Николай Лейкин - Кухарки и горничные
— Какъ обѣгать? Папиросы беру, ваксу беру. Всякій беретъ, что по его части. Не могу-же я крупу и муку брать, ежели я горничная, а не кухарка!
— Вѣрно-съ. Но свѣчи изволите напротивъ въ свѣчной брать, а не у насъ. Возьмите-же яичко.
— Очень мнѣ нужно всякую дрянь! Что мы голодныя, что-ли? Давайте шоколадное, такъ возьму.
— Э-эхъ! — вздыхаетъ лавочникъ. — Кому другому отказалъ-бы, а такой распрекрасной душечкѣ хорошо, извольте…
Лавочникъ подходитъ къ окну съ выставкой яицъ и начинаетъ снимать одно изъ маленькихъ шоколадныхъ яицъ, висящихъ въ видѣ гирлянды на ниткѣ.
— Большое, большое! — кричитъ ему горничная. — Маленькимъ, братъ, насъ не удивишь! Со мной нашъ баринъ и не такимъ похристосовался.
— Баринъ съ вами большимъ яйцомъ христосовался изъ-за того, что, можетъ статься, для него съ вашей стороны какія-нибудь качества были, а мы ничего отъ васъ не видимъ. Пожалуйте.
— Не возьму я маленькаго. Провались ты съ нимъ! — отстраняетъ отъ себя горничная яйцо.
Лавочникъ въ недоумѣніи.
— Разорить хотите? Ну, да ужъ пожалуйте, произноситъ онъ, подавая большое яйцо. — А только за оное руководство надо, чтобы и съ вашей стороны было-бы уваженіе.
— Уваженіе-то мы дѣлаемъ только такимъ кавалерамъ, которые христосуются съ нами такимъ яйцомъ, которое отворяется. Есть въ яйцѣ приложеніе — ну, есть и отъ насъ уваженіе.
— У насъ въ лавкѣ такихъ и яицъ нѣтъ, которыя открываются. А уваженіе насчетъ стеариновыхъ свѣчей можете и за такое яйцо сдѣлать.
— Что нѣтъ въ лавкѣ — это не отговорка. Кто льстится на уваженіе, тотъ купитъ. Вотъ нашъ баринъ какъ льстится на уваженіе, то купилъ открывальное яйцо и сережки въ нихъ положилъ, — подмигнула горничная.
— Стало быть, за барскую барыню прикажете васъ счесть? Въ такомъ разѣ позвольте поздравить, — раскланивается лавочникъ.
— Да ужъ про то, за что насъ счесть можно — наше дѣло. А вотъ сережки посмотрѣть можете.
Горничная откинула съ головы платокъ на плечи и показала сережки въ ушахъ.
— Ну, что-жъ ты мнѣ папиросъ-то? — спросила она.
— Пожалуйте. А только зачѣмъ-же вамъ теперь папиросы покупать, ежели вы можете господскія курить?
— Нашъ баринъ голландскія сигарки куритъ, а папиросъ у него нѣтъ. Да что, наплевать! Ты знаешь-ли, сколько я нынче съ гостей праздничныхъ набрала? Двадцать два рубля. Кто ни приходилъ къ господамъ съ поздравленіемъ — никто меньше полтинника не давалъ. Я даже супротивъ нашего швейцара на четыре съ полтиной больше получила, потому, кто ни приходилъ — всѣ до барина большой интересъ имѣютъ, а я у насъ дома за лакея.
— Ваше счастье! А только ужъ когда-нибудь ваша барыня вамъ за барина выцарапаетъ глаза, помяните мое слово!
— Въ маѣ мѣсяцѣ она сама съ музыкантомъ на кислыя воды ѣдетъ, такъ ей не до этого.
— Вотъ такъ альбомъ! Супругъ въ сторону, а супруга въ другую.
— Настоящая-то мода это и есть. Ну, да что съ тобой объ этомъ разговаривать! Прощай.
