Вадим Кожевников - Заре навстречу
— Не то Георгий кярьеристом стал, не то обывателем, не то все вместе, словом, ну его к черту! — брезглппо говорила Софья Александровна, сердито откидывая волосы со своего выпуклого чистого лба. — Бросила бы я его, да Нинку жалко! Портит он ребенка. Надоели мне постоянные домашние драмы, перееду в гостиницу. Не моху же я из-за материнское привязанности переносить весь этот балаган со зваными обедами, какими-то свиными рылами, которые постоянно у нас теперь торчат. Нет, нет, я это уже давно решила!
Варвара Николаевна не одобряла намерений подруги бросить мужа. Несколько раз крупно из-за этого рассорившись, они обоюдно решили больше никогда не касааься этой темы.
К вокзалу подъехали на извозчике. Тима сидел на передней скамеечке. Гостей у входа в зал первого класса Принимал вместе с воинским начальником человек по фамилии Дэвиссоы. Он приехал в Сибирь из Австралии.
Скупал пушнину, имел дела с золотопромышленниками.
Во время войны стал представителем сразу двух американских фирм, интересующихся рудными и угольными богатствами края. Последнее время он вдруг стал появляться в американской военной форме, высокомерно разговаривал с воинским начальником.
Дэвиссон, улыбаясь, пожимал руки гостям. Софье Александровне он сказал:
— Вы гениально красивая женщина.
Софья Александровна пожала плечами и небрежно спросила:
— Что за машину вы приволокли? Надеюсь, это не аппарат для изготовления удушливых газов?
— Нет, мы гуманисты, — заверил Дэвиссон. — Это — только обычное наше техническое чудо.
За столиками подавали мужчинам разведенный спирт с клюквенной эссенцией, а для дам секретарь Дэвиссона собственноручно готовил лимонад из лимонной кислоты, соды и сахарина.
Потом все вышли на перрон. Там стояла закрытая:
брезентом машина, а из ее трубы валил черный дым. Два санитара с каменными лицами стояли подле машины, вытянув руки по швам.
Дэвиссон подошел к закрытому брезентом сооружению, стал к нему спиной, нежно погладил выхоленной полной рукой куцую бородку и провозгласил:
— Господа, сегодня не нужно речей. Сам факт доблестной помощи русским воинам со стороны президента настолько красноречив, что я благоговейно смолкаю на этом. Гип-гип ура, господа!
Не оборачиваясь, он махнул рукой санитарам. Санитары поспешно содрали брезент и оттащили его в сторону.
Глазам присутствующих открылась машина. Она стояла на двух высоких железных колесах, опираясь о землю изящно изогнутыми оглоблями. Весь выпуклый блестящий корпус ее был сделан из красной меди. С боков торчали две ручки, как на вороте колодца, из латунной круглой крышки выступали никелированные гайки, а впереди была приделана большая бронзовая плашка с названием чикагской фирмы. На чугунной дверце топки был выпукло отлит американский орел.
Пояснения давал начальник эпидемического отряда, тучный поручик с застенчивыми вороватыми глазами.
— Так вот что, господа, — говорил он сипло, не сводя глаз с новых, колбасного цвета, высоких, до колен, ботинок Дэвиссона, — снаружи вы видите только котел. Внутри его имеется сетчатый цилиндр, туда закладывается белье. Этими ручками цилиндр приводится во вращательное состояние.
— Прикажите показать в действии! — перебил Дэвиссон.
— А ну! — рявкнул поручик.
Санитары бросились к ручкам и стали их бешено крутить.
— Таким манером, — продолжал поручик, — белье кувыркается в пару, и всякие насекомые в нем гибнут. — И печально добавил: — Насмерть.
— Продемонстрировать, — приказал Дэвиссон.
Один санитар начал ключом отвинчивать гайки, а ДГУгой стоял наготове со свежеоструганной длинной палкой.
Но когда санитар отвинтил все гайки, крышка вдруг сама отскочила и из машины вырвались клубы жгучего пара, санитар со стоном схватился за лицо.
Все покрылось белым влажным туманом. Толпа гостей с испугом попятилась, и люди стали ломиться в дверь вокзала.
Дэвиссон растерянно метался среди гостей и возмущенно говорил:
— Мужичье, разве они умеют обращаться с иностранной техникой! Мы приставим к ней интеллигентных людей, из вольноопределяющихся, и все будет в порядке!
Софья Александровна подошла к Дэвиссону и произнесла гневно:
— Послушайте, Дэвиссон, зачем вам понадобилась эта клоунада с вашей омерзительной вошебойкой?
