Валентин Катаев - Время, вперед !
У Моси был неистовый темперамент южанина и не вполне безукоризненная биография мальчишки, видавшего за свои двадцать три года всякие виды.
Три месяца тому назад он приехал на строительство, объявив, что у него в дороге пропали документы. В конторе постройкома по этому поводу не выразили никакого удивления.
Его послали на участок.
Первую ночь он провел в палатке на горе. Он смотрел с горы на шестьдесят пять квадратных километров земли, сплошь покрытой огнями. Он стал их считать, насчитал пятьсот сорок шесть и бросил.
Он стоял, очарованный, как бродяга перед витриной ювелирного магазина в незнакомом городе, ночью.
Огни дышали, испарялись, сверкали и текли, как слава. Слава лежала на земле. Нужно было только протянуть руку.
Мося протянул руку.
Две недели он катал стерлинг. Две - стоял мотористом у бетономешалки. Он проявил необычайные способности. Через месяц его сделали десятником. Он отказался от выходных дней.
Его имя не сходило с красной доски участка. Красная доска стала его славой.
Но этого было слишком мало.
Неистовый темперамент не мог удовольствоваться такой скромной славой. Мося спал и видел во сне свое имя напечатанным в "Известиях". Он видел на своей груди орден Трудового Знамени. Со страстной настойчивостью он мечтал о необычайном поступке, о громком событии, об исключительном случае.
Теперь представлялся этот исключительный случай. Мировой рекорд по кладке бетона. И он, этот мировой рекорд, может быть поставлен на дежурстве другого десятника.
Эта мысль приводила в отчаяние и бешенство.
Мосе казалось, что время несется, перегоняя самое себя. Время делало час в минуту. Каждая минута грозила потерей случая и славы.
Вчера ночью Ермаков напоролся щекой на арматурный прут. Железо было ржаво. Рана гноилась. Повысилась температура. Щека раздулась.
Ермаков вышел на смену с забинтованной головой.
Он был очень высок: белая бульба забинтованной головы виднелась на помосте. Ермаков проверял барабан бетономешалки. Помост окружала смена, готовая к работе.
Было восемь часов.
Опалубщики вгоняли последние гвозди. Арматурщики убирали проволоку.
Мосино лицо блестело, как каштан.
- Ну, как дело? - неразборчиво сказал Ермаков сквозь бинт, закрывающий губы. Он с трудом повернул жарко забинтованную голову, неповоротливую, как водолазный шлем.
Бинт лежал на глазах. Сквозь редкую основу марли Ермаков видел душный, волокнистый мир коптящего солнца и хлопчатых туч.
- Значит, такое дело, ребята...
Мося перевел дух.
- Во!
Он быстро и деловито выставил руку, взведя большой палец, как курок.
Еще было время удержаться. Но не хватило сил. Пружинка соскочила со взвода. Мосю понесло. Он сказал - пятое через десятое, - воровато сверкая глазами, облизывая губы, ужасаясь тому, что говорит:
- Товарищи, определенно... Харьков дал мировой рекорд... Триста шесть замесов за одну смену... Фактически... Мы должны заявить конкретно и принципиально... Постольку, поскольку наша администрация спит... Верно я говорю? Кроем Харьков, как хотим. Ручаюсь за
триста пятьдесят замесов. На свою ответственность. Ну? Ермаков, подтверди: дадим триста пятьдесят или не дадим? Кровь из носа! А что? Может быть, не дадим? Об чем речь!.. Предлагаю встречный план... Триста пятьдесят, и ни одного замеса меньше. Кто "за"? Кто "против"?..
Мося кинул косой, беглый взгляд назад и подавился. Корнеев и Маргулиес быстро шли к помосту. Они приблизились.
Мося съежился. Лукавая улыбка мелькнула по его лицу. Оно стало лопоухим, как у пойманного школьника. Он обеими руками нахлобучил на глаза кепку и волчком завертелся на месте, как бы отворачиваясь от ударов.
Все же он успел крикнуть:
- ... Поскольку администрация затыкает рот конфетами!..
- В чем дело? - спросил Маргулиес.
Мося остановился и подтянул коверкотовые батумские брючки.
- Товарищ Маргулиес, - молодцевато сказал он. - Поскольку Харьков дал триста шесть, смена выдвигает встречный - триста пятьдесят, и ни одного замеса меньше. Подтвердите, ребята. Об чем речь, я не понимаю! Товарищ начальник участка, дайте распоряжение.
Маргулиес внимательно слушал.
- Больше ничего? - спросил он скучно.
- Больше ничего.
- Так.
Маргулиес положил в карман кулечек, аккуратно чистил руки от сахарного песка - одна об другую, как муха, - взобрался на помост к Ермакову и стал молча осматривать барабан. Он осматривал его долго и тщательно. Он снял очки, засучил рукава и полез в барабан головой.
- Ну, как щека? - спросил он Ермакова, окончив осмотр.
- Дергает.
- А жар есть?
- Горит.
- Вы бы сегодня лучше дома посидели. А то смотрите...