— Позвольте, позвольте… Стало быть, нынѣшнимъ лѣтомъ на дачу не ѣдете и остаетесь въ нашихъ палестинахъ? — остановилъ горничную лавочникъ.
— Зачѣмъ-же ѣхать? Баринъ будетъ одинъ. Сына-гимназиста на каникулы къ теткѣ въ деревню посылаютъ.
— И, стало быть, вы въ домѣ полная хозяйка?
— Съ какой кстати? Я даже отъ мѣста отхожу. Очень нужно возиться!
— Позвольте… Такъ какъ-же?..
— Очень просто. Свою квартиру найму. Пора и мнѣ при своей прислугѣ пожить. Хочу сама командовать.
— Вотъ какъ! — прищелкнулъ языкомъ лавочникъ.
— А ты думалъ какъ? Мы, славу Богу, ужъ отполировались и можемъ на такую точку стать, что даже какой угодно барынѣ не уступимъ. Можетъ статься, даже дачу найму въ Новой Деревнѣ, около «Аркадіи». Я грамотная и всякіе романсы въ книжкахъ читать могу. Возьму да актрисой и сдѣлаюсь.
— Фю-фю! — просвисталъ мелочной лавочникъ въ удивленіи.
— Ну, чего свистишь? Собакъ скликаешь, что-ли?
— Дивлюсь я только, какъ это вы быстро!
— А то зѣвать, что-ли? Всякая умная дѣвушка должна соблюдать свое счастье.
— Тс… — пощипывалъ бороду лавочникъ. — Большая у васъ сметка въ головномъ воображеніи.
— Дурой никогда не была. Ну, прощай. Ахъ, да… Дай-ка ты мнѣ баночку гвоздичной помады….
— Пожалуйте помаду. А только коли при барынѣ состоите, то вѣдь, кажется, могли-бы и ейной помадой пользоваться.
— Она, старая выдра, касторовымъ масломъ съ водкой себѣ голову мажетъ, а я этой дрянью не могу помадиться, — отвѣчала, горничная, расплатилась съ лавочникомъ и, продолжая грызть кедровые орѣхи, вышла изъ мелочной лавочки.
IX
Кухарка Дарья, среднихъ лѣтъ женщина съ угреватымъ лицомъ, была уже давно на дачѣ и приготовлялась въ кухнѣ стряпать обѣдъ для господъ, когда пріѣхала горничная Аннушка, молодая дѣвушка съ вздернутымъ кверху носикомъ и быстрыми лукавыми глазами, очень миловидная и франтовато одѣтая. Она пріѣхала въ извозчичьей пролеткѣ.
— Безъ возовъ? А кто-же съ возами-то ѣдетъ? — встрѣтила кухарка горничную.
— А это ужъ дѣло не мое. Никогда я на возахъ не ѣздила и ѣздить не буду, — отвѣтила горничная, пощелкивая кедровые орѣхи. — Я себя совсѣмъ не такъ соблюдаю, чтобы мнѣ съ ломовиками якшаться. А вдругъ я знакомаго кавалера встрѣчу? Такъ, вѣдь, это одинъ срамъ.
— Нѣтъ, я къ тому, что, вѣдь, барыня наша хотѣла тебя съ возами отправить.
— Пусть она благодаритъ Бога, что я ее самоё не отправила.
— Это барыню-то? Ну, ну, ну, потише.
— Я сама скоро буду барыней.
— Ну, Анютка, не сносить тебѣ головы! — развела кухарка руками.
— А куда-же она у меня съ плечъ дѣнется?
— Голова-то, пожалуй, у тебя на плечахъ останется, а что барыня протуритъ тебя съ мѣста, такъ ужъ это какъ пить дать.
— Вотъ тогда-то я и сдѣлаюсь барыней. Сейчасъ-же рядомъ съ вами мнѣ баринъ дачу найметъ. А ты тогда ступай ко мнѣ въ кухарки. Я рублемъ въ мѣсяцъ дороже дамъ.
