Ксения Ершова-Кривошеина - Русская рулетка
НЕОЖИДАННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
С некоторого времени я стала замечать, что не только отпетые циники из ЛОСХа, всяческие партийные боссы не любят отца, но и старые друзья, которые так часто и весело проводили у нас вечера, сторонятся его. Он сам предпочитал заводить новые знакомства, хотя с возрастом старых друзей "на переправе не меняют". С мамой и со мной у них сохранились самые хорошие и дружеские отношения, и их отстраненность от отца никак не была вызвана разводом моих родителей. Отец стал источать из себя нечто, что инстинктивно отталкивало от него близких друзей.
Он жил одиноко и обособленно в Парголово, для многих это было странно и вызывало массу таинственных разговоров, проще сказать, сплетен. Он был явно увлечен своей ролью в столь грозном органе, каким является КГБ, и полагаю, что уже работал с энтузиазмом и увлеченно. Его бесконечные вереницы женщин завершились браком с одной из них. Звали новую жену Наталия Юрьевна, она была моложе его на двадцать пять лет, и у них родилась дочь, и теперь они втроем продолжали жить в Парголово. Казалось, что папа счастлив и с воодушевлением строит новый очаг. После нашей последней встречи в Летнем саду прошел почти год, больше он нам не звонил. Мы жили с мамой, Ванюшей и моим скучным мужем. К счастью, он надолго уезжал на гастроли, меня это очень устраивало, давало возможность спокойно работать и встречаться с милыми моему сердцу друзьями.
Шел январь 1978 года. И вот однажды раздался телефонный звонок и отец попросил разрешения зайти к нам для серьезного разговора в кругу "нашей семьи". Меня поразило определение "наша семья", которая давно отошла в прошлое. Но эти слова, сорвавшиеся с уст отца, были сказаны неспроста. Отец принес письмо от своей родной тетушки Ирины из Швейцарии, которая умоляет его приехать в Женеву, где живет вторая и старшая из двух сестер моей бабушки - Ниночка.
Тете Нине было уже 97 лет, и она хотела познакомиться с племянником. В письме говорилось, что все формальности с приглашением будут скоро закончены и отец получит его по почте. Весь вид отца выражал растерянность от неожиданной перспективы поехать впервые "за кордон". Он стал нам говорить, что никуда не поедет, что делать ему там нечего, тем более что денег на поездку у него нет. Вид у него был жалкий. И казалось, что в его голове прокручивалось своеобразное кино, мелькали кадры какого-то нового фильма, с пока еще неизвестным концом. Но я заметила, что идея поездки его увлекала. Новая авантюрная театральная постановка начинала рождаться в его голове. Меня удивила внезапность возможности такой поездки, тетушек можно было повидать и раньше. Может быть, это они решили, что отец готов для поездки в гости к родственникам. С нами можно было уже не советоваться, ведь у него была законная жена и маленькая дочь.
- А при чем здесь мы? - спросила я отца.
- Я поеду только в том случае, если ты, Ксюша, переедешь на время моего отсутствия в Парголово.
Столь странного поворота я не ожидала.
- А как же Наталия Юрьевна и Дунечка?
- Я их отправлю в Волгоград, к матери Наташи. Бабушка давно хочет пожить с Дуней, и они с удовольствием проведут двадцать дней на Волге.
Насчет удовольствия жить зимой в голодном Волгограде я сильно сомневалась, а вот почему он хочет их "сплавить", я не понимала. Чем-то они могли ему помешать в его отсутствие. Не хотел он свой "дом с привидениями" оставлять на молодую жену.
Я лихорадочно соображала и представляла все подвохи и западни, в которые могла попасться, приняв предложение пожить у отца двадцать дней. Но как я ни думала, ничего подозрительного на ум не приходило.
И я согласилась. Мама меня потом всегда за это корила.
Получение приглашения, документов, сбор соответствующих бумаг в Союзе художников (характеристика плюс согласие жены) и оформление всего этого в ОВИРе заняло месяцев пять. Все было готово к началу октября. Виза была выдана на двадцать дней. Семью свою еще в конце августа он отправил на Волгу и начал закупать продукты. Кто-то ему сказал, что нужно ехать со своими консервами. Один из двух чемоданов был забит "завтраком туриста", колбасой и сгущенным молоком.
Чемодан был неподъемным. Ну, а второй был собран с особым тщанием, в него он уложил лучшие свои туалеты. Папа любил красиво одеваться и умел носить вещи с шиком.
