Геннадий Исаков - Философский камень для блаженного (для людей пожилого возраста)
- Так что ж, любовь - всегда мираж?
- Я тебе притчу расскажу.
Когда - то раньше, говорят, два брата - Месяца бродили в беззвездном небе, темном и пустом. И в долгом сумрачном молчаньи грустили каждый о своем. Брат старший, мудрый и седой, уже не ждал прихода наваждений. Забыв о том, как пела в нем тоска, как волновали прошлые желанья, он истину искал во тьме глубокой.
А младший в пустоту смотрел. Искал подобное себе созданье. Но было пусто и темно.
Но вот однажды Землю видит. И что там? Месяц задрожал. Вот то, что так он долго ищет! Вот то, о чем он так мечтал! Такой же месяц, как и он! И светит тем же жадным блеском! И также свет его дрожал, лучи тянулись с той же страстью!
Забыв о том, что Месяц он, и что ему светить на небе, он закричал: "Кто ты?" - "Как ты." - послышалось в ответ. И бросился он к найденному счастью!
А там, внизу, была Скала. Она Его сиянье отражала. Разбился он об твердь на части, на тысячи мельчайших брызг. Они рассыпались, как звезды, у ее каменного тела.
Собрал их старший брат, поднял. И помрачнел. Он в каждой искре мечту о счастье увидал. И бросил вверх. Что проку в том, что никому не достижимо! И, удивленный, видит он в движеньи звездного венца безумство прежнего юнца. Храня надежду в голубом огне, кидаются и падают вниз звезды, мечту заметив вдалеке. Но все сгорают в небе синем. Плывет их след сиреневым туманом.
Так что любовь? Любви, брат, нет. Все мы живем самообманом.
- Что сделать, чтоб она сбылась?
- Зачем? За ней ее противоположенность.
И дальше побрела.
- Останься со мной! Расскажи о себе!
- Я не могу.
- Но почему?
- У меня нет имени.
И я заметил, что лицо она ни разу мне не показала.
Сияет свет Луны. Пространство в ее свете. И только тени зябнут и плывут. Мир душами наполнен. Ткет Ночь тончайшие паутины сновидений. Баюкает кого -то, кого -то теребит. А ветер уносит меня.
Но вот вдали вдруг вижу огонек. Лечу к нему.
Что это!? В сребристой долине в прозрачной вуали душистые розы. И лунные свечи дрожат, как в ознобе.
Склонились тени над чем- то, что ярким изумрудным светом горит, заливая лица и окружающее пространство. Лучи уходят к звездам, будто держатся за них.
Кто- то кличет, зовет, увидев меня. Я подлетел. Седые старцы. Или колдуны, или волхвы. Мерцают ореолы. С ними мудрая птица Гамаюн. Слышу ее тихую песенку.
"Маленький мальчик тихонько поет,
Сказка о девочке спать не дает.
Мальчик свечу осторожно зажег
Где ты блуждаешь, мой милый дружек?
Свечку поставил гореть у окна,
Чтобы ее могла видеть она.
Смотрит в окно. Там, где бездна ночи,
Только звезда, словно отблеск свечи.
Шепчет Вселенная детский стишок:
Где ты блуждаешь, мой милый дружек?
Свечка сгорела и мальчика нет.
Но все летит в бесконечности свет...."
В очаровании чуда застыло виденье.
- Что Это, ответьте?
- Пусть звезды ответят.
- В вас нет простодушья.
- Едва ли, едва ли...
- Вы ангелы скорби в лучах обаянья?
- При лунном сияньи всех аура метит.
- Но в таинстве вашем таится томленье. В тумане лукавства взор бредит словами.
- Есть в нем заклинанье послушать молчанье, понять откровенье душою. Что будет - случится, судьба выбирает. И мы приглашаем в таинственных кущах к Явленью.
- Чего же, волхвы?
- Философского Камня.
Старцы бережно подняли изумрудный огонек и протянули его мне.
Я приближаюсь ближе, ближе, еще ближе, руки вперед, и ...
О, Боже милосердный! Что я вижу!
Сквозь образы волхвов, как из миража навстречу мне выходит человек и камень подает своей рукой.
Я приближаюсь лицом к его лицу...Этого не может быть! Он это я, но чуть постарше! Мы долго смотрим друг на друга. Я оторопело, он с бесконечной грустью.
- Как мне назвать тебя?
- Нет нам, брат, с тобою имени. Потом поймешь. И вновь, как я, пройдешь сквозь время к себе навстречу.
И бережно положил мне на ладонь то, что было названо.
- Возьми. В нем Тайна. Она откроется жертвенному агнцу божию. Ты должен сделать так, чтобы Слово стало Плотию. Таков наказ Отца.
Сказав так, он слился со мной, как тень сливается с предметом. Небольшой жаркий камешек с многочисленными гранями тут же вобрал в себя весь свой свет, втянул лучи, оборвав их у звезд, остыл, стал абсолютно черным и отяжелел.