— Что? что? Да ты никакъ съ ума сошла! — воскликнула кухарка.
— Отчего-же? И увѣряю тебя, что я супротивъ Марьи Павловны рубль прибавлю.
— Да меня хоть озолоти, такъ я тебѣ, подлюгѣ, служить не буду! — гордо отвѣтила кухарка. — Больно жирно будетъ, если такимъ сорокамъ служить.
— Прочванишься, мать моя, — спокойно проговорила горничная и, спохватясь, прибавила:- Однако, что-жъ я? Надо посмотрѣть, какая мнѣ комната будетъ.
— Да вотъ мнѣ съ тобой комната подлѣ кухни.
— Нѣтъ, нѣтъ. Я съ тобой спать не буду. Мнѣ баринъ отдѣльную комнату обѣщалъ дать, иначе я не согласна.
— Баринъ? Не знаю. А барыня мнѣ сказала, что ты будешь спать со мной.
— Чихать я хочу на барыню!
Горничная вышла изъ кухни и принялась ходить по комнатамъ дачи. Черезъ нѣсколько времени она вернулась.
— Отличная комната мнѣ есть, — сказала она. — Ты чего зубы-то скалишь? Чего ехидничаешь! Не можетъ-же горничная быть безъ комнаты, если она съ уборкой бѣлья. Гдѣ-же я бѣлье убирать буду? Гдѣ-же я бѣлье гладить буду?
Черезъ часъ пріѣхали возы съ мебелью. Извозчики начали разгружаться.
— Куда мебель-то ставить? — спрашивали они горничную.
— А ужъ это пускай сами господа вамъ указываютъ, когда пріѣдутъ, а я тутъ ни при чемъ. Вотъ вамъ двугривенный отъ меня. Идите и выпейте покуда за мое здоровье. Да барынѣ не извольте говорить, что я на возу не ѣхала, если она спрашивать будетъ.
— Намъ что! Намъ какое дѣло! — махнулъ рукой одинъ извозчикъ.
— Намъ только чтобы предоставить все въ правильности, — проговорилъ другой извозчикъ и прибавилъ:- А за угощеніе спасибо.
Оба отправились выпить.
Пріѣхала, наконецъ, извозчичья карета. На козлахъ вмѣстѣ съ извозчикомъ сидѣлъ маленькій гимназистъ. Онъ тотчасъ-же соскочилъ съ козелъ и началъ снимать изъ-подъ ногъ извозчика ящикъ съ морскими свинками. Баринъ Михаилъ Ивановичъ отворилъ дверцы кареты и оттуда выскочили два мопса — Амишка и Мимочка, и залаяли. Баринъ выставилъ попугаячью клѣтку съ попугаемъ и крикнулъ стоявшей передъ каретой горничной:
— Принимай-же, Аннушка! Что-же ты стоишь, какъ истуканъ!
— Ну, вотъ… Ужъ и истуканъ! Я даже извозчикамъ мебель съ возовъ снимать помогала.
Горничная подскочила къ каретѣ и взяла попугаячью клѣтку.
Изъ кареты вылѣзла нянька съ ребенкомъ. Нянька осмотрѣла заросшій травой дворъ и съ неудовольствіемъ пробормотала:
— Ну, ужъ и дача! Гдѣ-же мы съ Оленькой гулять-то будемъ? И желѣзной дороги даже нѣтъ, на которую ходить можно. То-ли дѣло въ Озеркахъ на этотъ счетъ! Тамъ одна станція чего стоитъ!
Вытащили изъ кареты три-четыре саквояжа, двѣ корзинки — одну съ часами, другую съ лампой, узелъ съ чѣмъ-то, и, наконецъ, показалась барыня Марья Павловна.
Нянька продолжала критиковать дачу:
— А гдѣ-же садъ-то при дачѣ? Это четыре-то сосны садомъ называются?
