Владимир Сорокин - Hochzeitsreise
МАША. Да, ты!
ГЮНТЕР. Я... я никогда ннне надену этгго говно.
МАША (угрожающе смотрит ему в глаза). Одевай.
ГЮНТЕР. Нет! Ннникогда... говно... ггговно...
МАША. Одевай!
ГЮНТЕР. Нет! Нет! Нннет!
МАША (бьет его). Одевай!
ГЮНТЕР. Ннникогда!
МАША (бьет). Одевай, дурак! Одевай, сволочь!
ГЮНТЕР. Нет! Нет! Нннеееет!!!
МАША (опускается перед ним на колени). Я прошу тебя. Ну, я прошу тебя... очень прошу, очень.
ГЮНТЕР (после долгой паузы). Ззза это могут арестовать.
МАША. Ты не должен об этом думать. Думай о том, что это нужно тебе, нужно нам (помогает ему одевать мундир). И ничего не бойся. Пока ты со мной - ничего не случится.
ГЮНТЕР. Я не могу... не могу...
МАША (застегивает ему пуговицы). Ты все можешь. Мы с тобой все можем. Мы сильные! Правда? (Встряхивает его.) Правда?
ГЮНТЕР (обнимает ее). Правда.
МАША. Поехали.
Из белой сцены возникают белые фигуры существ. Каждое существо сопряжено с частью черного мерседеса. Существа собираются вместе, тем самым складывают из частей мерседес. Гюнтер и Маша садятся на край сцены. Звучит немецкий марш "Heute wollen wir marschieren...". Существа начинают двигаться в такт музыке, и вместе с ними колышется, движется мерседес.
МАША. В 10 мы выехали. Гюнтер за рулем в мундире оберфюрера, я радом в форме майора НКВД. Было солнечное весеннее утро. Наш автопробег Гамбург-Оберзальцберг длился восемь часов. Мы проехали всю Германию. Какая маленькая страна. Теперь я понимаю их лозунг, про который мне рассказывал папаша: Дас Фольк онэ Раум. Раума в Германии действительно маловато. Зато классные автобаны. Да и мерседес-600 тоже не последнее говно. Как сказал бы твой любимый поэт: это черный леденец, обсосанный богами Валгаллы и выплюнутый на просторы Земли. Он набит всякой всячиной, но, когда мне Гюнтер дал порулить, я поняла, что не хватает двух вещей: хуя в сиденье и пулемета спереди. Несись, ебись и стреляй, и никакого мужика не надо!
ГЮНТЕР. Маша, кккуда мы едем?
МАША. На юг, милый.
ГЮНТЕР. Кккуда конкретно?
МАША. Ты обещал не задавать вопросов. Расслабься и перестань потеть, а то мы врежемся.
ГЮНТЕР. А ты... уввверена, что это поможет? МАША. Абсолютно.
ГЮНТЕР. Ммможно я хотя бы другую мммузыку поставлю?
МАША. Нельзя... Но как мы ехали, солнышко! Никогда не забуду. Как нам сигналили, как крутили пальцем у лба, как кричали вслед: свиньи! фашисты! Три раза нас останавливала полиция. Они были хорошо информированы многочисленными автобанными осведомителями, но явно растеряны и не готовы к решительным действиям. Все кончалось проверкой документов и нелепыми вопросами, на которые Гюнтер, потея, отвечал:
ГЮНТЕР. Эттто мое личное дело.
МАША. Они оторопело возвращали документы. Все-таки немцы удивительно серьезный народ. В Москве на Красную площадь выходи в эсесовской форме - никто тебе слова не скажет. А здесь - вопрос жизни и смерти. В Фульде на бензоколонке в нас бросили пивной бутылкой, под Нюрнбергом за нами безуспешно погналась гэдээрешная семья на "траби", в Ингольштадте нам аплодировали двое парней на мотоциклах, в Мюнхене на нас молча пялились, не выражая особых эмоций, возле чудесного Хим Зее мы чуть не раздавили белку, и нам плюнула в лобовое стекло какая-то старушка, Гюнтер проехал еще пару километров, резко затормозил, выскочил из машины и побежал, срывая китель (Гюнтер вскакивает и бежит).
ГЮНТЕР. Все! Все! Хххватит! Ннненавижу это ггговно! Ннненавижу!
МАША. Гюнтер, прекрати! Стой! (Бежит за ним.)
ГЮНТЕР. Ннненавижу! Ннненавижу!
МАША (ловит его, падает вместе с ним). Стой! (Гюнтер всхлипывает, Маша обнимает его, прижимает к себе.) Последние километры. Баварские Альпы. Бад Райнхельхаль, Винкль, Бишофвизен и - Берхтесгаден. По серпантину мы поднялись на Оберзальцберг. Когда мы въехали на плато и возле Hotel zum Turken Гюнтер заглушил мотор (существа перестают двигаться), я вышла из машины, вдохнула этот воздух, посмотрела вокруг. (Мерседес плавно разваливается на части, существа группируются по-новому, собирая из частей мерседеса горный пейзаж.) Гитлер был очень не дурак, выбирая такое место. Дух захватывает. А людишки внизу кажутся муравьями.
Свет гаснет. Появляется луна, загораются звезды.
МАША. Гюнтер, вставай.
ГЮНТЕР. А... что? Мммаша... который час?
МАША. Не важно.
ГЮНТЕР. Мой Бог... значит это был не сссон... я в этом ужасном мундире, в этттом гадком месте...
