Елена Ткач - Проша
«Да, компанейской нашу девочку не назовешь!» — горько вздыхая, сетовала бабушка Дина — папина мама. И это, пожалуй, было единственное её мнение, не вызывавшее в семье разногласий. Бабушка Дина с папиной сестрой тетей Маргошей — должны были приехать к ним в следующие выходные. Здесь, на даче лето решено было провести малым составом: мама, дети, бабушка Инна с дедом Шурой, а папа только по выходным. Снять дом побольше было их семье не по средствам — зарабатывал только отец, крутился на двух работах, а мама подрабатывала на дому переводами, потому что в тур агентстве, где она работала, зимой провели сокращение штатов, и мама как раз под него угодила.
По иронии судьбы семью в последнее время кормило папино хобби — он все ещё числился в своем научно-исследовательском институте, где зарплату не платили вот уже полгода, а зарабатывал на жизнь фотографией. У него завязались неплохие контакты с редакциями двух-трех солидных журналов. Однажды он, ни на что особенно не надеясь, зашел в редакцию и показал свою натурную съемку, а там за него уцепились, потому что у папы был редкий дар: предметы или пейзажи на его фото были совсем как живые… А с весны он ещё пробовал себя на поприще рекламы — за рекламную съемку очень хорошо платили. В фирму, занимавшуюся рекламой, папу пристроил как раз тот приятель, которого так недолюбливал дедушка. Звали его Валетом. То есть, разумеется, у него имелось и имя и отчество, но институтская кличка «Валет» потянулась за папиным однокашником и во взрослую жизнь. Впрочем, ему это, похоже, совсем не мешало. Как раз в мае этот самый Валет устроил для папы очень выгодный заказ, и за одну-единственную фотографию папа получил столько, что на эти деньги смог снять дачу для семьи на все лето. В своем горе-институте он и за полгода столько не зарабатывал… И теперь папа был страшно горд, а к его мнению на семейном совете стали прислушиваться. Для детей не было особым секретом, что в их семье верховодили женщины, и оба они — и Костик, и Сеня — считали, что это в порядке вещей.
Сеня рассуждала приблизительно таким образом: не все ли равно, кто зовется главой семьи — бабушка, папа, мама… Было бы хорошо и хоть иногда — весело. Она так и расцветала, когда кто-нибудь начинал шутить, балагурить, а другой подхватывал… и начиналось! Шутки, смех, счастливые мамины глаза, дедушка, срывающий с вешалки дамскую шляпку и начинавший представлять в лицах одну из знакомых дам… Ах, как Сеня любила такие моменты! Тогда она начинала догадываться, что наверное семьи бывают разные и не во всех заведено, как у них, что в доме может быть свое особое настроение, как у каждого — свое выражение лица. Где-то — мир и покой, где-то — смех и веселье, звенящая неугомонная жизнь… А где-то — вот такой мрак как у них, когда вечно все недовольны и обвиняют друг друга во всех смертных грехах. Нет, она понимала, что гнездится этот мрачный настрой в маме с бабушкой. Точнее все-таки в бабе Инне, потому что мама иногда старалась обернуть все в шутку, разрядить обстановку, но скоро сдавалась, подхваченная мощным течением Угрюм-реки, в водоворотах которой тонула её семья. И истоком этой гиблой реки была баба Инна.
Конечно, Сеня не понимала ещё всех тонкостей во взаимоотношениях взрослых. Умом не понимала, но интуитивно все чувствовала. Она знала, что её близкие — добрые, хорошие люди, но едва они соберутся вместе — пиши пропало! Заедают друг друга до полусмерти!
И втайне она мечтала, что когда вырастет, у неё будет дружная большая семья, где не будет ругани и вечных ссор, где никто не будет ни в чем обвинять друг друга, а каждого будет поджидать в доме теплый защищающий круг — круг любви! Она мечтала, что у неё будут дети — много детей, а мама Леля, их бабушка, будет нянчить их, петь им песенки и ещё вязать — это непременно, это обязательно! Что ещё будет в её семье? О, конечно, всякое, самое разное! Она и сама толком не знала — что. Почему-то не хотелось вдаваться в подробности. Потому что тогда неминуемо возникнет вопрос, на который нужно ответить. Вопрос: КАК этого достигнуть. Как добиться того, чтобы дом согрела любовь…
Перед этим вопросом она пасовала. Потому что, не знала — как. Ей хотелось только, чтобы в её семье жили и дед, и папа, и мама, и бабушка жили долго-долго… Только бабушка перестала бы вечно хмуриться, а папа хлопать дверью, выбегая из комнаты. Но для этого должно было совершиться чудо! И Сеня его ждала.
