Ион Чобану - Мосты
"Сжалься, всеблагой! Укороти мне век наполовину".
"Я возьму и собачью долю", - опять вмешался человек.
Наконец пришла обезьяна. Узнала, что всю жизнь ей придется прыгать да карабкаться по деревьям, висеть на хвосте, а по уму уступать даже ребенку, огорчилась:
"Сжалься, господи, убавь и мой век".
"Беру и ее долю", - снова сказал человек.
Так и получилось, что первые двадцать лет человек живет во благе, потом женится, обзаводится хозяйством, детьми, тянет свою лямку - живет лошадиный век. Но молчит - делать нечего. Подрастают дети, он их женит, караулит их дома, на каждом шагу ему чудятся злоумышленники, воры, которые хотят обидеть или ограбить его детей. Нет теперь человеку покоя: трудные годы, собачьи годы. Но зато на исходе жизни он потешает внуков, играет с ними. И все снисходительны к человеку, впавшему в детство: "Чего хотите? У него уже ум ребенка..."
По дедовой сказке получается, что я еще живу человеческой жизнью. Но сказка - блажь, хоть в ней и много правды. А мне уже не благо лежать на траве. От чего угодно можно укрыться - от ветра, воды, огня, мороза, только не от мыслей. Бежишь - они за тобой. Обгоняют, если хорошие, догоняют, наступают на пятки, если плохие.
В самом деле, зачем гуляла Вика под руку с барчуками? Да еще на виду у всего села. Я принялся перебирать в памяти родословную Негарэ. Ну ее! У самой земля под ногтями, а глаза - за облаками...
4
Ах, глаза, ясные, как небо, и пьянящие, как вино...
Но что можешь ты прочесть в синем небе? Ничего. А раз нельзя ничего прочесть, можно многое придумать. Глаза Вики сливались с небом. А я лежал в траве и мысленно улетал далеко-далеко. Жевал сочный стебелек зеленой травы - и вот я уже спустился с небес в новой щеголеватой форме лицеиста: куртка из небесной лазури, фуражка ярче радуги. И будто на самом деле, а не в грезах, слышу, как мною восхищается все село:
- Чему удивляться? Или вы забыли, как директор школы надел ему на голову венок, когда он кончил седьмой класс?
- И говорят, дружит с дочкой Георге Негарэ?
- Да и она хороша... Пятки от росы потрескались, а тоже нос задирает...
- По мешку, кума, и заплата.
- Брось. Этим скорей бы положить руку на мошну, а там...
- А денежки у Негарэ, я слышала, знаешь, откуда?.. Говорят... Нагнись-ка поближе... скажу.
...Хотелось вскочить, закричать во весь голос, положить конец этой сплетне! Но легче остановить ветер, чем стоустую молву. Иногда, как говорится, все село знает, один муж в неведенье. Но про случай с деньгами знали все. Сдается мне, кривотолки потому и пошли, что сумма была большой, а монета, как известно, - чертов глаз. К тому же утопленника с камнем на шее нашли в озере возле участка Негарэ. И еще одно. Очень уж славно шли дела у Георге, и он все больше считал себя чуть ли не умнейшим мужиком в селе. И я его совсем не считал глупым, правда, думал, меры в шутках он не знал. Однажды осенью мы с ним возили с поля кукурузу. Подводы наши, нагруженные доверху, ползли в гору. И вот нас догоняет поп на бричке, просит огонька - прикурить. Негарэ вытаскивает коробку из кармана, и чирк - погасла спичка на ветру. Вторая - тоже... Так до сельской околицы доехали. А когда уже въезжали в село, поднес горящую спичку прямо к поповской бороде... Но тот хлестнул коней, разгадал хитрость. Потом долго не давал ему благословения в церкви. Георге же, радуясь собственной шутке, хохотал во всю глотку и рассказывал анекдоты о попах.
А вечером того дня хорошо отбрила Георге одна баба.
Вместе с мужем она мочила в озере коноплю и не могла найти камней, чтобы закрепить моченец. А тут мимо - Негарэ. Ни тебе здравствуй, ни бог в помощь - ржет нагло, глядя на женщину, что в реку вошла по самые ягодицы:
- Что, напоить ее решила, кума?
- Напоить, кум. Ты бы отведал жару, как она, - тоже потянуло бы на холодное...
Негарэ кашлянул, не нашелся с ответом. Всю дорогу хлестал лошадей, ворчал: не любил, чтобы не за ним оставалось последнее слово.
Сельская молва его не щадила. Ему простили зажиточность, красивую жену, хороших дочек... Но рассказывай сказки! Разве есть на свете человек, считающий себя глупей других? Конечно, у Георге на плечах голова, а не тыква. Но как ни старался он не попасться селу на язычок, не всегда это ему удавалось. Ведь и конь о четырех ногах и тот спотыкается.
