Игорь Голубев - Особняк
Семен Семенович аккуратным почерком начал заполнять чистую станицу. Это была уже третья тетрадь с начала работы над трудом. Первые две, переложенные асбестовыми прокладками (асбест Краузе позаимствовал у сварщиков, варивших новый газовый ввод) и завернутые в брезент, он поместил в воздуховод бывшей голландки, от которой в большой комнате осталась одна декоративная стенка с голубенькими изразцами. Нет, он не боялся карательных органов, он боялся огня. Рукописи, к сожалению, горят.
В дверь позвонили. Если бы это произошло часом раньше, Краузе был бы недоволен, но подошло время первого чая, и Семен Семенович даже обрадовался посетителю независимо от того, кто и зачем пришел.
На пороге стоял Василий Васильевич Ребров.
- Здравствуйте, чему обязан? - спросил Семен Семенович. Ему был симпатичен этот бравый каперанг в отставке. И вчера вел себя достойно. Краузе хотел бы, чтобы по смерти именно каперанг сказал последние надгробные слова над его телом. - Соль? Сахар?
- Ни то ни другое. Я, собственно, посоветоваться. - Краузе пропустил Реброва в большую комнату.
Каперанг, увидев на столе открытую тетрадь, забеспокоился:
- Я вам помешал. Пойду... Как-нибудь в другой раз...
--- Нисколько не помешали. Я уже собрался чаи пить... Или вы кофе предпочитаете? Я себе иногда позволяю. Настоящий. С кофеином. Какой толк пить горький кипяток? Все равно что всю жизнь мерином в хомуте проходить.
--Это точно, - согласился каперанг, окидывая взглядом комнату.
Обстановку можно было бы назвать спартанской, кабы не тускнеющее золото переплетов Даля, строгая синева Полного собрания сочинений Ленина. А еще Кропоткин, Савинков... Много чего. Книги заполняли несколько шкафов, лежали на полу, на стульях, на верстаке.
- Как старик Болконский, балуюсь иногда, - перехватив взгляд гостя, сообщил Краузе. - Вы не курите?
- Курил трубку. Думал - навсегда, оказалось - баловство.
- Жаль.
Каперанг удивленно вскинул брови.
- Я не в том смысле. А то подарил бы мундштучок. Когда не пишется, строгаю потихоньку. Раньше никогда бы не подумал, что способен, а взял в руки "ножичек, поскреб, поскреб, смотрю - получается. Черт его знает, какие еще таланты перед смертью обнаружатся... Жалко, поздновато...
- Ну это вы зря. Я посмотрел на вас, и как-то самому неудобно стало: жирком обрастаю.
- Вам какого чаю? Могу с душицей, со зверобоем, с мелиссой... А хотите, китайский, жасминовый?
Мне все равно. А мундштучок, если подарите, возьму. Дружок у меня есть. Тот оценит.
- Мундштук выбирайте. А насчет чая, это вы зря. Хороший чай - хотите, я вам рому капну? Бодрит - и ничего зубы не желтые. Это продавцы зубной пасты придумали. Нам вообще много в жизни напридумывали. Живи так-то и так, женись на той-то и той, голосуй за того-то и того...
Старик налил две тонкого фарфора, прозрачные, как бумага, чашки.
- Посоветоваться пришел, - повторил Ребров. Краузе насторожился. Насчет женщин советовать не любил, но еще пуще не любил людей, которые советовались насчет женщин. Он помнил, как вчера младшая Канашкина обхаживала каперанга. Подсиделась девка. Скоро тридцать. Решила, видно, пора.
Что-то в лице старика заставило каперанга тут же пояснить:
- Шесть месяцев погулял. Хватит. А за что схватиться, не знаю. Предложили одну фирму. Пришел на собеседование. Солидно. Мебель, оргтехника, секретарши. Документы мои посмотрели. Я не с улицы. Порекомендовали. А мне их шеф вдруг в лоб говорит:
"Хочешь президентом к нам?" Я и опух сразу. Как, говорю, президентом, разве не вы президент? А он мне: я, мол, исполняющий, а нужен постоянный и чтобы попредставительней, с иностранцами работаем. Вы, говорит, не беспокойтесь, главные решения все равно совет принимает, а вы китель наденете когда нужно. Я же Герой России, у меня списание с правом ношения формы, вот они и хотят председателя для представительности, иностранцам пыль в глаза пускать... Зарплата приличная. Машина.
Ребров замолчал. Молчал, раздумывая, и Краузе.
- Зицпредседатель Фунт?.. Бесплатно...
- Сыр в мышеловке, это я знаю, но мне порекомендовал надежный человек. Служили вместе когда-то. Он раньше на берег сошел...
- И давно вы его не видели?
- Лет семь. Теперь тоже на фирме. Деньги имеет приличные. Но он и у нас зам по обеспечению был. С коммерческой жилкой товарищ.
- Деньги, деньги, деньги... Верите вы в то, что деньги могут испортить человека?
