Сулейман Велиев - Узлы
- Какие уж тут шутки? - Он с неожиданно трезвой серьезностью чокнулся с Васифом. - Да, представь себе, это я, Балахан, твой двоюродный брат. И помни всегда! Был я твоим бэбэ и останусь. Нет такой вещи, которой я бы для тебя не сделал, Васиф.
- Спасибо. Я рад за вас, товарищ начальник.
Васиф даже каблуками по-военному пристукнул и, подтянув стул, почти силой усадил Балахана. И только потом поднес ему рюмку коньяка.
- Ну, ну... Целый цирк устроил. Для тебя-то я остался бэбэ. Так и зови меня. Как в юности. Вот когда была настоящая жизнь... Правда, я и сейчас не могу жаловаться на свою судьбу. Скажи я: "Не хватает расчески для бороды" будет несправедливо. И труд мой оценили, - он хлопнул себя по груди, где пестрели колодки орденов и медалей. - Стой! А что ты с войны принес?
- Ничего.
- Ты что... Скромничал, наверное, тушевался?
- Неужели ты действительно думаешь, чтоб получить награду, достаточно поработать локтями? Есть у меня награды, есть, Балахан. Не прятался я на войне за чужие спины... Но... Похлопотать надо, напомнить. А мне сейчас не до этого. И не надо об этом.
- Ну хорошо, хорошо. То тебе "не надо", это "не надо". Сам знаю, что надо! - Он хлопнул себя по коленям. - Невесту надо. Квартиру надо. Работу полегче с хорошим окладом надо? Надо! Устроим. Ты заслужил. Вот напишу другу одному. И с работой уладим.
- Прямо как в романе "Война и мир". Помнишь? Князь Болконский пишет Кутузову письмо с просьбой взять сына в штаб. Разница лишь в том, что это было в девятнадцатом веке. Сейчас двадцатый. А ты, друг, все чего-то не улавливаешь...
На лице Балахана мелькнула ироническая улыбка: "Ну что ж, немногого ты успел добиться со своими передовыми взглядами". Вслух он только сказал:
- А ты по-прежнему утопист.
- Как видишь. Меняться не собираюсь. Я верю ты искренен. Ты правда хочешь помочь. Но... знаешь, я хочу на производство. Хочу на новое, совсем новое дело. Мне не стыдно признаться: как мальчишка, мечтаю об открытиях. В Сибири пришлось коллектором поработать. Теперь могу и геологом в Кюровдаг. Кюровдаг для меня все! Я ведь там начинал. И там мой друг Акоп... Можешь помочь, чтоб в Кюровдаг меня?..
Балахан удивленно развел руками:
- Ну, знаешь... Послушать тебя, прямо речь для комсомольского собрания. Я готов для тебя и птичье молоко найти, но... Я, конечно, понимаю... Ты стремишься на перспективный участок, где можно показать себя. Верно? Но тебе начинать сначала поздновато, Васиф. Имей в виду, каждый возраст имеет свои особенности, свои возможности. Можно ли в твои годы все начинать сначала? Поздно, друг, слишком поздно! Дорога, по которой ты хочешь пойти, уже слишком крута для тебя. Не трать силы напрасно. Брось свои ребяческие мечтания. Не в обиду будь тебе сказано: "Кто в сорок только ползать начинает, первые шаги на краю могилы сделает".
У Васифа дернулся угол рта.
- Ты что? Хочешь сказать, что я уже в тираж вышел?
- Ну чего кипятишься? Не по своей вине, конечно, но поотстал ты, друг.
Васиф стиснул зубы, чтобы унять дрожь. В полированной дверце заметил, как, прикрыв рот ладонью, старается Балахан сдержать зевок.
- Пусть отстал. Зато жизнь повидал. И, как бывает в таких случаях, переоценка ценностей произошла.
Балахан зевнул в открытую, протяжно, громко.
- "Жизнь повидал". Это разве что писателю важно. Тебе устроиться надо в ней поудобнее. Да, возьмем писателей. Давай! Пушкин писал до тридцати шести лет! Лермонтов до двадцати семи. Математик Лобачевский был известен уже в двадцать один год...
- Выходит, в моем возрасте уже пороха не выдумать, что ли?
- Донкихотствуешь, бэбэ.
- А ты знаешь, как писался "Дон-Кихот"? В тюрьме. Когда автору было около шестидесяти лет. Отец нефтяной науки Губкин поступил в горный институт только в тридцать два! "Фауста" Гёте писал, когда ему перевалило за пятьдесят. А ты: "Кто в сорок только ползать начинает..." Я знаю пословицу еще похлеще. Хочешь? "Кто в двадцать не женился, в тридцать не разбогател, в сорок не поумнел, того впору в гроб уложить". Ну? Может, лечь и сдохнуть мне сразу? Эх, Балахан. Если уж ты так говоришь, то как другие могут судить обо мне?..
Из глубины отражения в дверце буфета на него вдруг глянули широко расставленные глаза Пакизы... "Вы будете очень счастливым".
