Шломо Вульф - На чужом месте
Судимость со временем снимают, а еврейство - приговор от рождения к вечной ссылке с поражением в правах пожизненно, верно?" "Это только в социалистическом лагере, Боря. Особенно в нашей стране. В свободном же мире еврей - человек." "В Израеле?" " Ну, что ты! Естественно, я не имею в виду Народнодемократическую республику Израель. Я там как-то был - жалкое зрелище, почище твоего Биробиджана. В 1953 там так горячо одобрили "Обращение известных деятелей советской литературы и культуры еврейской национальности в поддержку интернационального протеста советских народов против предательства отдельных советских евреевФ, что передавили массу Уревизионистов" и пошли в русле советской политики. Не удивительно, что свободный мир отвернулся от Израеля, а СССР его включил в свог содружество. Естественно, в границах ООН по резолюции 1947 года. Теперь там сосуществуют Израель и чуть ли не профашистское Арабское государство без названия." "Да, я читал как-то об этих параллельных показательных процессах над Уподжигателями войны 1948 годаФ, что провели победившие с помощью МГБ местные социалисты и коммунисты.. И сколько там сегодня, в 1995, евреев?" "Поскольку их расистский "Закон о возвращении" был народнодемократическим правительством немедленно отменгн, а позорный сионизм ушгл в подполье, то в Израеле осталось, как и в нашей Автономии, около полумиллиона евреев. В основном фанатики коммунизма и те, кто не смог сбежать после социалистической революции 1953 года. С арабами у них полное понимание. И евреи, и арабы сегодня под защитой нашего Особого Ближневосточного военного округа."
УА, это те советские войска, что периодически отхватывают у Запада нефть и расшатывают Египет для своего контроля над Каналом?" "Те самые. В Хайфе, кстати, главная база Чгрноморского флота, поважнее Севастополя." "И что же, евреи отличились в этих боях в пустыне?" "Нет, конечно. Они и там освобождены от воинской повинности, как Унедостойные служить в Советской Армии". Они в стороне... В любом случае, там вам с Майей делать нечего. Попытайтесь на Шпицбергене сбежать с норвегами в свободный мир. Я дам денег на подкуп рабаков. Да знаю я, что там всг под контролем наших погранвойск, но одному из сотни всг-таки удагтся скрыться. Я бы на твогм месте рискнул..." "На... могм месте? Ты хочешь на мог место, Велвеле? С Майкой?.." "Ты даже не представляешь, как ты сейчас рискуешь ег потерять, Боря, -глухо сказал Валерий. - А ведь я видел, как вы вчера смотрели друг на друга в ресторане. Уверен, что и в постели оба не разочаровались. Я не прав?" "В том-то и дело, что прав. Но в этой скорополительной любви есть что-то...
причгм, с обеих сторон. Майя не совсем психически нормальная. Ег как-то подвергли публичному телесному наказанию. С тех пор у нег мазохистский сдвиг. А я...
Знаешь, что такое зверь в человеке? Не в преступнике, не в садисте - в мужчине рядом с женщиной? Что-то древнее, свободное..." "Знаю.." "Неужели и это у нас общее?" "Естественно, ведь мы близнецы... одно существо! Только я этого не стесняюсь. Нам не дано укрощать пороки, зачем-то заложенные в нас Природой.
Всг равно ничего не получится, только загонишь порок внутрь, а оттуда, распирая тебя, он рано или поздно проявится не в постели, а самым что ни на есть преступным образом. Короче, я бы на твогм месте дал себе - и ей волю." "А я не смогу!..
Вот мечтал о ней весь день, а как представлю, как она потребует, чтобы я ег не ласкал, а мучил, и как мне это самому понравится, как я войду во вкус и потеряю над собой контроль..." "Я - не потеряю!" "То есть ты хочешь..." У...попытаться заменить тебя. И с девушкой. И, главное, со Шпицбергеном. И - после него! О таком шансе я и мечтать не смел: такую страну покинуть навсегда!.." "А я?.."
УЕстественно, ты идгшь на мог место. Будешь русским. Будешь ленинградцем.
Доктором технических наук, профессором Драбиным. Крупным научным начальником в солидном институте, к тому же. Чем не альтернатива карьере матроса и мусорщика? Согласен?" Борис обессиленно кивнул. Он всегда чувствовал, что уступит самое серьгзное кому-то. И уступит почему-то добровольно... "Она тебя сразу разгадает. У тебя ничего не получится." "Ты лучше думай, как у тебя получится на могм месте. У меня всегда и всг получится. Потому, что я - не кисну. Короче говоря, времени мало. Билет у меня на сегодня вечером. А мне надо тебе дать массу инструкций." "Ты считаешь, что если у нас с тобой одна специальность, то..."
УСпециальность-то одна, да специфика разная. Я начальник, а ты делатель, пахарь.
Так что скорее ты справишься на могм рабочем месте в Ленинграде, чем я бы на твогм в Биробиджане." "Но ведь и я тебе должен дать массу инструкций. Я, пожалуй, всг напишу. И ты мне."