Сеня бы сбилась со счета, если б стала перечислять, чего не должно быть в её добром доме. Но он будет. Обязательно! А иначе никак нельзя. И все, что необходимо для дома, для уюта и для любви, — о, это она придумает! Конечно, придумает и продумает во всех деталях. Но это будет потом, когда она станет взрослой. А пока… пока ей нужно отстраниться от всего, что происходит в семье. Не обращать на это внимания. Жить в своем мире, а в семье — понарошку, потому что её жизнь начнется потом.
Вот и сейчас, намазывая хлеб маслом, Сеня задумалась. Из этого отрешенного состояния её вывели гневные причитания бабы Инны.
— Ну что они себе думают? День, считай, потерян! Уже двенадцать почти, а так ничего и не сделано!
— Мам, а что ты хотела? — проронила мама Леля, задумчиво глядя в сад.
— Да мало ли… Я просила Колю чердак разобрать — нужно сложить туда кое-какие вещи хозяйские. Дров нет — в лес надо сходить.
— Мама, какие дрова? Теплынь! Вчера натопили, чтобы дом после зимы прогрелся, но при такой погоде топить каждый день — это глупо. Двадцать пять градусов в тени — посмотри на термометр!
— Леля, это ведь май — земля не прогрелась! И потом детские комнаты на северной стороне — там же сырость… Нет, надо топить!
Леля не стала спорить и только пожала плечами. Но боевой дух в бабушке ещё не угас.
— Ну, где твой муж? Я ведь просила купить только самое необходимое. До станции — минут двадцать от силы. А их нет уже больше двух часов.
— Могут они просто погулять, осмотреться? Сейчас появятся, не беспокойся. Что за пожар?
— Надо картошку сажать. Я просила взять ведро на посадку.
— Мам, дорогая моя, ну зачем? — мама Леля начинала вскипать. — И участок не наш, и возня эта… Ну, посадим ведро — и точно такое же выкопаем, если не меньше… Мы же не огородники — ни опыта, ни желания нет. Я, например, ковыряться в земле не намерена.
— Вот, всегда так! А я не могу, слышишь, не могу смотреть как земля пропадает! Тут же сколько всего можно посадить, ты только подумай — и морковку, и свеклу… петрушечку обязательно, лук. Что еще? Ну, о картошке уже говорила — непременно посадим. И что ты за глупости городишь — мол, не получится… Все вырастет! Если, конечно, руки приложить.
— Хочешь — прикладывай! А я приехала отдыхать. Мне в городе забот во! — мама провела ребром ладони по горлу. — Не хватало ещё с утра до ночи на грядке торчать!
— А ведь придется, милая, придется! Ты ведь не хочешь детей пестицидами травить — вот и надо свое вырастить. Чистое, безнитратное! Вам, молодым, придется — мне ведь наклоняться нельзя. Отдыхать она приехала! Сама знаешь, я еле хожу… А-а-а, появились! — баба Инна переключилась на новый объект: по дорожке шли папа с Костей, нагруженные сумками и пакетами. — Ну, выкладывайте, что купили. И что вы так долго, Коля, у меня даже голова разболелась! Просила же не задерживаться…
— Там на рынке народу полно, пришлось в очередях постоять. Вот, все как просили: картошка, лук, молочное всякое, крупы… Уф, дайте пожевать-то чего-нибудь!
Костя уже вертелся возле стола, хватая сыр, колбасу и одновременно помогая отцу выгружать из заплечного рюкзака продукты.
— Надо было мне на велосипеде сгонять — быстрее было бы… пробормотал он с набитым ртом.
— Костик, сядь за стол! Ну кто так ест? Ой, Коля, йогурт не тот! Я же «Фруттис» просила… И картошка не ахти… совсем не ахти! Такую сажать нельзя. Да её легче выбросить!
— Мама! — не удержалась Леля, пытаясь погасить разгоравшийся скандал. За спиной матери она делала мужу знаки, чтобы тот не реагировал на тещины резкости.
Сеня, давясь, доедала остывшую кашу. Нечего сказать, веселенькое утро!
«Надо по-быстрому смыться!» — решила она и стала выбираться из-за стола, стараясь ускользнуть незамеченной. Но это не удалось: бабушка, продолжая упрекать дочь и зятя в невнимании к ней, собрала со стола грязную посуду и, прижав эту груду к груди, понесла в кухоньку. А Сеня невзначай оказалась у неё на пути…
Грохот разлетающихся по полу вилок и ложек перекрыл грозный бабушкин голос. Хорошо еще, что тарелки она удержала…
— Бесстыдница! Вместо того, чтобы помочь бабушке, так и норовит… тут баба Инна поперхнулась, недоговорив, мама выхватила у неё из рук пирамиду посуды и сделала Сене знак: мол, успокой бабушку.
Та, сжав виски, рухнула на стул на веранде. Дед с отцом поспешили ретироваться.
— Бабуленька, я не хотела…
— Ты никогда ничего не хочешь! А вот что ты хочешь? Что у тебя на уме? Ведь большая уже, а никогда не подумает помочь взрослым. Лишь бы скакать, лишь бы скакать…