- Вот ты любишь философию свою пословицами подкреплять. Впрочем, ты всегда любил чужой мудростью пользоваться. А ведь не все нам подходит, Балахан, из этого далека. Какой-то неудачник когда-то изрек: если счастье спит, ты тоже спи. Чепуха какая! Счастье строить надо, как дом, как мост... Своими руками. Ты в свободное время пересмотри боевой запас своих любимых пословиц. И старую рухлядь выкинь.
Васиф рассмеялся, закинул руки на затылок, потянулся всем своим крепким, сухопарым телом. Опьянение прошло окончательно. Стало как-то вдруг душно, не по себе в сверкающем великолепии гостиной, потянуло в ночную свежесть.
Балахан еще спорил ворчливо, сонно щурился под люстрой.
- Подумаешь... Правду ему сказать нельзя. Обижается. Делай как знаешь. Хочешь - езжай в Кюровдаг, хочешь - к самому шайтану. Только потом смотри не пожалей.
- До свидания, бэбэ.
Васиф пошел к двери.
- Да ты куда? Постель твоя готова. Куда ты, сумасшедший?
По лестнице гулко застучали подковы ботинок. Балахан бросился было следом, выскочил на площадку, но запыхался и, махнув рукой, вернулся в комнату.
"Хватил лишнего, вот и куролесит... Проспится - придет. Еще не раз придет..." Он постоял у серванта, подумал. Потом выпил еще стопку и пошел спать.
Васиф проснулся на рассвете. С непривычки голова разламывалась от боли. Всю ночь его преследовали кошмары. Снились ему поезда, которые он все пытался догнать. Кондуктор с последней платформы, похожий на попугая, все кричал ему, помахивая красным фонарем: "Берррегите неррвы!"
Босой, стараясь не шуметь, прошел в ванную, подставил голову под леденящую струю. И снова растянулся на раскладушке. Медленно утихал в висках перестук молоточков. Зря он вчера обиделся на Балахана. Столько хорошего предложил ему двоюродный брат, столько теплых слов было сказано. А он почему-то прицепился к какой-то идиотской пословице. Спьяна наболтал Балахан. Но ведь не зря говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке... Ничего. Какие могут быть обиды у близких. Уж кто-кто, а Балахан от чистого сердца. Хоть и до большого начальника вырос, а все такой же заботливый, беспокойный.
С утра вокруг Васифа захлопотала тетушка Зарифа. Где-то успела раздобыть теплый, тендир-чурек и свежую рыбу. Прямо в постель принесла стакан крепкого, ароматного чая. Васиф не знал, куда деться от неуемной этой заботы. И почему-то не весело, нет, не весело было на душе. Все ждал, что кто-нибудь заговорит, расскажет о матери... Что с ней случилось? Как она умерла?
Но все молчали, а он боялся почему-то спросить. Боялся узнать что-то тяжкое, какую-то запоздалую правду.
Мать давно страдала ногами, одно время ей стало легче от горячих ванн, - отец специально возил ее в Нальчик. А перед самой войной мать снова захромала. С трудом втискивала в калоши отекшие ступни. А когда ловила тревожный взгляд сына, начинала улыбаться и ходить старалась ровнее. Бедная мама! Как она расплакалась, когда он принес ей первую стипендию и сказал, что "вот накопит и обязательно отвезет ее в Нальчик".
"Ана-джан, - тяжело вздохнул Васиф, - ты глаза выплакала из-за меня, а я даже не был на похоронах твоих, мама!.."
Васиф до боли закусил губу, спрятал лицо в подушку.
Сухая легкая рука Зарифы тронула его за плечи:
- Вставай! Завтрак готов! Нехорошо долго спать. Голова болеть будет. Вставай!
"Умойся - и все пройдет" - так всегда говорила мать, когда он приходил домой, чем-нибудь расстроенный. Тогда это помогало. А сейчас... Вот он второй раз за утро плещется под краном, а сердце сдавливает тоскливо, надсадно.
"Что с тобой случилось, мама родная?.. У кого бы спросить?" Только не здесь, только не сейчас. Куда запропастилась его записная книжка со старыми телефонами?
Васиф пошел в прихожую, стал выворачивать карманы шинели. К ногам его упала тоненькая пачка денег. Пять сотенных и пять десятирублевых. Он опешил, рассеянно сгреб их в кучу, поднес к глазам. Ассигнации едва уловимо пахли духами! Здорово! Как с неба свалились. Васиф обрадовано пересчитал - пятьсот пятьдесят рублей. Кто же? Балахан! Конечно, Балахан. Взял у жены из сумочки и сунул в эту старую шинель. А он, Васиф, еще злится на друга... За что? Мог бы и не вспомнить бэбэ о том, что у меня пустые карманы. И все же зря он кольнул его этими словами. "Кто в сорок только начинает..." По больному ударил. "А что, если он, Балахан, прав? Может, я действительно воздушные замки строю?"
Он завтракал рассеянно и все спорил, спорил мысленно с Балаханом, доказывая ему свою, выношенную в скитаниях правду.
"Я понимаю, почему ты не хочешь оставаться в городе. Тебе больно видеть успехи твоих товарищей. Вдали ты постараешься не думать об этом: тяжело чувствовать себя неудачником..."
