Николай Лейкин - Кухарки и горничные
— Вотъ это ужъ совсѣмъ неловко.
Хозяинъ сдѣлалъ гримасу. Поморщилась и хозяйка.
— Что-же тутъ, сударь, неловкаго, коли завсегда одинъ и тотъ-же? Вотъ ежели-бы разные… сегодня рыжій, завтра черный… Да на это я и грѣха на душу не возьму, я себя соблюдаю. Опять-же кучеръ этотъ человѣкъ смирный. Онъ на Обводной канавѣ у нѣмца, у заводчика четыре года живетъ и воды не замутилъ.
Хозяинъ и хозяйка взглянули другъ на друга и перекинулись нѣсколькими французскими словами.
— Ну, и на это я согласенъ, ежели будешь хорошо стряпать, — сказалъ хозяинъ.
— Да какъ-же худо-то стряпать, помилуйте! Я у двухъ генеральшъ жила и тѣ были довольны, такъ чего-жъ вамъ-то ужъ сомнѣваться!
— Всякія генеральши бываютъ. Другая генеральша будетъ довольна только тѣмъ, что провизія въ кастрюлѣ или на сковородѣ побывала, а мы желаемъ, чтобы помимо этого было и хорошо приготовлено.
— Останетесь довольны, заслужу.
— Прежде чѣмъ покончить съ тобой, я попрошу тебя состряпать мнѣ пробный обѣдъ.
— Это можно-съ, а только ужъ позвольте и мнѣ уговориться, чтобъ набѣло вышло, потому — такъ зря стряпать я буду зачѣмъ-же?.. Ежели не подходитъ, то и стряпать не для чего.
— Какія-же еще твои требованія?
— А такія, чтобъ вотъ гостей моихъ не безпокоить — это разъ; а во-вторыхъ, чтобъ и самой мнѣ со двора безпремѣнно разъ въ недѣлю уходить. Потомъ не осудите, коли я и ночевать иной разъ домой не приду. На утро во-время я приду и буду на своемъ мѣстѣ, а только ужъ ежели заночую гдѣ-нибудь, такъ безъ стѣсненіевъ. Я нарочно впередъ говорю: уговоръ лучше денегъ. Потомъ-съ… Это прежде всего… чтобъ провизію мнѣ самой закупать и чтобъ господа въ это дѣло не вступались.
— Провизію у насъ покупаетъ кухарка, но иногда и хозяйка.
— Нѣтъ, ужъ чтобъ этого не было, а то только ссора одна. И сухой провизіи, къ примѣру, крупы, муки, масла — тоже оптомъ не покупать.
— Нѣтъ, на это я не согласенъ, — отрицательно покачалъ головой хозяинъ.
— А коли вы не согласны, то и я не согласна. Я воровать не буду, а только чтобъ ужъ все мнѣ покупать и чтобъ отъ лавочниковъ халтура мнѣ очищалась. Помилуйте, наша сестра изъ-за того только и на мѣсто идетъ, чтобы нажива была.
— А жалованье?
— Да какое-же это жалованье восемь рублей! Половину этого жалованья я своимъ гостямъ на пивѣ проугощаю. Жалованье мы не очень цѣнимъ, главное для насъ нажива. Такъ не согласны? — спросила кухарка еще разъ и, получа отрицательный отвѣтъ, сказала: — Ну-съ, затѣмъ прощайте, извините, что не сошлись… По виду вы и хорошій баринъ, да ужъ очень серьезны.
