Евгений Шварц - Повесть о молодых супругах
Никанор Никанорович. Довольно. Не кощунствуйте. Идем по домам.
Встает. Частые телефонные звонки.
Междугородняя.
Сережа бежит к телефону.
А где Маруся?
Леня. Она заходила сюда, но Сережа ее выставил.
Никанор Никанорович. Не выдумывайте.
Леня. А вы даже и не заметили?
Никанор Никанорович. Не выдумывайте. Когда это было?
Леня. Она, как вежливая хозяйка, вошла, а Сережа ей: "Мы работаем".
Никанор Никанорович. Не заметил. Честное слово. Я понимаю Сережу. Он не хотел, чтобы жена видела его волнение.
Леня. Терпеть не могу слова "волнение".
Никанор Никанорович. Шли бы вы в писатели!
Леня. Не смею.
Входит Сережа.
Сережа. Якубовский звонил. Проект принят. С блеском. Он звонил нам в бюро, не застал, потом вам, потом добыл мой телефон - и сюда. Естественно, что у него дома телефон не отвечал. Он в главке сидел, к нам дозванивался.
Пауза.
Никанор Никанорович. Первый признак действительно талантливого человека: он радуется чужому успеху. Он понимает, что каждая удача не отнимает, а дарит. Растет уважение ко всей организации.
Леня. И работает как мученик. Здоровье-то у него никакое. Обрюзг, побледнел, а отдыхать не едет.
Сережа. За границей-то побывал.
Леня. Ну какой же это отдых!
Сережа. И написал...
Леня. Как будто он сам писал! Посмотри название статьи: "Под чужими звездами". Он человек умный, скромный. Это за него сочинил кто-нибудь.
Сережа. Ты же собирался его казнить.
Леня. Я... я... не успел, к счастью.
Друзья переглядываются и разражаются хохотом.
Сережа. Признаем - свиньи мы. Плохо воспитаны.
Никанор Никанорович. Нервы.
Леня. Судили и осудили, да с какой легкостью!
Никанор Никанорович. Довольно психологии. Проект принят! Впрочем, я и не сомневался в этом. Мария Николаевна! Мария Николаевна!
Входит Маруся с книгой в руке.
Поздравьте нас - принят проект.
Маруся (радостно). Принят! (Словно опомнившись, холодно.) Поздравляю.
Леня. Бежим, бежим! Дадим отдохнуть людям. Вечером созвонимся. (Идет в прихожую.)
Маруся стоит на месте, опустив голову. Сережа возвращается.
Сережа. Что ж ты свет не зажигаешь - стемнело совсем. (Зажигает свет, взглядывает на Марусю. Пугается.) Маруся, что с тобой? Отчего ты такая бледная? Простудилась! Возишься с окнами, возишься, сколько раз я тебе говорил.
Маруся. Окна сами не вымоются, не заклеятся.
Сережа. А что с тобой? Я тебя обидел, может быть? Ну как тебе не стыдно. Мало ли что бывает! Мы, мужчины, народ грубый. А кто слишком вежливый - тот не мужчина. Ну, Маруся, проснись.
Маруся. Я проснулась.
Сережа. Давай помиримся.
Маруся. Мы не ссорились.
Сережа. Ну, как хочешь. (Идет к столу сердито. Усаживается. Открывает книгу.)
Свет гаснет. Освещены только куклы.
Медвежонок. Слушай ты, Сергей! Послушай нас пока не поздно!
Кукла. В следующий раз будешь просить - не ответим.
Медвежонок. Вон, я вижу, в книжке у тебя написано: "Эти вещи ясно говорят о том, что каменный период сменился тут бронзовым ранее, чем можно предположить". Вон о чем при случае говорят вещи! И притом ясно! А ты не желаешь нас слушать!
Кукла. А мы ясно тебе говорим: пойди помирись!
Медвежонок. Мы ясно тебе говорим: в ссорах есть своя прелесть, не поддавайся этой игре!
Кукла. В этой игре, прости меня, фарфоровую, за выражение, разбиваются сердца!
Медвежонок. Сколько тебя, дурака, воспитывали - будь воспитанным мальчиком.
Кукла. Сидит!
Медвежонок. Не слушается. Будто мы не вещи, не куклы, а, прости господи, его родители. Что делать?
Кукла. Споем с горя!
Поют.
В доме восемь на Сенной
Поселились муж с женой.
Поселились, веселились,
А потом и побранились...
-----------------
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Вспыхивает свет, освещающий календарный листок. На нем число: 19 ноября. Когда он исчезает, куклы замерли, как неживые. Маруся разговаривает с ними.