Первый раз Георге споткнулся давно, в молодости. Косили пшеницу. И росло у него на поле абрикосовое дерево - развесистое, дававшее ранние плоды. Урожай выдался на славу. Взобрался Георге на дерево и к вечеру чуть не целиком объел его. Потом выдул полведра воды и... долго бегал по врачам. И пошли по селу о нем разговоры...
Другое происшествие забавней первого. На этот раз из-за жены. Проезжал через их мост цыганский табор во главе с атаманом Александром Македонским (почему-то многие предводители таборов носят имена завоевателей мира). Разговорилась жена Негарэ, тетушка Ирина, с этим покорителем. И подбила мужа послушаться совета атамана, купить новую делянку - Негарэ как раз собрал к тому времени семьдесят две тысячи лей. А тот Македонский возьми да скажи: спрячь деньги в коробке с соломой под лавку, и через четыре недели денег там станет втрое больше...
Срок истек, а цыганская ворожба не помогла. "Цыплята не вылупились": кроме соломы под лавкой не нашел Негарэ ни шиша. А атамана и след простыл!
Пересчитал тогда Георге ребрышки своей дражайшей половине качалкой. Но о деньгах никому не рассказал. А село все же прознало: скрывай, не скрывай, шила в мешке не утаишь.
Мост молчал. Затем гулко отозвался, когда по нему промчался цыганский табор. Но кто к нему прислушался? И кто слушает поныне его рассказы?
Мост молчал. Но кто знает, молчал ли бадя Василе Суфлецелу...
5
Сиднем сидеть - счастья не видать. Надо что-то делать. И вот с понедельника до субботы я без конца хожу мимо виноградника Георге Негарэ то с сапой на плече, то коней веду на поводке, пасти.
- Бог в помощь!
- Спасибо... Вот подвязываем на тычки кусты, чтобы не удрали...
Да, счастье не спешит ко мне. Вика работает на винограднике, но даже глаз не поднимет, словом не обмолвится. Будто я ради ее папаши протаптываю тропинки возле их виноградника!..
Кажется, и домашние учуяли, что со мной творится. Теперь по воскресеньям и в праздничные дни мне разрешают оставаться в селе. С лошадьми уходит отец. С овцами стали отряжать Никэ. Каждое утро он недовольно смотрит на меня: ноги у него потрескались от росы, покрылись цыпками и похожи на туфли из крокодильей кожи. Но деваться некуда! Похнычет, поскулит, потом возьмет трайсту*, колокольчик, на прощанье кинув на меня колючий взгляд, будто овцы - мое добро...
_______________
* Т р а й с т а - переметная сума.
Что он понимает? Ничего! Мама первая стала меня понимать. Ни с того ни с сего вдруг бросила:
- Дай-ка брюки поглажу!
Отутюжив их, чуть не за ус поймала отца:
- Брюки-то отглажены, а в карманах ни гроша. Тряхни мошной, муженек, не жмись! Дай ему деньжат на расходы.
Видно, я и правда стал парнем - ишь как со мной считаются...
- На, держи. Но смотри - поймаю с папиросой в зубах, заставлю съесть ее вместе с мамалыгой. И насчет выпивки... Хочешь опрокинуть стаканчик, приходи домой! Хочешь музыкантам дать денег, предупреди меня! Не суйся в отруби, чтоб тебя свиньи не съели!.. Вот что я хотел сказать...
Так благословлял меня отец... Увидев, что ковыряю соломинкой в зубах, поддел:
- Ковыряешь?..
- Ага...
- Много мудрости наковыряешь...
Эх, горькая ты моя жизнь! Если бы знал отец, как я лежу и считаю облака на небе, сказал бы:
- Сунул кулаки под затылок, вылупил глаза на небо? Шел бы лучше с конями на луг, а там глазей сколько влезет...
И я пошел бы, потому что и в селе сердце мое не успокаивалось. Трава у ветряной мельницы шелковистая, прохладная. Но от тоски не скроешься. Правда, нет худа без добра. По натуре своей я наблюдательный, жадный до всего нового. Нашел я как-то средство, гасившее мою горечь. С холма, на котором стоял ветряк, село было видно, как на ладони, и церковная звонница парила надо мной. Я лежал и смотрел.
По большаку, за сельской околицей, днем и ночью скрипят тяжелые телеги, нагруженные бочками. На облучке сидят виноградари, и им нет дела, что над большаком, над околицей, плывет церковная звонница с золочеными луковками куполов! Знай себе погоняют лошадей. По этой же дороге каждое утро проходит дед Андрей - идет к своему другу, к дедушке Тоадеру повозиться с ружьем, погладить его всеми пальцами, точно скрипку. Потом дед Андрей отправляется бродить по селу. Встретив обоз виноградарей, хвалит коней:
- Пламя из ноздрей!
Измеряет вершком днища бочек, прикидывает на глаз высоту, толщину, подсчитывает в уме, сколько примерно ведер в каждой. И советует:
- С вином надо, как с девушкой: не то чтобы так, да не очень...
Виноградари смеются. Были и они когда-то парнями.
- Тара у вас отменная. Где нашли такие толстые ободья?