V
Варвара Герасимовна Фелисатова, какъ поучившаяся все-таки три-четыре года въ гимназіи, не любила сама стряпать и тяготилась даже просмотромъ кухаркиныхъ счетовъ, которые той писалъ лавочный мальчишка за чашку кофею, передъ Пасхой все-таки выходила въ кухню и помогала дѣлать кухаркѣ куличи и пасху. Вотъ и сегодня она въ кухнѣ, подвязала холщевый передникъ и лущитъ миндаль и промываетъ изюмъ для пасхальныхъ яствъ, тогда какъ кухарка протираетъ сквозь рѣшето творогъ. Варвара Герасимовна дама лѣтъ за тридцать, полная, но не обрюзглая и могущая еще нравиться. Кухарка Анисья — тоже ея лѣтъ, скуластая, съ маленькими калмыцкими глазами и съ челкой на лбу. На рукѣ она носитъ постоянно серебряный браслетъ — «для ревматизма», какъ она говоритъ, и питаетъ слабость къ польскимъ сапогамъ и пуховымъ подушкамъ, которыхъ у нея, на хорошо прибранной кровати съ бѣлой покрышкой съ кружевами, всего штукъ пять или шесть. Во время работы Анисья то и дѣло заговариваетъ съ барыней о постороннихъ предметахъ. Барыня ей отвѣчаетъ свысока и неохотно.
— А вотъ тоже я васъ, барыня, давно хотѣла спросить, — опять начинаетъ кухарка. — Правда, что для прислуги хотятъ клубъ открыть?
— Какой клубъ? Не слыхала.
— А вотъ какъ у чухонъ. Докторская кухарка чухонка Анна туда ходитъ по субботамъ. Тамъ танцы бываютъ, театръ по ихнему представляютъ и кружка пива шесть копѣекъ стоитъ.
— Докторская кухарка даже вовсе не чухонка, а латышка.
— Ну, это все равно. У нихъ также не попъ, а пасторъ и молятся они по-чухонски. Такъ вотъ она каждую субботу въ клубъ…
— Странно. Неужто ее каждую субботу отпускаютъ?
— Ну, не каждую субботу, такъ черезъ субботу. Такъ ужъ она и нанималась съ условіемъ, чтобъ ее не задерживали. И ужъ въ эти дни она раньше какъ къ тремъ часамъ ночи не вернется.
— Врешь ты, кажется. У доктора то и дѣло по субботамъ гости бываютъ. Кто-же тогда ужинъ стряпаетъ?
— Ну, иногда-то она уважаетъ имъ и остается. А вотъ по воскресеньямъ утромъ, какъ въ ихъ чухонской церкви служба — она ужъ ни за что дома не останется. Надѣнетъ шелковое платье, тальму, шляпку — и въ церковь. Тогда ужъ господа на холодномъ завтракѣ сидятъ.
— Да что ты врешь!
— Вѣрно-съ. Она по книжкѣ живетъ и тамъ въ книжкѣ у ней сказано: «я-же, докторъ, обязуюсь Анну отпускать въ клубъ черезъ субботу»… Также и насчетъ церкви обозначено.
— Не можетъ быть.
— Сама книжку видѣла, барыня.
— Да вѣдь ты читать не умѣешь.
— Кто вамъ сказалъ! Я писать не умѣю, а читать я въ лучшемъ видѣ… Вотъ ежели какая вывѣска — портерная, трактиръ или лабазъ — я завсегда прочту. Тамъ въ книжкѣ у ней также сказано, чтобъ и къ праздникамъ ей ситцу на платье не дарить, а дарить шерстяную матерію.
— Что ты, что ты! Никогда не повѣрю, чтобъ докторъ, благоразумный человѣкъ, такое условіе подписалъ, — отрицательно покачала головой Варвара Герасимовна.
— А вотъ подписалъ. Она стряпаетъ хорошо. Она кухарка за повара и докторъ ей двѣнадцать рублей жалованья платитъ.
— Что двѣнадцать рублей жалованья платитъ — можетъ быть, а что такое условіе подписалъ — не вѣрю.
— Вы, барыня, себя съ нимъ не равняйте. Вы человѣкъ невѣроятный. Вы вонъ къ корешкамъ иногда привязываетесь, зачѣмъ много, а докторша прямо говоритъ Аннѣ: — «бери больше, но только чтобы вкусно было».