Маруся. Дети, я научилась ссориться. Что делать? В азарт вхожу. Иной раз даже обидно мириться, - вот я во что превратилась. Началось с пустяков. Сережа при чужих сказал, чтобы я вышла из комнаты. Я, конечно, вышла. И тут родилась первая ссора. Я молчу, и он молчит. Я самостоятельный человек. А он мужчина. Потом прошла неделя, и вдруг показалось мне, что он похудел, сжалось у меня сердце, бросилась я к нему на шею, и прожили мы так мирно, так славно, так близко, как никогда в жизни, дней пять. Потом он вдруг обиделся. А на что - не могу вспомнить, вот что смешно. Мы вместе не могли вспомнить. Но молчали неделю. И пришел он ко мне мириться первый. И снова мир. В чем дело, дети? Может быть, любовь имеет свой возраст. Сначала любовь - ребенок, все умиляются, смеются каждому словечку, радуются. А потом глядишь - и вырос ребенок. Любовь-подросток командует нами. Подросток. Легко ли? Переходный возраст, со всякими глупостями. Ах, Сережа, Сережа! Шучу я с вами, дети, чтобы себя подбодрить. В последней ссоре было что-то, говоря прямо, страшное. Я попросила его объяснить мне один вопрос по высшей математике. Стал он объяснять. Я не понимаю. И он заорал на меня, с ненавистью, с отвращением, как на врага, - вот чего никогда не было. Нет, надо иметь смелость и сказать - в последней ссоре было что-то безобразное. Так ссориться я не научусь. Если тебя подбрасывать - будет только смешно и жутковато. А если на пол швырнуть разобьешься. Верно, кукла? Ты неживая - и то разобьешься. А ведь я живая. Если...
Звонок. Маруся убегает и возвращается с Юриком и Валей.
Больше всего мне хотелось, чтобы это вы пришли. Садитесь. Какую картину видели?
Валя. Немое кино. "Человек из ресторана". Подумать только - ни звука, ни слова, а все понятно.
Юрик. Меня другое удивило.
Валя. Юрик, только не шутите! Я так настроена серьезно, так мне жалко всех, а вы начнете подсмеиваться, и все пропадет.
Юрик. Нет, я шутить не собираюсь. Я другое хочу сказать. Смотрел я картину и удивлялся. Можно было подумать, что собрались в кино люди только хорошие.
Маруся. Почему?
Юрик. До тонкости все понимали: кто поступает правильно, кто нет, кому надо сочувствовать, кого ненавидеть или презирать. Ахали в один голос, и смеялись, и даже плакали.
Валя. Что ж тут удивительного?
Юрик. Если бы они в жизни так отчетливо понимали, что хорошо, что плохо, вот славно жилось бы!
Валя. Все понимают!
Юрик. Когда стукнет.
Маруся. А ты и без этого все понимаешь?
Юрик. Я все понимаю. Мне объяснять не надо.
Маруся. Ты куда, Валя?
Валя. Чай поставить можно?
Маруся. Что спрашивать-то.
Валя убегает.
Чего-то она в последнее время нервничает.
Юрик. Не замечал. А вот у тебя что-то неладно в жизни.
Маруся. Юрик, не барахли.
Юрик. Ты, конечно, не скажешь никому. Разве что куклам. Да и тем как-нибудь повеселее, чтобы непохоже было, что жалуешься.
Маруся. С чего ты взял?
Юрик. Знаю, знаю! Такими уж мы выросли. Поди у нас в детдоме пожалуйся. Мы, бедные сиротки, этого не любили.
Маруся. Юрик!
Юрик. Ладно, ладно, расспрашивать не буду. Нервничает, говоришь. Валя? С учением неладно?
Маруся. Вполне благополучно.
Юрик. Дома обижают?
Маруся. Она в общежитии живет.
Юрик. По комсомольской линии неприятности?
Маруся. Все хорошо.
Юрик. Чего же ей еще надо?
Маруся. Не знаю. Может быть, влюбилась.
Юрик. Что ты, что ты, она о таких делах даже и не думает. А тебе я вот что скажу. Вот компас. Мне его жена подарила.
Маруся. Юрик! Мы вместе его купили! Я покупала ватманскую бумагу, а ты купил себе компас.
Юрик. Неважно. Мне она, значит, другой преподнесла. Вот. Гляди. Юго-восток. Тут по прямой линии пойди - работает Вася Захаров. Едет сейчас на машине своей. Хорошо! Не в комнате сидит, а на машине едет.
Маруся. Там ночь уже, в Таджикистане. Он спит.
Юрик. Он сегодня в ночной смене. Едет по степи. На горы смотрит, я чувствую. Компас на Пензу. Лешка Гауптман тоже в командировке. Он собирает для пензенского музея что-нибудь благородное. Ел он сегодня или нет, конечно, неизвестно. Ты его характер знаешь. Если напомнят, поест. А не напомнят - он и не спросит. Стаську я видел с месяц назад, случайно встретил. Еще с Сережей познакомил. Привозили ее на один спектакль из Москвы.
Маруся. И она ко мне не зашла?
Юрик. Утром репетировала, вечером сыграла - и на поезд. Не хотела особенно показываться. "Еще, говорит, ничего не добилась". Но она добьется. Голос золотой, лицо, рост. Она из нас самая честолюбивая, что ли. Но все равно, она как все мы. И она в комнате не сидит. В ее комнате - три стенки. А четвертой нет. И она выходит: "Глядите, вот как я работаю".
Маруся. Как Стаськино полное имя? Никогда не знала. (Укладывается на диване калачиком. Кладет голову Юрику на колени.)
Юрик. И я недавно узнал: Станислава Арнольдовна. Ставлю компас на Хаджибекова. Ты еще помнишь, каково учителю в классе?
Маруся. Приблизительно.
Юрик. А я тебе скажу, что Стаське - куда менее страшно. Учитель тоже, как артист, все время у зрителя на глазах. Только школьный зритель об одном и думает - когда перемена. И разглядывает учителя, как в микроскоп. Хаджибеков наш из адыгейцев. Парень горячий. Физику, мало сказать, любит. Считает наукой наук. Может, он и зажжет класс, конечно. Но разве его весь зажжешь? Сердится. Однако не сдается. Все мы как на переднем крае.