Все погрузилось в тьму и исчезло. Тишина, как совершенство.
БЛАЖЬ И БЛАЖЕННЫЙ
Утром я проснулся в разбросанной постели. Было ясное осознание какой-то необъяснимой ответственности. Такое бывало, когда я прежде выпивал. Но с этим я давно распрощался, не найдя в том успокоения. Рука была сжата в кулак. Расправив ладонь, с удивлением обнаружил на ней небольшой, но навесистый черный камешек. Оторопь взяла. Я вспомнил сон. "Что будет - случится." Философский камень! Нереальность перешла в реальность! Поразительное чудо! "Так, так, - думал я. - Найти агнца божия! Это кого ж?"
В этот летний день солнце стало томить уже с раннего утра. Я подмел дорожки, собрал бытовые отходы под стенами пятиэтажки, стекла от разбитых бутылок, которые каждый вечер выбрасывались из ее окон, подобрал всякую разбросанную дрянь и все отнес в большой мусорный ящик. Выбитую, как обычно, фанеру в дверях забил снова. Поправил сломанный штакетник у подъезда. И стал толкать машины, перегородившие проходы и тротуары, чтобы они своим отвратительным визгом позвали хозяев. До реформ они этих машин не имели, но служили материально ответственными за народную собственность. Народная собственность околела, а благосостояние стражей ее тут же возросло.
Осталось дождаться мусоровоза, чтобы потом, когда он опрокинет содержимое ящика в свою клоаку, навести вокруг него порядок.
Во дворе под тенистым деревом у развесистых кустов уютно разместились зашарпанный, но полированный местами столик, скамейка, тарные ящики. Это наш дворовый клуб. Там уже сидят.
Запрокинув голову, отслеживает игру света и теней на блуждающих листьях тополя спившийся после разгона института и теперь безработный бомж кандидат технических наук Животовский. Бомжом он стал, когда, не выдержав яростных рекомендаций радио и телевиденья, заложил квартирку под проценты какой- то фирме, уехавшей вскоре на Багамы с чужими деньгами, оставив, конечно, большую часть государству, подтрунивающим теперь над ним за его легковерность. Так сработала идея гения российской экономики: чтобы дать народу - надо отнять у него.
Рядом в заштопанном кителе и цветных штанах сосредоточенно нервничает отставной полковник Сковородников. Он ждет, когда зеленый военный фургон привезет канистру ворованного технического спирта и противогазы. Вместе с соседом Альбертом, студентом юридического факультета, ему предстоит приготовить высококачественную продукцию фирмы "Кристалл". Наклейки и пробки привозит студент из института, а воронка и ванная у него есть. Противогазы готовятся к войне.
Пара ведет интеллигентную беседу. Я присел послушать.
- Полковник, - говорит Животовский, - какую ценность имеет человеческая жизнь?
- Жизнь ценности не имеет. От нее одни убытки и хлопоты. Его расти, корми, обучай, а потом он смотрит на тебя, как бы из тебя же что-нибуть выжать в свою пользу. Последнее отнимет и рожу набъет. Ценность будет тогда, когда с него больше возьмешь, чем дашь. А пока от людей одни убытки. Нанять убить тысяча долларов. Вот и вся ценность.
- Это Ваше кредо?
- Вот вы, гнилые моралисты, твердите о жалости, о человечности, так какая прибыль с нее? Стране нужен экономический прорыв! Как достичь? Нужно, во-первых побольше свободного пространства и сил для рывка. Слишком много людей на нашу бедность. Когда еды маловато, то и животные душат свой приплод. Нужны расстрелы и война. Пусть люди постреляют. Оружие разрешить. И конечно придушить пенсионеров, которые не могут ничего. Во-вторых, побольше жесткости. Бить любыми приемами. Власть не разрешит, сами будем это делать. Станем только крепче. И основное, - разрешить свободно воровать. Чтоб довести воровство до предела. Тогда все расставится по своим прочным местам. Вот и начнется прорыв. Не будем так делать - коммунисты снова придут к власти, чтоб давить свободные порывы народа. Вот этого мы не допустим. В этом, так сказать, залог необратимости наших демократических завоеваний. Так что это не кредо. Это путь выживания. Все демократические страны его прошли, но не так сжато.
- А Вы, конечно, за демократов?
- Не. За демократию только дураки. Да и откуда в России взяться демократии? В России бары да холуи. Если не будет барства и холуйства, тогда и жить незачем. Нет. Я за рыночные отношения. Но с холуйством.
- Это как?
- А так. Ты смотри, что от меня оторвать, я от тебя. Хочешь жить? Набирайся сил и ума, чтобы смог побольше да похитрее отнять. А если у меня ничего нет, дай мне возможность это произвести. Иль заработать. Так все и вытянемся.
- А как с холуйством это совместить? - кривится и не понимает Животовский.