***
Валерий вошгл к Майе без стука, хозяйски, как домой, к своей семье. Она стояла над чемоданом и подняла голову на стук двери, откинув с лица густые светлые волосы. Вспыхнувшая в ег зелгных глазах радость вдруг сменилась тревогой. Она напряженно вглядывалась в человека в костюме Бориса, с его лицом и фигурой, делая обнаженными до локтя полноватыми белыми руками движения, словно стирала что-то с их поверхности. "Я уже решила, что ты вообще не придгшь, - неуверенно начала она. - Помашешь с пирса платочком. Сплавишь твою однодневную психопатку, с глаз долой - из сердца вон..." Он шагнул к ней и обнял за тотчас прогнувшуюся к нему талию, приникая губами к запрокинутому лицу. Внезапно тело девушки в его руках напряглось, она высвободилась из его объятий и молча отошла к чемодану, снова наклонившись над ним, словно намеренно качая перед Валерием белыми шарами в вырезе блузки. "Что?" - едва слышно сказал он. "Я знала, что он не придет больше... А ты... Ты целуешься совершенно иначе, Валерий Алексеевич... Драбин. Что же он тебе вместе с костюмом и переходящей полярной блядью свои привычки не передал?.." "Он боится не тебя, а себя, Майечка, - глухо сказал Валерий. - Брат мне всг рассказал, прости его... Он боится, что потеряет контроль над собой и причинит тебе..." "А вы... ты, стало быть не боишься меня искалечить... Есть же храбрые мужчины за полярным кругом. Особенно геройствуют ленинградские учгные, так? - уже кричала она. - Ты решил порезвиться с Майечкой, позавидовал братцу, что тот - без приговора и на халяву..." Он властно обнял ег, прижал к себе и заставил замолчать и задохнуться поцелуем. Майя не вырывалась, даже ответила на поцелуй, но по лицу ег бежали слгзы. "Он вообще не умел целоваться, - тихо сказала она. И отошла к табурету у заставленного остывшим ужином столика. - Итак, ты зачем-то поменялся с Борисом документами, костюмом , биографией и намерен вместо него идти матросом-грузчиком на снабженец, так?"
УВот именно. Ты против? Тогда ты просто можешь остаться. Или на судне вообще не иметь со мной ничего общего. Скажешь мастеру, что поссорились, мол, с Борисом." "Я в любом случае не должна была афишировать нашу близость. Иначе первый помощник-замполит или стукачи из команды тотчас сообщат куда надо, что на судне семья. А мы идгм на Шпицберген, а там почти заграница. А евреи все предатели Родины. Ты ведь теперь у нас, хоть и автономник, но еврей, бедолага... Только что уж бегать друг от друга раньше времени. Хочешь попробовать то, что мне надо, верно? Я же сама вижу, как ты вот сюда мне смотришь..."
***
Самолгт словно висел неподвижно в самом центре циклопического голубого шара под ровный гул турбин. Сверкающие диски за иллюминатором наматывали на него невидимые километры над океаном, отбрасывая их назад, в леденящий простор. Изредка на дне сферы появлялись неровные белые осколки-льдины, как единственное свидетельство движения Бориса в мировом пространстве. Чужие ботинки жали так, что словно остались на ногах даже после освобождения от их тесных объятий. Точно так же жала оставленная на земле биография и попытка от нег освободиться. Кроме того, ногам в носках было холодно. Салон спал вопреки вепроникающему солнечному свету из всех окон. Справа сочно посапывал седой якут, впереди без остановки вертелась детская голова. Стюардесса подала Борису похожий на игрушку из чистого льда пузатый стаканчик с водой. К тргм часам ночи сфера вдруг оборвалась внизу жглтыми языками плоского пустынного берега с извивами рек, робкими зелгными мазками многоцветья тундры с уже белыми снежными проплешинами приближающихся хозяев этого края - вечной зимы и вечной ночи... Двигатель настойчиво скрипел в ушах мотивом полузабытой блатной песенки, в глазах плясали какие-то человечки, как преддверье сна.
Он и проснулся с тем же навязчивым мотивом в ушах, не сразу понимая где он, почему люди вокруг галдят и встают к своим плащам на полках. Потом обернулся к окну и вздрогнул. Самолгт летел над густыми лесами, пересечгнными сетью блестящих после дождя многочисленных стального цвета дорог с массой разноцветных машин на асфальте. Деревья, стремительно приближаясь, словно окутывались тгмно-зелгным застывшим дымом не виданной Борисом много лет листвы. Проносились бесчисленные посглки, каждый из которых после Певека казался столицей, летели по блестящим прямым как стрела рельсам зелгные поезда. То была жизнь, пульс великой страны, цивилизация, оригинал человеческого бытия после суррогатов. Запестрели белые стволы бергз, оступивших полосу, по которой с победным ргвом катился самолгт с красным стабилизатором полярной авиации. Вокруг проносились сотни разномастных самолгтов, бетонные просторы, а главное - деревья с живой шевелящейся на ветру листвой!..
