорожник у межи, один...
так-то!
- А кому же ты радиограмму посылал?
- Я? Никому.
- Так ходил ты зачем? - удивленно спрашивает сосед.
Но старик не отвечает.
Идет большая вода - это всего интереснее.
"Значит, поспел-таки!" - думает старик и снимает шапку, словно приветствуя большую воду.
1939
ГОРБАТОВ Борис Леонтьевич (1908 - 1954). Большая вода. Рассказ входит в книгу "Обыкновенная Арктика". Впервые опубликован в альманахе "Год XXII" 1939 кн. 16. Печатается по изданию: Горбатов Борис. Избранные произведения: В 2-х т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1980.