— Какъ ты смѣешь мнѣ говорить, что я привязываюсь! Когда-же я къ тебѣ привязывалась? — возвысила голосъ Варвара Герасимовна.
— А вчерась-то. Забыли? Я вамъ показываю расходъ на лукъ, а вы кричите: «опять восьмушка луку!» Повѣрьте, барыня, я лишняго не возьму, я не такая. А если-бы и взяла, то кухарку въ корешкахъ, да въ лукѣ никогда не усчитаете. Въ мясѣ усчитаете, въ маслѣ усчитаете, а въ корешкахъ — ни въ жизнь. А только зачѣмъ я буду показывать, чего я не брала? Я женщина честная. Мнѣ чужого не надо. У меня зеленщикъ обложенъ въ рубль за то, что я въ его лавкѣ зелень и дичину беру — больше мнѣ и не надо. И вотъ теперь, въ четвергъ страстной, какъ передъ Истиннымъ говорю, что отъ зеленщика я рубль на кофей имѣю и это за грѣхъ не считаю, потому вашимъ добромъ я на грошъ не пользуюсь. Ни у меня солдата, ни у меня двоюроднаго брата, какъ это у другихъ кухарокъ бываетъ. Была дѣвушка глупа, была неосторожна, имѣла при себѣ слесаря — и все время безъ гроша сидѣла и съ синяками ходила. А теперь довольно. Зато у меня и дюжина рубашекъ новыхъ теперь есть, простыни съ прошивками, перину изъ господскаго пера прикопила, шесть подушекъ и завсегда я обумшись и одѣмшись хорошо.
— Зачѣмъ ты это все мнѣ говоришь? — пожала плечами Варвара Герасимовна.
— Чтобы вы понимали, что я дѣвушка вразумительная, — отвѣчала Анисья. — Замужъ — сколько угодно, замужъ я съ удовольствіемъ пойду, найдись только швейцарикъ какой или вахтеръ подходящій, а такъ я не согласна. Зачѣмъ баловать!
— Ну, все это и знай про себя.
— Нѣтъ, вѣдь это я такъ къ слову, — продолжала Анисья. — А не найдется никого, такъ и не надо. Дѣвочка у меня была въ деревнѣ отъ него, изверга, но теперь она померши — и я вольный казакъ. Одно вотъ только — жалованье маловато.
— Восемь-то рублей на всемъ готовомъ?! Вѣдь ты горячее отсыпное получаешь.
— Ахъ, барыня! Шесть рублей хорошіе польскіе сапоги стоютъ.
— Зачѣмъ-же ты польскіе покупаешь?
— Не могу. Люблю, чтобы чисто одѣмшись быть. Да плохіе-то сапоги, вы думаете, выгоднѣе? Хуже-съ. Не напасешься. Вы ужъ поговорите съ бариномъ и послѣ Пасхи мнѣ лишній рублишко… Такъ ужъ, чтобы для ровнаго счета, девять рублей было.
— У насъ положеніе восемь. Ты получаешь восемь, горничная восемь, — сказала Варвара Герасимовна.
— Кухарка всегда больше горничной должна получать. Кухарка цѣлый день у плиты жарится.
— А наша горничная со стиркой. Она то около корыта, то около лоханки стоитъ. Это стоитъ плиты.
— Да вѣдь стирка-то только два раза въ мѣсяцъ, а я каждый день у плиты. Опять-же горничной нѣтъ, нѣтъ да и ваше старое платьишко перепадетъ. Ну, и доходы. Вотъ придетъ Пасха, ей за христосыванье гости будутъ на кофей давать, а я какъ оплеванная. Кто ко мнѣ въ кухню заглянетъ!
— Зато ты съ лавочниковъ получаешь. Сама-же говоришь, что у тебя зеленщикъ рублемъ обложенъ.