Маргулиес аккуратно выправил рукава, легко спрыгнул с помоста и пошел в тепляк. Так же тщательно, как машину, он осмотрел опалубку. Попробовал прочность арматуры, постучал кулаком по доскам, сделал замечание старшему плотнику и пошел прочь через тепляк.
Мося плелся за ним по пятам.
- Товарищ Маргулиес, - говорил он жалобно, - как же будет?
- А в чем дело?
- Насчет Харькова. Дайте распоряжение.
- Кому распоряжение? Какое распоряжение?
Глаза Маргулиеса рассеянно и близоруко блуждали.
- Распоряжение Ермакову. Харьков бить.
- Не может Ермаков Харьков бить.
- Как это не может? Ого! Триста пятьдесят замесов. Оторвите мне голову.
- Триста пятьдесят замесов? Сколько это будет кубов?
- Ну, двести шестьдесят кубов.
- А Ермакову сколько надо кубов, чтоб залить башмак?
- Ну восемьдесят.
- Хорошо. Допустим, вы сделаете восемьдесят кубов, зальете башмак, а потом куда будете бетон лить? На землю?
- Потом будем плиту под пятую батарею лить.
- А бетономешалку на пятую батарею переносить надо?
- Ну, надо.
- Вода, ток, настилы! Сколько на это времени уйдет?
- Ну, два часа. Максимум.
- Минимум, - строго сказал Маргулиес, - но допустим. Так как же Ермаков будет Харьков бить, когда у него чистой работы остается всего шесть часов? А надо восемь! Ну?
Мося скинул кепку и почесал волосы.
- Который час? - спросил Маргулиес.
Корнеев вытянул часы.
- Десять минут девятого.
- Вторая смена опаздывает на десять минут, - сухо сказал Маргулиес. Имейте в виду - тридцать замесов в час, не больше, - еще суше прибавил он.
Корнеев вытер платком туфлю, на которой краснело свежее пятно сурика.
- Слышишь, Мося? Не больше тридцати замесов!
Слово замес Корнеев произносил так, как будто это была испанская фамилия Zamess, через э оборотное, вроде дон Диэго 3-ам Эсс.
- Есть! - бодро крикнул Мося.
Он рысью побежал к бригаде, болтая перед собою руками.
Слава отодвинулась на восемь часов. Слава уходила из рук. Оставалась последняя надежда - Ищенко.
- Давид, я тебя не понимаю, - сказал Корнеев, когда Мося скрылся.
Маргулиес нежно, но крепко взял его за локоть.
- Пойдем выпьем чаю, я еще ничего не ел.
IX
Ищенко спал поверх одеяла, лицом вниз, раскинув руки и поджав маленькие босые ноги.
Он спал в положении ползущего человека. Голова, застигнутая сном, упала, не дотянувшись чубом до подушки.
Красная несмятая наволока, освещенная солнцем, наполняла загородку барака румяным заревом.
Бригадир был одет в новые черные суконные штаны и новую белую украинскую рубашку, вышитую крестиками.
Один рукав закатился.
С койки упала голая рука. Наружная ее сторона была темной, внутренняя светлой и жирной, как брюшко рыбы. Виднелась татуировка: круглая печать рулевого колеса. Татуировка - туманной пороховой голубизны.
Вчера вечером к Ищенко неожиданно приехала Феня.
Она привезла в подарок рубаху и штаны. Вместо двух поезд пришел в шесть.
Чем ближе к месту - тем медленнее он шел. Феня совсем потеряла терпенье. На каждом разъезде долго пропускали составы.
Она провела в вагоне четыре ночи.
Первую почти не спала, волновалась. Вторую и третью - кое-как вздремнула. Четвертую - снова маялась, - одолел страх. Бог знает куда она заехала... На край света! И что ее там ждет?
А люди говорили, что четверо суток от Москвы - это еще туда-сюда, пустяки, не так далеко. Можно проехать десять суток, и то до конца не доедешь. До конца нужно ехать двенадцать, и где этот конец, где этот Владивосток?
С ума сойти, какая большая страна!
Встречные составы катили на разъездах мимо окоп сине-ржавую руду. Крупные радужные обломки шатались на платформах. А попробуй сдвинуть такой кусочек - не сдвинешь. Чугун.
Встречные катили пустую тару, горы расколотых бочек, обручи, мешки, рогожу.
Попутные - обгоняли длинными штабелями красного леса, грузовиками, автобусами, цистернами, пломбированными вагонами с белыми немецкими надписями - длинными, ладными, не нашими товарными вагонами срочного возврата в Столбцы и Бигосово...
Новая ветка шла в одну колею. Одной колеи уже не хватало. Начинали вторую.
Вдоль шаткого полотна лежали желтые вырезки снятой целины. На дне широких траншей стояли маленькие лошади. Черниговские грабари в мерлушковых шапках - несмотря на зной - кидали лопатами на телеги свежую почву. Их роба была сложена и развешена на земляных столбиках, оставленных в середине каждого окопа.