— По-русски, — сердито и обиженно ответил Дэвиссон, — вошебойка, а для всего цивилизованного мира это передвижная дезинфекционная вакуум-камера.
— Или чикагский самовар для вшей? — язвительно спросила Софья Александровна. И посоветовала: — Рекомендую вам поскорее отсюда убираться, а то солдаты В эшелонах, узнав про столь эффектный подарок от союзников, могут прийти сюда, чтобы набить кому-нибудь морду.
Мама сумела увести Софью Александровну, а то бы, наверное, она ударила Дэвиссона по щеке перчаткой.
Обратно шли пешком, к великому огорчению Тимы.
А Софья Александровна всю дорогу бушевала и упрекала маму за то, что она не дала ей возможности высказать в глаза Дэвиссону все, что она о нем думает. И только папа отнесся к этому событию с испытанием вошебойки очень спокойно.
— Ты знаешь, Софочка, какой у нас есть замечательный изобретатель в железнодорожных мастерских? Великолепный тип рабочего-интеллигента этот Кудров! Он сделал для нас две отличные передвижные дезинфекционные камеры, основанные не на устаревшем и громоздком действии водяных паров, а производящие обработку посредством сернистого газа. Дешево, практично и громадная пропускная способность. Я советую тебе…
— Познакомиться с твоей газовой вошебойкой?
— Нет, с Кудровым, — не обижаясь, сказал огец.
У Сапожковых Софья Александровна и познакомилась с механиком Кудровым. Сын приискового старателя, Алексей Кудров, поссорившись со своим отцом, в тринадцать лет ушел работать забойщиком на угольную шахту.
Ссыльный поселенец подготовил его на аттестат зрелости.
В Томске он поступил в технологический институт, был арестован за революционную деятельность и сослан в Туруханский край. Бежал. Снова старательствовал вместе с отцом. Намыл на свой пай пятнадцать фунтов золота, приехал в Красноярск, чтобы там поступить в железнодорожное училище. Был снова арестован, но, так как уже в процессе следствия обнаружилось, что отобранное у него золото кем-то из чиновников похищено, прокурор, боясь огласки, прекратил дело. Кудров поступил на железную дорогу кочегаром, затем помощником машиниста.
В железнодорожных мастерских заштатного сибирского городка освободилось место механика, и ему удалось получить его. Отец Тимы занимался с Кудровым немецким языком. Язык этот Кудров избрал потому, что очень высоко ценил немецкую инженерную технику.
Кудров — коренастый, широкоплечий; необыкновенной синевы глаза делали его очень привлекательным.
Держался свободно, независимо, умел вести себя в любом обществе естественно и с достоинством.
Когда Кудров впервые увидел Софью Александровну, он проговорил жалобно и восхищенно:
— Ну и красавица вы! Даже смотреть страшно!
— А вы не смотрите! — отрезала Софья Александровна.
Впервые у Сапожковых Кудров выглядел таким потерянным, даже униженным. Не смея поднять глаз, Алексен ожесточенно теребил заусеницы на пальцах, молчал, и лицо его было угрюмым и обиженным. А Софья Александровна, положив ногу на ногу так, что сразу было видно, какие у нес длинные, стройные ноги, и, одергивая кофточку на высокой груди, громко и уверенно говорила:
— Трудности революционной пропаганды в сибирской деревне связаны с тем, что здесь крестьяне не ощущают так остро необходимость отторжения помещичьей земли, как крестьяне в России.
— Неверно, — вдруг резко сказал Кудров и, выпрямившись, враждебно глядя в лицо Софье Александровне, горячо заявил: — Это эсеровские бредни!
Софья Александровна надменно подняла брови, но вдруг все лицо ее неожиданно приняло радостное, удивленное выражение, и, обращаясь к матери Тимы, она произнесла растерянно:
— Варюша, ты видела, какие у него глаза? Синие, совершенно синие. Даже как будто не настоящие.
— Вы про глаза бросьте глупости говорить. Я с вами серьезно разговариваю! — рассердился Кудров.
Тима боялся, что сейчас Софья Александровна скажет что-нибудь особенно резкое и грубое, но она смутилась, щеки ее нежно заалели, и она робко попросила:
— Алексей Филиппович, вы извините меня, пожалуйста, я, очевидно, о сибирской деревне сужу очень поверхностно…
С этого дня, как только Софья Александровна приходила к Сапожковым, незамедлительно появлялся и Кудров. Но мама решительно заявила:
— Соня, мне это не нравится!
— Но пойми меня, Варя! — взмолилась Софья Александровна.