Он пришел прощаться с "нашей семьей" в канун своего дня рождения. Принес мне ключи от своего дома. На следующий день, 7 ноября, он уезжал на поезде через Москву в Женеву. Помню, что мама стояла у плиты и что-то готовила, а я сидела тут же за кухонным столом, и вдруг отец, рыдая, бросился обнимать маму с жалобными возгласами: "Прости, прости за все..." Потрясенная мама не знала, как реагировать на столь неожиданный всплеск чувств. Потом отец сидел у нас на кухне за столом, охватив голову руками, закрыв глаза, и просил прощения за все горести, причиненные нам в прошлом. Все это было очень трогательно, но тогда ни я, ни мама, одурманенные его раскаянием, не придали значения столь странному прощанию.
* * *
В Женеве ему предстояло жить у тети Нины, в так называемом "Foyer de la femme", которое находится в управлении Армии Спасения. Тетя Нина, довольно рано выйдя замуж, перешла в протестантство и стала проповедовать. После смерти своего мужа, датчанина, она перебралась в этот "очаг", где ее все любили, многие приезжали издалека поговорить с ней, посоветоваться, считалось, что у нее был дар провидения.
После отъезда отца я переехала с Иваном в Парголово. Стояла очень холодная осень, а к концу ноября грянули настоящие морозы. Дом был огромный, в два этажа, плохо отапливался, и я довольно быстро поняла, что сделала глупость, согласившись "сторожить" его ради "дачи" для Ивана. Помощи в хозяйстве ждать от моего супруга не приходилось, он навестил нас один раз и сказал, что колка дров - это не для него.
В результате мы с Иванушкой остались вдвоем. Поднявшись как-то на второй этаж, я решила просмотреть кое-какие книги, и вдруг на самом видном месте, на рабочем столе отца вижу листок бумаги: "В случае моей смерти (а я мысленно подумала - "невозвращения") прошу распорядиться моим имуществом в следующем порядке..." И дальше большой список с именами и фамилиями, где и что лежит, сколько он должен тому или иному человеку, как поступить с его домом, картинами и прочим.
Сердце мое замерло. Все стало яснее ясного. Больше мы его не увидим. Теперь мне понятно, почему он отправил свою жену и дочь в Волгоград, а в списке был пункт относительно денег на его сберкнижке, которыми должна распорядиться именно Наталья Юрьевна в случае его "смерти". Это выглядело своеобразным откупом от алиментов для дочери Дуни. В моей памяти сразу всплыли его рыдания на мамином плече с жалобными и трогательными "прости". Даже о своем сыне Алеше он не забыл в этом списке, вспомнил, что когда-то брал у него деньги в долг и теперь в этом "завещании" отдает их ему.
Отец уехал в самом начале ноября, всего на двадцать дней, все намеченные сроки его возвращения давно миновали. От него не было никаких известий. Все складывалось скверно.
Я спустилась на первый этаж, где спал в своей кроватке Ванюша, улеглась на диванчике рядом. И не заснула, а словно провалилась в сон. И в эту ночь у меня замерзла вода в трубах отопления!
Чем только я ни пыталась отогреть батареи, искала в подвале место стока воды, все было напрасно. Побежала за водопроводчиком, по сугробам, с одной парголовской горы на другую. Водопроводчик по случаю нежданно нагрянувших морозов был пьян в стельку и не в состоянии со мной идти куда бы то ни было.
Отцовская огромная восточноевропейская овчарка по кличке Прайт рвалась с цепи на каждого проходящего под горой, видимо, ее нужно было завести в дом, но я плохо знала ее характер и боялась к ней особенно приближаться.
Наступило 30 декабря, почти канун Нового Года, и я решилась на отчаянный шаг: взять этого дикого зверя и, закрыв дом на замок, уехать домой. Красота вокруг стояла сказочная, брейгелевская, березы под снегом, солнце, небо голубое, деревья от мороза потрескивают. Стою, смотрю на всю эту красоту из окна, а сама чуть не плачу. В доме стало холодно, печка всего одна, дров не хватает, да и те сырые, собаку бросить подыхать от голода и холода в ее будке я не могу, как ее доставить в город - тоже проблема, от отца известий никаких, куда ему звонить, я не знаю... в общем, голова моя кипела от сотен вопросов и самых насущных проблем.
Вдруг слышу, что лает собака и явно на кого-то. Я накинула платок и вышла из дома. Вижу, поднимается ко мне по заледенелой лестнице в гору мужчина, к собаке по имени обратился, не боится этого дикого зверя, да и она его будто признает. На мужчине - среднего роста, в шикарной пыжиковой шапке, модном импортном пальто - надеты легкие кожаные, не по сезону, ботинки. Он мог бы сойти за иностранца, если бы не одутловатость лица и пахнувший на меня резкий запах советских папирос.