МАША. Наклонись сюда.
ГЮНТЕР. Чччто это?
МАША. Кокаин. Осторожней. Выдохни, а теперь нюхай. Резко.
ГЮНТЕР (вдыхает). Аааа...
МАША (нюхает). Вот так.
ГЮНТЕР. Он гггорчит... я раньше ннникогда не пробовал...
МАША. Пошли.
ГЮНТЕР. Как тихо...
МАША (поднимается на возвышение). Вот здесь стоял дом Гитлера.
ГЮНТЕР (подходит к ней). Я лллюблю тебя. Додаже здесь, двдаже в этом пппроклятом месте я люблю тебя.
МАША (обнимает его). Милый. Я тоже люблю тебя. Мы с тобой никогда не расстанемся.
Появляется Маша-2 в белом длинном платье с букетиком ландышей. Маша смотрит на нее.
МАША-2 (кивает). Давай...
Гюнтер и Маша проваливаются внутрь возвышения, оказавшимся странной конструкцией из существ и частей мерседеса. Конструкция подсвечивается альм светом и начинает двигаться, словно пережевывая Машу и Гюнтера. Они кричат.
МАША-2 (нюхает ландыши). Прости меня, ангел мой, но адекватно описать то, что произошло с нами, я не в состоянии. Причина тому не страх и не отвращение, но отсутствие отстраненного взгляда на нас, невозможность холодного наблюдения. Ты знаешь, я никогда не была равнодушной, расчетливой, сдержанной. Я умела отдаваться без остатка. Эта ночь не стала исключением. В потрясенной душе моей алыми всполохами оживают те 46 минут. Но мне трудно собрать воедино осколки этой божественной мозаики. Я помню Голубое Желе на мужских ключицах, помню вхождение Крюка Отца в мой анус, помню Мамину Туфлю, разрываемую впервые восставшей плотью Гюнтера, помню сломаный Платиновый Пояс Верности, помню трещину в Багровой Преграде. План Марка оказался поистине гениальным.
Все стихает.
МАША. Утром мы проснулись голые на молодой траве и совершили наш первый полноценный акт любви.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Спальная комната в мюнхенском особняке Гюнтера. Маша и Гюнтер только что проснулись и лежат в постели.
МАША (потягиваясь). Оооой! А мне сон приснился.
ГЮНТЕР (совершенно не заикаясь). Ты знаешь, милая, мне тоже.
МАША. Правда? Вот здорово! Только чур я первая рассказываю!
ГЮНТЕР. О'кей.
МАША. Дай закурить!
Гюнтер дает ей сигарету, берет себе. Они закуривают.
МАША (садясь на лежащего Гюнтера). Значит, будто я в Москве. Справляем у Маринки Новый год. Мы всегда у нее справляли, в Гнездниковском. Компания человек десять.
ГЮНТЕР. Меня нет?
МАША (целует его). Нет, солнышко. Вот. Будто уже без четверти двенадцать и по телевизору начинается поздравление от имени партии и правительства. Читает Брежнев или Горбачев, не помню. "Желаю вам новых побед на фронте социалистического строительства". И так далее. Я говорю: ну, что, ребят, открывайте шампанское. А на меня как-то странно смотрят все. А Борька, Маринкин любовник, берет бутылку с малиновым сиропом и начинает всем разливать. А Маринка вслед за ним туда же, в бокалы - воды из ее бабушкиного графина. И все берут чайные ложечки и начинают молча громко размешивать в бокалах эту бурду. И сидят надувшись, как индюки. Я говорю: вы что, охуели? Где шампанское? Они молчат. Смотрю, а на столе - никакой выпивки. Ни водки, ни вина. Только малиновый сироп. И тут я только все вспоминаю! Оказывается, в России объявлен сухой закон! И двенадцать бьет! Проснулась в холодном поту! Вот ужас, а?!
ГЮНТЕР (целует ее). А мне не страшный сон приснился.
МАША. Трахался с кем-то?
ГЮНТЕР. Нет! Смешной сон. Будто мы с покойным дядюшкой Георгом охотились на мышей.
МАША. Мыши - это к деньгам.
ГЮНТЕР. Правда? Я не знал. Мне часто мыши и крысы снятся.
МАША. Поэтому ты у нас такой богатенький! А мне ни одной мышки никогда не приснилось! Все сны - про водку, да про море.
ГЮНТЕР. А это к чему?
МАША. Водка - к случайным знакомствам. А море... море - это к ебле.
Целуются. В дверь стучат.
МАША. Войдите!
Входит Элисказес, ввозит тележку-столик с завтраком.
ЭЛИСКАЗЕС. С добрым утром.
МАША. О, отлично! Я уже голодная!
ГЮНТЕР. С добрым утром, Элисказес. Который час?
ЭЛИСКАЗЕС. Четверть двенадцатого, господин фон Небельдорф.
ГЮНТЕР (тянется). Ой, Маша... какие мы с тобой сони!
МАША. Без сна и пищи человек не может существовать. Кто сказал?
ГЮНТЕР. Не знаю.
МАША. Чехов. А может - Солженицын. Не помню точно.
ЭЛИСКАЗЕС (раздвигает шторы). Дождь перестал. С утра было солнце.
МАША. Отлично! Поедем в горы? Загорать и форель есть!
ГЮНТЕР. Маша, я сегодня хотел зайти в мою контору. Я не был там почти неделю.
МАША. Ни в какую контору ты больше не пойдешь. Никогда! Понятно?