-- Не знаю... Верю. А очень большие?
- Верю.
- Семь лет, - напомнил Краузе.
-- Да. За семь лет могло произойти что угодно. Но тогда как же верить? Сейчас везде так.
_ Почему только сейчас? Я историей уже три года занимаюсь. Бумажки, документы, свидетельства... Была такая хитрая организация - Большевистский центр. С благими намерениями создавалась. Ради сплочения. Сам Ильич, как нынче говорят, учредителем был. А вот покопаешься в справках, - куда дели наследство Шмидта? Двести восемьдесят тысяч! Соратники... Братья по партии... У кого тифлисские деньги обменивали? У чикагских гангстеров? Одни кровавые бумажки на другие... Нет, Вася, сегодня надо быть очень осторожным, чтобы не испачкаться. Ты Героя непросто получил. Не за красивые глаза. Осторожней надо быть...
- А как же быть?
- Выпей с другом. Крепко выпей. Я вчера видал, ты можешь. Голову не потеряешь. И не на его пей. Пригласи его. Хреновые люди всегда из чужого кармана больше стараются вылакать и подороже. Не скупись.
- Это я могу... Могу, - повеселел Ребров. - Прямо сейчас и позвоню, все равно голова после вчерашнего не на месте. Спасибо.
Ребров поднялся и направился к двери.
- Да. Кстати, как вам моя вчерашняя соседка? - уже в дверях обернулся каперанг.
Старик сморщился, как от зубной боли.
--Понял, не дурак, - козырнул весело Ребров, довольный тем, что собственное мнение совпало с мнением Краузе.
После ухода Реброва Семен Семенович посидел неподвижно несколько минут и понял, почему вдруг стало как-то неуютно и неспокойно на душе. Соблазны. Сколько было их в жизни Краузе? Не счесть. Он помнил одну из своих экспедиций. Как добирались до Киренска, как ждали погоды и вышли на Маму. Искали золото, нашли слюду. Морозы стояли страшенные. Кедровый стланик донельзя затруднял передвижение. В день делали не более пятнадцати километров. В Киренске он разговорился со ссыльным. Свое тот отсидел, и срок ссылки закончился, а в центр человек не рвался. Зачем, ответил вопросом на вопрос Семена, что я не имею здесь, чего бы имел там? Одного нет - страха. И слава богу. За это ощущение полного отсутствия страха можно пожертвовать комфортом. Чем угодно. А обратно в зоопарк не хочется. Зоопарком ссыльный называл свою прошлую жизнь. На дворе стоял сороковой год. Краузе был молод, и ему трудно тогда было ощутить себя вне Москвы, института, друзей. Этот же человек считал себя вполне счастливым. Перед самым отъездом Краузе ссыльный устроил прощальный ужин. Вот тогда-то, подпив основательно, показал Семену карту, на которую были нанесены несколько "карманов". Золото, понял Краузе, много золота. Очень много. Самородное. Выдавленное в верхние слои почвы, оно лежало почти под ногами. И каждый "карман", может быть, тонна, может десять. Утром ссыльный был мрачен и задумчив, потом подошел к упряжке Краузе и тихо сказал, что хотел бы, чтобы золото досталось народу - народу, а не клике усатого Таракана. И Семен дал слово молчать. Вернувшись, он передал комиссии материалы по слюде.
Нет. Окончательно не писалось. Краузе решил устроить себе променад. Променад осуществлялся в пределах двора между домом-комодом и строением No 2. Чаще всего Семен Семенович брал с собой шахматы, которые сам же искусно вырезал из липы. Липу повалил ураган несколько лет назад. Пришли озеленители-благоустроители, ствол попилили для удобства перевозки на чурки, и Краузе с помощью Дым Дымыча оттащил одну домой. Две успели унести к себе Гороховы.
Коаузе вышел во двор и направился к лавочке.
Дым Дымыч встретил его радостно. Они расставили фигуры, и Семен Семенович разыграл дебют Капабланки. Противник у него был не из сильных. Иногда Воронцов играл очень неплохо, но характер... Характер не давал ему играть ровно. Дым Дымыч не умел проигрывать. Пускался в рискованные авантюры. Кого другого такая манера игры могла ввести в заблуждение, но не Краузе. Семена Семеновича научили шахматам в лагере. И первое, что он усвоил, - терпение. Никогда не рассчитывать на чужую глупость.
Но сейчас игра совсем не клеилась. Воронцов был вял и рассеян. Чувствовалось, что радость при ветрече вызвана не возможностью скоротать время за интеллектуальной игрой. Дым Дымыч представлял собой сплошные вопросы, скопившиеся внутри, словно пар в котле.
Краузе смешал фигуры.
- Ладно. Хватит. Это не игра. Выкладывайте, Дмитрий Дмитриевич. Пусть сегодня будет день вопросов и ответов, - предложил он, складывая фигуры в мешочек.
- Какой день? - не сразу понял визави.
